Том 8. Дживс и Вустер

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Я хотел бы надеяться, что вы правы, сэр, — процедил Дживс сквозь зубы. Тон у него был холодный, на лице я прочел выражение: «Если бы вы ко мне прислушались…», которое меня ужасно раздражает. Иногда Дживс становится похож на одну из моих тетушек.

— Хорошо, — сказал я, снова, и на этот раз подчеркнуто, пренебрегая сигналами, которые подавал мне Дживс. — Итак, жду вас в половине восьмого. Не опаздывайте. И проследи, — добавил я, чтобы показать, что под улыбчивой внешностью скрывается твердый характер, — чтобы ребенок

помыл руки и чтобы он не шмыгал носом.

Признаюсь честно, я не горел желанием общаться с кузиной Бобби Уикем, Клементиной, но обязан сказать, что она оказалась не такой кошмарной, как можно было ожидать. Я давно заметил, что, знакомясь со мной, маленькие девочки обычно начинают хихикать. Хихикают и таращат глаза. Поднимаю взгляд, а девчушка уставилась на меня с таким видом, будто не верит, что такие люди бывают на свете. Мне кажется, они стараются хорошенько запомнить каждую особенность моих манер, чтобы потом передразнивать меня и смешить подружек.

К Клементине все вышесказанное не имело никакого отношения. Она была спокойным, ангелоподобным ребенком лет тринадцати — вернее, учитывая, что это был как раз день ее рождения, — ровно тринадцати лет. Ее взгляд выражал молчаливое восхищение. Руки были безукоризненно чисты, и носом она не хлюпала. За ужином, во время которого ее поведение оказалось просто безупречным, она сочувственно слушала, глядя мне в рот, когда я с помощью вилки и двух горошин объяснял ей, как сегодня мой соперник загнал меня в угол.

В кино она тоже вела себя выше всяких похвал и в конце вечера мило и искренне поблагодарила меня. Я остался очень доволен ребенком, о чем и сообщил Бобби, помогая ей усесться в ее спортивный автомобиль.

— Я же говорила тебе, что она прелесть, — сказала Бобби, нажимая на стартер и готовясь сломя голову мчаться в Лондон. — Я уверена, что в этой школе ее недооценивают. Там всегда всех недооценивают. Когда я там училась, меня тоже недооценивали.

— Недооценивают? Каким образом?

— Ой, да разные способы существуют. Но чего еще ожидать от такой дыры, как школа Святой Моники?

Я вздрогнул.

— Святой Моники?

— Ну да, так она называется.

— Значит, ребенок из школы Святой Моники?

— А что здесь такого?

— А то, что мисс Маплтон — старинная приятельница моей тетки Агаты.

— Знаю. Именно твоя тетя Агата убедила мою маму отправить меня в эту дыру, когда я была маленькая.

— Послушай, — озабоченно сказал я, — когда ты сегодня днем заходила в школу, ты никому не проговорилась, что встретила меня в Бингли?

— Нет.

— Слава Богу! — облегченно вздохнул я. — Понимаешь, если бы мисс Маплтон узнала, что я здесь, то, конечно, сочла бы, что я должен ее навестить. А так я уеду завтра, и кончено. Да, но, вот проклятье, — сказал я, хлопнув себя по лбу, — как мне быть сегодня?

— А

что сегодня?

— Разве я не должен ее повидать? Не могу же я позвонить, втолкнуть ребенка в дверь и смыться. Тетя Агата никогда мне этого не простит.

Бобби посмотрела на меня как-то странно, задумчиво, что ли.

— Кстати, Берти, — сказала она, — я как раз хотела обсудить с тобой этот вопрос. На твоем месте я бы не стала звонить в парадную дверь.

— Да? Почему?

— Ну, понимаешь, тут вот в чем дело. Считается, что Клементина уже спит. Они отправили ее спать как раз перед тем, как я пришла. Подумать только! В день рождения, можно сказать, в самый разгар дня рождения! И за что! Только за то, что девочка кинула кусочек шербета в чернила, чтобы послушать, как они зашипят!

У меня в глазах потемнело.

— Ты хочешь сказать, что паршивая девчонка сбежала без разрешения?

— Да. Вот именно. Улизнула, когда никто не видел. Ей так хотелось вдоволь поесть. Вообще-то я должна была сказать тебе об этом с самого начала, но мне не хотелось портить вечер.

В обхождении с прекрасным полом я, как правило, истинный рыцарь — учтив, добродушен, изыскан. Но бывают обстоятельства, когда я способен произнести язвительные, резкие слова, и сейчас я их произнес:

— Ах так! — сказал я.

— Не волнуйся, все будет хорошо.

— Да уж, лучше некуда, — процедил я сквозь зубы. — Какие тут волнения и тревоги? Я возвращаюсь с ребенком, эта Маплтон буравит меня взглядом сквозь очки в стальной оправе, минут пять приятного общения, я удаляюсь, а эта самая Маплтон бежит к секретеру и строчит подробный отчет тетке Агате. Представить, что за этим последует, мое воображение отказывается. Уверен, что на этот раз тетка Агата побьет все свои прежние рекорды.

Бобби укоризненно поцокала языком.

— Берти, не гони волну. Тебе надо научиться не нервничать по пустякам.

— По пустякам?!

— Все прекрасно устроится, вот увидишь. Правда, тебе придется прибегнуть к небольшой уловке, чтобы впустить Клементину в школу, но это совсем просто, только внимательно выслушай, что я тебе скажу. Первое — ты должен запастись прочной, длинной веревкой.

— Веревкой?

— Да, веревкой. Надеюсь, ты знаешь, что такое веревка. Я надменно фыркнул.

— Естественно, — сказал я. — Ты имеешь в виду веревку.

— Верно. Веревку. Ты берешь ее с собой…

— И, надо полагать, выделываю с ней всякие фокусы, чтобы умилостивить эту Маплтон?

Знаю, мой ответ прозвучал с убийственной язвительностью, но я был возмущен до глубины души.

— Ты берешь веревку с собой, — терпеливо повторила Бобби, — и, войдя в школьный сад, идешь, пока не упрешься в оранжерею около здания школы. Входишь в оранжерею и видишь множество цветочных горшков. Берти, ты сможешь опознать цветочный горшок, если увидишь его?