Том 8. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Уверен, ваш камердинер должен был сообщить вам, — сказал сэр Родерик, — что мы намереваемся поменяться комнатами, Я его встретил перед обедом и просил уведомить вас о наших планах.
Голова у меня пошла кругом. Нет, мало сказать «пошла кругом». Это неожиданное известие сразило меня наповал. Выходит, все это время Дживс знал, что старый хрыч будет спать в постели, которую я собираюсь протыкать штопальной иглой! Знал и допустил, чтобы я шел на погибель, ни словом не предупредил. Это было выше моего понимания. Я стоял, как громом пораженный. Пораженный насмерть.
— Вы сказали Дживсу,
— Да. Будучи осведомлен о том, что вы с моим племянником состоите в дружеских отношениях, я желал избавить себя от вашего возможного визита. Признаться, мне и в голову не приходило, что упомянутый визит ожидается в три часа ночи. Какого черта, — рявкнул он, внезапно распаляясь, — вы рыщете по дому в этот час? И что это у вас за штука?
Я вдруг понял, что все еще сжимаю в руке палку. Честное слово, в шквале эмоций, вызванных предательством Дживса, это открытие явилось для меня полной неожиданностью.
— Штука? — сказал я. — Ах, да.
— Что означает ваше «ах, да»? Что это такое?
— Видите ли, это длинная история…
— Ничего, у нас впереди вся ночь.
— Вот, собственно, как было дело. Прошу вас представить себе, как пару месяцев назад я мирно сидел после обеда в «Трутнях», никого не трогал и задумчиво покуривал сигарету… — Я умолк. Старый хрыч меня не слушал. Он изумленно таращил глаза на кровать. Оттуда на ковер что-то капало.
— Господи!
— …покуривал сигарету и болтал о том, о сем…
Я снова умолк. Старикашка приподнял одеяла и уставился на труп грелки.
— Ваших рук дело? — спросил он тихим задушенным голосом.
— Э-э-м… да. По существу, да. Я как раз собирался вам объяснить…
— А ваша тетушка еще старалась меня убедить, что вы не сумасшедший!
— Я и вправду не сумасшедший. Совершенно не сумасшедший. Если вы позволите объяснить…
— Не позволю.
— Все началось…
— Молчать!
— Хорошо. Молчу.
Он сделал носом несколько глубоких вдохов и выдохов.
— Моя постель насквозь промокла!
— Началось с того…
— Замолчите! — Он еще посопел. — Вы, жалкий несчастный идиот, — снова заговорил он, потрудитесь объяснить мне, где находится комната, которая предназначалась для вас?
— Этажом выше. Часовая комната.
— Благодарю. Думаю, я ее найду.
— А?
Он грозно пошевелил бровями.
— Я намерен провести остаток ночи в вашей комнате, — сказал он, — полагаю, постель там находится в пригодном для сна состоянии. А вы можете со всеми удобствами расположиться здесь. Желаю покойной ночи.
Он усвистал, а я остался стоять дурак дураком.
Мы, Вустеры, старые служаки. Мы стойко переносим превратности судьбы. Однако сказать, что меня обрадовала перспектива провести здесь ночь, значило бы покривить душой. Один-единственный взгляд на постель убедил меня, что спать в ней и думать нечего. Золотая рыбка была бы довольна, но Бертрам — нет. Оглядевшись вокруг и решив, что самое подходящее место для сна — это кресло, я похитил с кровати пару подушек, уселся поудобнее, набросил на ноги коврик, лежавший перед камином, и принялся считать овец.
Однако толку от этого было мало.
Мне казалось, что я ни на минуту не задремал, но, видимо, все-таки задремал. Ибо шторы были подняты, в окна лился дневной свет, и Дживс стоял передо мной с чашкой чая на подносе.
— Веселого Рождества, сэр!
Я слабой рукой потянулся к живительному напитку. После двух-трех глотков мне стало лучше. Правда, я испытывал боль во всем теле, а черепушка была налита свинцом, но теперь хоть мысль работала более или менее четко. Я остановил на предателе ледяной взгляд и приготовился задать ему жару.
— Говорите, «веселого»? Значит, по-вашему, «веселого», да? — начал я. — Позвольте вам сказать, все зависит оттого, что вы вкладываете в прилагательное «веселый». Если вы, кроме того, полагаете, что будет весело вам, то вы ошибаетесь. — Я сделал еще один глоток чая и продолжал холодным тоном, отчеканивая каждое слово: — Хотелось бы задать вам один вопрос. Вы знали, что сэр Родерик Глоссоп будет спать в этой комнате, или нет?
— Знал, сэр.
— Вы в этом признаетесь!
— Да, сэр.
— И вы ничего мне не сказали!
— Не сказал, сэр. Я подумал, что более благоразумно этого не делать.
— Дживс…
— Если позволите, я объясню, сэр.
— Попробуйте!
— Я догадывался, что умолчание с моей стороны, возможно, вовлечет вас в несколько затруднительное положение, сэр…
— Стало быть, догадывались?
— Да, сэр.
— В таком случае я вас поздравляю — ваша догадка блестяще оправдалась, — сказал я, делая очередной глоток черного китайского чая.
— Но мне казалось, сэр, будь что будет, все к лучшему.
Я хотел ввернуть пару теплых слов, но он лишил меня этой возможности.
— Я предположил, учитывая ваши взгляды, сэр, что, обстоятельно все обдумав, вы предпочтете, чтобы ваши отношения с сэром Родериком Глоссопом и его семейством оставались скорее сдержанными, нежели сердечными.
— Мои взгляды? На что?
— На матримониальный союз с мисс Гонорией Глоссоп, сэр.
Меня словно током ударило. Дживс открыл мне глаза на оборотную сторону дела. Я вдруг понял, к чему он клонит, понял в мгновенном озарении, как несправедлив был к этому достойному человеку. Я-то считал, что он посадил меня в лужу, а на самом деле он всячески старался вытащить своего господина из этой самой лужи. Прямо как в одном рассказе для детей: однажды ночью некий странник идет куда-то, а его собака вцепилась ему в штанину и не пускает. «Отпусти! Ты чего, Пират?» — говорит он собаке, но она держит его, и ни в какую; он пришел в ярость, кричит на собаку, ругает ее последними словами, но собака будто не слышит; вдруг луна выглянула из-за облаков, и странник видит, что стоит на краю пропасти, еще шаг и… в общем, вы поняли мою мысль: я о том, что точно такая же история произошла сейчас со мной.