Том 9. Былое и думы. Часть 4
Шрифт:
На третий день после моего приезда в Петербург дворник пришел спросить от квартального, «по какому виду я приехал в Петербург?» Единственный вид, бывший у меня, – указ об отставке, был мною представлен генерал-губернатору при просьбе о пассе. Я дал дворнику билет, но дворник возвратился с замечанием, что билет годен для выезда из Москвы, а не для въезда вПетербург. С тем вместе пришел полицейский с приглашением в канцелярию обер-полицмейстера. Отправился я в канцелярию Кокошкина (днем освещенную лампами!), через час времени он приехал. Кокошкин лучше других
Перовский сказал Николаю, что Кокошкин сильно берет взятки.
– Да, – отвечал Николай, – но я сплюспокойно, зная, что он полицмейстером в Петербурге.
Я посмотрел на него, пока он толковал с другими… Какое измятое, старое и дряхло-растленное лицо; на нем был завитой парик, который вопиюще противуречил опустившимся чертам и морщинам.
Поговоривши с какими-то немками по-немецки и притом с какой-то фамильярностью, показывавшей, что это старые знакомые, что видно было и из того, что немки хохотали и шушукались, Кокошкин подошел ко мне и, смотря вниз, довольно грубым голосом спросил:
– Ведь вам высочайше запрещен въезд в Петербург?
– Да, но я имею разрешение.
– Где оно?
– У меня.
– Покажите… как же вы это второй раз пользуетесь тем же разрешением?
– Как во второй раз?
– Я помню, что вы приезжали.
– Я не приезжал.
– И какие это у вас дела здесь?
– У меня есть дело к графу Орлову.
– Что же, вы были у графа?
– Нет, но был в Третьем отделении.
– Видели Дубельта?
– Видел.
– А я вчера видел самого Орлова; он говорит, что никакого разрешения вам не посылал.
– Оно у вас в руках.
– Бог знает, когда это писано, и время прошло.
– Впрочем, странно было бы с моей стороны приехать без позволения и начать с визита генералу Дубельту.
– Коли не хотите хлопот, так извольте отправляться назад, и то не дальше, как через двадцать четыре часа.
– Я вовсе не располагался пробыть здесь долго, но мне нужно же подождать ответ графа Орлова.
– Я вам не могу позволить, да и граф Орлов очень недоволен, что в приехали без позволения.
– Позвольте мне мою бумагу, я сейчас поеду к графу.
– Она должна остаться у меня.
– Да ведь это письмо ко мне, на мое имя, единственный документ, по которому я здесь.
– Бумага останется у меня как доказательство, что вы были в Петербурге. Я вам серьезно советую завтра ехать, чтоб не было хуже.
Он кивнул головой и вышел. Вот тут и толкуй с ними.
У старика генерала Тучкова был процесс с казной. Староста его взял какой-то подряд, наплутовал и попался под начет. Суд велел взыскать деньги с помещика, давшего доверенность старосте. Но доверенности на этот предмет вовсе не было дано, Тучков так и отвечал. Дело пошло в сенат, сенат снова решил: «Так как отставной генерал-лейтенант Тучков дал доверенность… то…» На что Тучков опять
Все это вовсе не исключение, а совершенно нормально. Кокошкин держит в руках бумагу, в достоверности которой не сомневается, на которой стоит № и число для легкой справки, в которой написано, что мне разрешается приезд в Петербург, и говорит: «А так как вы приехали без позволения, то отправляйтесь назад» и бумагу кладет в карман.
Чаадаев действительно прав, говоря об этих господах: «Какие они все шалуны!»
Я поехал в III отделение ирассказал Дубельту, что было. Дубельт расхохотался.
– Как это они вечно все перепутают! Кокошкин доложил графу, что вы приехали без позволения, граф и сказал, чтоб вас выслали, но я потом объяснил дело; вы можете жить сколько хотите, я сейчас велю написать в полицию. Но теперь об вашем деле: граф не думает, чтоб полезно было просить вам позволение ехать за границу. Государь вам два раза отказал, последний раз по просьбе графа Строгонова; если он откажет в третий раз, то в это царствование вы уж, конечно, не поедете к водам.
– Что же мне делать? – спросил я с ужасом: так мысль путешествия и воли обжилась в моей груди.
– Отправляйтесь в Москву; граф напишет генерал-губернатору частное письмо о том, что вы желаете для здоровья вашей супруги ехать за границу, и спросит его, заметив, что знает вас с самой лучшей стороны, думает ли он, что можно с вас снять надзор? На такой вопрос нечего отвечать, кроме «да». Мы представим государю о снятии надзора, тогда берите себе паспорт, как все другие, и с богом к каким хотите водам.
Мне казалось все это чрезвычайно сложным и даже просто уловкой, чтоб отделаться от меня. Отказать мне они не могли, это навлекло бы на них гонение Ольги Александровны, у которой я бывал всякий день. Однажды уехавши из Петербурга, я не мог еще раз приехать; переписываться с этими господами – дело трудное. Долю моих сомнений я сообщил Дубельту; он начал хмуриться, т. е. еще больше улыбаться ртом и щурить глазами.
– Генерал, – сказал я в заключение, – не знаю, а мне даже не верится, что до государя дошло представление Строгонова.
Дубельт позвонил и велел подать «дело» обо мне и, ожидая его, добродушно сказал мне:
– Граф и я, мы предлагаем вам тот путь для получения паспорта, который мы считаем вернейшим; ежели у вас есть средства более верные, употребите их; вы можете быть уверены, что мы вам не помешаем.
– Леонтий Васильевич совершенно прав, – заметил какой-то гробовой голос. Я обернулся: возле меня стоял еще более седой и состарившийся Сахтынский, который принимал меня пять лет тому назад в том же III отделении.