Том 8. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Я прекрасно знаю, что такое цветочный горшок. Если ты подразумеваешь горшок, в который сажают цветы.
— Именно о таком горшке я тебе и толкую. Хорошо, идем дальше. Набираешь этих горшков, сколько сможешь унести, выходишь из оранжереи и идешь, пока не упрешься в дерево. Лезешь на него, обвязываешь веревкой один из горшков и устанавливаешь его на подходящей ветке, нависающей над оранжереей. Затем оставляешь Клем у парадной двери, возвращаешься в сад и дергаешь за веревку. Горшок падает, стекло разбивается, в школе слышат этот звон и кто-нибудь выходит посмотреть, что случилось. Итак, дверь открыта, поблизости никого нет, Клементина проскальзывает внутрь и ложится спать.
— А если никто не
— Тогда берешь еще один горшок и снова все повторяешь. «Звучит довольно здраво», — подумал я.
— Ты уверена, что все получится?
— Осечки не было ни разу. Когда я училась в Святой Монике, я всегда проникала в школу таким путем. Берти, ты все понял? Давай быстренько повторим все сначала, а то мне уже пора мчаться. Итак, веревка.
— Веревка.
— Оранжерея.
— Или теплица.
— Цветочный горшок.
— Цветочный горшок.
— Дерево. Лезешь на дерево. Ветка. Спускаешься с дерева. Дергаешь. Звон стекла. И вот ты уже идешь баиньки. Запомнил?
— Запомнил. Но, — начал я сурово, — позволь тебе сказать…
— Нет времени. Надо мчаться. Лучше напиши мне, что ты хотел сказать. Желательно на одной странице. Пока.
Она умчалась, а я, проводив ее горящим взглядом, повернулся к Дживсу, который стоял неподалеку и показывал Клементине, как делать кролика из носового платка. Я отвел его в сторонку. По правде сказать, я воспрял духом, ибо осознал, что мне представляется потрясающая возможность поставить Дживса на место и доказать ему, что не он один может похвастаться умом и способностями.
— Дживс, — сказал я, — вы, конечно, будете удивлены, узнав, что существует некоторая загвоздка.
— Нисколько, сэр.
— Нисколько?
— Нисколько, сэр. Когда дело касается мисс Уикем, я, если мне будет позволено сказать, всегда жду недоразумений. Я не раз говорил, сэр, что хоть мисс Уикем очаровательная молодая леди, она склонна к…
— Да-да, Дживс. Я помню.
— Могу я спросить, что случилось на этот раз, сэр? Я объяснил положение вещей.
— Ребенок ушел в самоволку. Ее отправили спать за то, что она кинула кусочек шербета в чернила. В школе думают, что она весь вечер провела у себя в спальне. А она провела время с нами, стрескала в «Сплендиде» обед из восьми блюд, потом отправилась на Марин Плаза и наслаждалась представлением на серебряном экране. Наша задача — вернуть ее в школу так, чтобы никто этого не заметил. Должен упомянуть, Дживс, что школой, где юная пленница отбывает свой срок наказания, руководит мисс Маплтон, старинная приятельница моей тетки Агаты.
— Вот как, сэр?
— Ничего себе проблема, а?
— Да, сэр.
— На самом деле, можно сказать, проблема из проблем, верно?
— Вне всякого сомнения, сэр. Если бы я мог предложить…
Я этого ожидал, и поднял руку.
— Не нуждаюсь ни в каких предложениях, Дживс. Я сам намерен уладить это дело.
— Я только хотел высказаться… Я снова поднял руку.
— Спокойно, Дживс, я владею ситуацией. Хочу реализовать одну свою идею. Возможно, вам интересно знать ход моих мыслей. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что в таком заведении, как школа Святой Моники, обязательно должна быть оранжерея, набитая цветочными горшками. И тут, подобно озарению, весь план действий предстал перед моим мысленным взором. Надо обзавестись веревкой, обвязать ею цветочный горшок, установить его на ветке — поблизости от оранжереи, безусловно, имеется дерево с веткой, нависающей над оранжереей, — немного отойти и дернуть за веревку. Вы с ребенком будете ждать у парадной двери, но так, чтобы вас никто не видел. Итак, я дергаю за веревку, горшок падает, стекло разбивается, на шум из дома кто-то выходит, дверь открыта, ребенок проскальзывает в школу и действует там по своему разумению. Ваша задача
— Видите ли, сэр…
— Дживс, я уже высказывался по поводу вашей привычки говорить: «Видите ли, сэр…» всякий раз, как я предлагаю какой-нибудь тонкий стратегический план. Меня все больше и больше раздражает эта ваша привычка. Однако буду рад услышать ваши критические замечания, если таковые имеются.
— Я только хотел высказать мнение, сэр, что план представляется мне немного усложненным.
— В таком сложном деле и план должен быть сложным.
— Не обязательно, сэр. Альтернативная схема, которую я собирался предложить…
Но я не стал его слушать.
— Дживс, в альтернативных схемах нет необходимости. Мы будем следовать намеченному мной направлению. Даю вам десять минут. Вы успеете занять позицию около парадной двери, а я тем временем раздобуду веревку. Затем я приступаю к выполнению самой трудной части плана. Итак, никаких дискуссий. Вперед, Дживс.
— Хорошо, сэр.
Я испытывал довольно сильное и приятное возбуждение, когда взбирался на холм, где стояла школа Святой Моники, когда распахнул калитку и вошел в темный сад. Но стоило мне сделать несколько шагов по газону, как у меня внезапно появилось странное ощущение, будто все кости из моего тела вынули и заменили их макаронами. Я остановился.
Не знаю, случалось ли вам в начале пирушки испытывать нечто вроде лихорадочной веселости, которая потом без всякого перехода вдруг исчезает, будто кто-то щелкнул выключателем. Нечто подобное произошло со мной и сейчас. У меня возникло противное ощущение, сродни тому, которое испытываешь в скоростных лифтах Нью-Йорка, когда, достигнув двадцать седьмого этажа, обнаруживаешь, что легкомысленно оставил все свои внутренности где-то на тридцать втором, и уже поздно — ты не можешь остановиться и водворить их на место.
Истина явилась мне, как льдинка, попавшая за воротник. До меня вдруг дошло, что я очень сильно погорячился. Только для того, чтобы одержать верх над Дживсом, я впутался в историю, которая наверняка обернется для меня самой страшной катастрофой в моей жизни. Чем ближе я подходил к зданию школы, тем сильнее осознавал, что мне не следовало с тупым высокомерием отвергать альтернативную схему Дживса. Единственное, в чем я сейчас нуждался, это — альтернативная схема, причем чем альтернативнее она будет, тем лучше для меня.
Тут я обнаружил, что стою у двери оранжереи. Не прошло и минуты, как я нагреб несколько горшков. Теперь вперед, к дереву «сквозь льды и снега, во весь опор, под знаменем странным — "Эксцельсиор!"». [79]
Дерево было как будто специально посажено для нужной мне цели. Правда, здесь, в саду, принадлежащем близкой подруге тетки Агаты, мои взгляды на главные правила прыгания с ветки на ветку существенных изменений не претерпели; однако должен признаться, что если уж возникла подобная надобность, то, вне всякого сомнения, лезть на данное дерево стоило. Кажется, это был кедр, и не успел я оглянуться, как оказался на самой его верхушке, высоко над миром. Далеко внизу поблескивала стеклянная крыша оранжереи. Я поставил цветочный горшок на колено и принялся обвязывать его веревкой. А сам погрузился в безрадостные размышления о женщинах.
79
…под знаменем странным — «Эксцельсиор». — Из стихотворения Генри Уодсуорта Лонгфелло (1807–1882) «Эксцельсиор» (1842).