Том 8. Преображение России
Шрифт:
Казарма гудела.
Солдаты метались.
На широком мощенном булыжниками дворе со всех сторон стукотня каляных сапог и крики:
— Стройсь!.. Рравняйсь!..
Офицеры подходили к ротам, собираемым фельдфебелями, и не здоровались; со стороны цейхгаузов ярился простуженный бас полковника Черепанова. Каптенармусы и артельщики бежали оттуда по ротам с ящиками патронов.
— Заряжать винтовки?
— Не приказано!.. В подсумок!
— По скольку обойм?..
— По скольку обоймов!..
— По три… або по четыре!.. Мабуть, по три!
— Котелки просмотри во второй шеренге!
— Кто с саперными лопатками — шаг вперед!
— Поручик Глазков!.. Есть поручик Глазков?..
— Поручика Глазкова до командира полка-а!
— Зачем поручика Глазкова?
— Не могу знать!
— Где у тебя, черта, второй подсумок?.. Второй подсумок где?
— Да это и пояс не мой… Ребята, у кого мой пояс?
— Шинеля застегай!.. Та-ам, на левом фланге!
— По порядку номеров рассчитайсь!
Зачем-то музыкантская команда, с капельмейстером Буздырхановым из бахчисарайских цыган, тоже строилась рядом с околотком; кто-то, продувая медную трубу, на свету из окна резко блеснувшую, рявкнул совсем некстати, и на кого-то кричал надтреснуто слабогрудый Буздырханов:
— Я тебе двадцать разов говорил, мерзавец ты этакий!..
Со стороны канцелярии донеслась команда казначея Смагина:
— Писаря, равняйсь!
А вблизи какой-то бойкий солдат в строю ахнул:
— Ах, смертушка, — концы света!.. И писарей потревожили!
Большой полковой козел Васька, белый, заанненской породы, очень старый и жирный, обеспокоенный тем, что обозных лошадей вывели с конюшни, недоуменно бегал, поскрипывая, нырял то туда, то сюда между ротами и блеял вопросительно, а солдаты отзывались ему:
— На неприятелев, Вась!
— С четвертой ротой!
— Лезь в восьмую!.. Второй батальон не подгадит!
И даже к Ивану Васильичу метнулся было козел, мекнул жалобно и прыгнул в тень.
Весь огромный двор казарм слоился от красноватых лучей из окон.
Трехэтажные корпуса кругом, каменные, очень прочные, днем светло-зеленые, теперь серые, усиленно жили и стучали всеми своими лестницами. Иван Васильич зашел было в околоток, но там классный фельдшер Грабовский, губернский секретарь по чину, мужчина с роскошными усами и изысканных манер, сказал ему, что младший врач Аверьянов пошел в обоз, что в околотке вообще нечего делать, что тут достаточно дневального, а там лазаретные линейки, санитарные линейки, аптечные двуколки, и надобно проверить.
И когда вышли вдвоем из околотка на двор, очень зычная раздалась около команда подполковника Мышастова:
— Первый батальон, смирна-а-а!.. Господа офицеры!
Это Черепанов подошел от цейхгауза,
— А я и не надел перчаток! — вслух вспомнил Иван Васильич. — Совсем даже из ума вон!
— Авось, холодно не будет… Не должно быть холодно, — успокоил Грабовский.
— Вы ничего не слыхали? — спросил Иван Васильич, обходя с ним плотную массу первого батальона с тылу.
— Телеграмма будто бы с какой-то станции.
— Что, неприятель наступает?
— С моря… А в газетах ничего не было, — я читал… И каждый день аккуратно я слежу за газетами. Между прочим, решительно ничего… Может быть, спросите полковника Ельца?.. Вот полковник Елец.
Помощник командира, полковник Елец, на кого-то кричал, кто стоял в тени, не очень громко, но довольно внушительно:
— А я вам говорю: не рассуждать много!.. И делайте, что вам прикажут!
Иван Васильевич едва разглядел оружейного мастера Небылицу, сказавшего «Слушаю!» и нырнувшего в двери мастерской.
— А вы в обоз? — хрипнул Елец Ивану Васильичу, едва тот с ним поровнялся. — Младшего врача надо послать, а то болтается, как цюцик!.. Ни черта не знает!.. Верхом умеете?.. Можете взять лошадь… Вам с обозом за главными силами… а младший врач за авангардом… с первым батальоном. А классного фельдшера — в тыл.
— Что это за неприятель с моря? — успел спросить Иван Васильич; но апоплексический, багроволицый днем, теперь серый, Елец закашлялся, как всегда, оглушительным акцизным кашлем и буркнул:
— Увидим!.. Там увидим, какой!..
И пошел от него, тяжко брякая шпорами.
В обозе за воротами казарм шла своя суматоха.
Тут метался, наводя порядок и подгоняя, командир нестроевой роты капитан Золотуха-первый (был в полку еще Золотуха, его брат, тоже капитан, командир шестнадцатой роты).
Спешно запрягали лошадей в линейки и двуколки, возились с походными кухнями… Здесь же оказался и козел Васька: его гнали, но он был неотбоен.
Стоялые лошади грызлись и визжали… Перед Золотухой таскали фонарь, он то здесь, то там, в обстановке не совсем обычной, зато на вольном воздухе, в густом запахе лошадей и конюхов ругался весьма картинно, удивительно разнообразно и с неизменным подъемом.
Свои санитарные и лазаретные линейки нашел Иван Васильич уже готовыми в поход, а около них, как неприткнутый, стоял младший врач Аверьянов, молодой еще, но чахоточный, длинный и сутулый, очень близорукий человек, при одном взгляде на которого всякому почему-то становилось или досадно, как Ельцу, или немного грустно.