Том 8. Преображение России
Шрифт:
На жалованье поручика трудно прокормить столько собак, может быть потому так худ их хозяин… Он молчалив; он изысканно вежлив; но он никогда не откажется, если кто-нибудь в собрании вздумает его угостить. Он даже не враль, как большинство охотников, только вспоминает часто лесистую Костромскую губернию, где он служил:
— Помилуйте — скажите, но ведь там же охо-та!..
Когда выпал тут в ноябре снег, затравил он четырех зайцев в полях, но тем и кончилось его счастье. Снег растаял. В поле одни мерзлые кочки,
— Посмотрите пристальней влево!.. Там что-то движется… Видите?.. Вон там!..
Ивану Васильичу приятно представлять такого зрячего человека, потому что сам он ничего не видит по сторонам.
Впереди обоза плотная масса двенадцатой роты, но она чуть чернее полей; ее больше слышно, чем видно, однако слышно только, как сплошной гул, как аккомпанемент для колесной арии, кругом добросовестно исполняемой.
Какие основательные, прочные эти обозные колеса, рассчитанные на долгие походы, и как они катятся звонко!.. Кухни же тарахтят совершенно бесстрашно, так же, как могут тарахтеть они и у неприятеля с моря, так же, как тарахтят вообще все кухни на земле, какие бы секретные наступления ни делали люди.
Обернулся с козел солдат; разглядел Иван Васильич, что голова у него пирогом и нос длинный.
— Вашескобродь, дозвольте спросить, — это мы спроти кого же идем?
— Не знаю, — удивился вопросу Иван Васильич.
— Говорили, будто матросня, — понизил голос солдат.
— Кто тебе говорил? — еще больше удивился Иван Васильич.
— Я тоже думаю, — не должно быть… Болтают зря…
Какие-то солдаты, которым надоело трястись на подводах, идут сзади. Но они говорят о том, что знают:
— Корова, например, требушистая, а бы-ык, он, брат, кишков много не имеет, у него, брат, вес большой…
— Или возьми свинью… До чего важка, стерва!.. У ней мяса плотная, страсть!
Но вот кто-то растолкал их сзади.
— А? Кто?.. Кашевары?.. А доктор где едет?
И у повозки крепко сбитый подпоручик Самородов показал свое крупное круглое лицо с усеченным носом.
— Вот где вы?.. Покойной вам ночи!.. К вам можно?.. Ногу натер, понимаете, сапог жмет…
— Вы что, — догоняли, что ли?
— Вона!.. Догонял!.. Я — ваше прикрытие — у меня сзади взвод… А мудрец какой-то сказал: лучше сидеть, чем ходить… Правильно!
И вскочил на ходу.
Где и когда успел выпить Самородов, но чуть только он уселся рядом, сильно запахло спиртным.
Он еще молод, чтобы проявиться как следует, и пока пьет, впивается деловито, обдуманно, точно осенний крепкий огурец, вбирающий соляной раствор, чтобы достоять в бочонке до лета, чтобы хозяйка, вынув его в мае и подавая гостям, могла бы сказать
— Вы посмотрите только: как свеженький!
И гости чтобы ахнули и похвалили: «Вот это засол так засол!..»
— Что это мы, а?.. Куда именно?.. И зачем? — сразу задал ему все свои вопросы Иван Васильич.
— «Куда»!.. И что это значит «зачем»?.. — усиленно задышал огурец рассолом. — Их ведет, грызя очами… начальство, а они тут в обозе мыслями задаются!
И даже по плечу его легонько похлопал.
— Однако?.. Все-таки? — поежился Иван Васильич, отодвигаясь.
Но огурец зевнул сладко и равнодушно:
— Наше дело детское, — мы обоз!
И так неожидан после этого сладкого зевка был орудийный выстрел спереди, верстах в пяти!.. И еще не успели опомниться и точно установить, что это выстрел из орудия, а не ружейный залп, — новый орудийный раскат.
Самородов сказал:
— Вот так штука! — и спрыгнул на дорогу.
Кашевары почему-то поспешно уселись на свои места.
Спереди длинная команда:
— Стой-й-й!..
И оборвался гул шагов.
И сам затпрукал солдат его повозки, и лошадь стала.
Колесная ария кругом оборвалась раньше чьей-то команды:
— Обоз, сто-о-й-й!
Подошел фельдшер из лазаретной линейки Перепелица, — полковой фельдшер со жгутами на погонах, и сказал почему-то:
— Шпарят!
Голова у него была круглая, лицо тоже, нос маленький, чуть заметный, а шинель сзади стояла птичьим горбом, и Иван Васильич подумал невольно: «Какие меткие бывают фамилии!» — и повторил зачем-то:
— Шпарят?..
И еще пушечный выстрел, а за ним тут же команда спереди:
— …рота ма-арш!
И солдаты, — теперь их лучше рассмотрел Иван Васильич, последняя двенадцатая рота, — пошли влево по кочковатой земле.
— Роты разводят! — объяснил Перепелица.
— Зачем?
— А как же?.. В колонну снаряд попадает или в развернутый фронт, — большая разница!
— Да скажите мне, наконец, что это?.. Откуда снаряды?.. Чьи снаряды?.. — нагнулся к нему с повозки Иван Васильич.
— Кто же их знает!.. Люди боевые патроны получили… по три обоймы…
— Дозоры усилить! — скомандовал влево кто-то верхом, и только по голосу узнал Худолей батальонного Кубарева.
— До-зор-ных! — повернулась в испуге голова пирогом.
— Патронные двуколки вперед! — откуда-то спереди, и потом голос Кубарева:
— Вперед двуколки патронные!.. Жива-а!..
И сразу затарахтели колеса двуколок, устремляясь вперед, в бой, а солдат на козлах протянул горестно:
— Патронные!.. Э-эх!.. — и махнул левой рукой коротко, но совершенно безнадежно.
— Ничего не понимаю!.. А пулеметная команда наша?.. — опять того же Перепелицу спросил Иван Васильич.
— Пошла с первым батальоном…