Том 9. Три страны света
Шрифт:
— Видишь?
— Вижу.
Третья черная фигура плывет навстречу им. Вот она у самой байдары, вот поравнялась с ней. Промышленники всматриваются; но они не замечают уже в новом мертвеце знакомых признаков туземного дикаря.
Внезапный ужас оцепенил их; весла замерли в руках; сильные волны повернули байдару, закачали и столкнули с самим трупом. Никита загородил ему дорогу веслом, и труп остановился.
Луна ярко освещает мертвое лицо, которого лоб закрыт волосами. Но в губах сохранилось еще страдальческое выражение,
— А гляди! Что у него в руке торчит? — шепотом замечает Тарас.
— Щеголиха… так и есть, щеголиха! — рыдающим голосом вскрикивает Никита. — Вавило! Горемыка Вавило! Жил ты бесталанно, да и умер, господь знает как! Ничего у тебя не ладилось: ходил ты, словно мертвец, по белу свету — одинехонек, беднехонек, никому не брат, не друг. Натерпелся ты вдоволь! Горе горькое за тобой по пятам гналось, стужа тебя знобила, голод с ног валил, — ты молчал, потупив головушку, да думу свою думал. А в веселый час ты говаривал, тряхнув кудрями: «Будет праздник и на моей улице!» Вот и дождался ты своего праздника!
–
Тарас, у которого чувство личной безопасности обыкновенно перемогало всякую кручину, нагнулся к мертвецу.
— Что ты делаешь? — спросил Никита.
— А я хочу у него винтовку взять. Ну, как плосконосые разбойники и на том берегу изменили? А мне нечем и оборониться!
— Не тронь! — повелительно крикнул Никита. — Одна была у него радость: винтовка нарядная, — продолжал промышленник торжественным и унылым голосом. — Он любил и холил ее и пуще жизни берег. Пришла смерть, он и мертвый ее не выдавал. Так уж пускай она с ним останется!
— Да и не вытащить! — отвечает Тарас. — Он ее так сжал, сердечный, что она у него в пальцах закоченела.
— Прощай, Вавилушка! — печально говорил Никита. — Без отпеванья, без креста, без гроба положил ты свою головушку в чужой, неприветной земле. Не было около тебя ни приятелей, ни сродников… Плосконосые нехристи угомонили тебя. — Ходят кругом тебя волны сердитые; ветер буйный поет панихиду тебе, набежит на тебя морское чудище, щелкнет пастью своей — вот и могила твоя!.. Да у бога все мы равны будем, все ответ дадим. Не поминай лихом. Сдерживал я тебя, смеялся твоей кручинушке… да был ты такой нелюдимый, пугливый… А злобы, видит бог, не носил я против тебя в сердце своем! Эх, нет землицы кинуть горсточку на прощанье вечное!
Никита протянул свою длинную руку к мертвецу и коснулся его бледного лица.
— Вечная память! — проговорил он.
— Вечная память. — повторил Тарас:
— Аминь! — заключил Никита и принял весло.
Мертвец закачался и тихо поплыл прочь. Товарищи долго провожали его глазами. Потом они, будто с одной мыслью, взглянули кругом себя — на черные волны, которые вздувались и пенились, силясь захлестнуть байдару, на высокие
Уже фигура мертвеца превратилась в незаметную точку, а голос Никиты все еще раздавался в воздухе, заглушаемый порывами ветра. Не привыкший подавлять ни веселых, ни печальных своих мыслей, Никита повел длинную унылую речь о своем погибшем товарище и протяжным, торжественным голосом пел ему «вечную память».
— Никита! — пугливо воскликнул Тарас.
— Что?..
— Тс! погоди петь… слышишь?
Никита стал прислушиваться.
— Ничего не слышу.
— Погоди, постой грести!
Промышленники подняли весла выше воды.
Среди однообразного завывания ветра, ропота деревьев и плеска волн явственно послышался человеческий крик.
Промышленники притаили дыхание. Крик повторился. Он был дик и пронзителен и доносился ветром с высоты берега, которого держались промышленники.
— Подплывем поближе!
— Что ты, голова! А как там плосконосые? Увидят!
— Да коли они на горе, так уж все равно; они нас давно видели. Только чего им так кричать?
Крик раздался снова.
— Подадимся вперед!
Они начали огибать высокий утес, скрывавший продолжение берега, но увидели на воде тень следующего утеса и вздрогнули. Тень соседнего утеса, очевидно не столь высокого, как тот, у которого находились теперь промышленники, оканчивалась странной фигурой которая дрожала и делала такие движения, каких не могли сообщить ей порывы ветра.
— На той горе человек стоит, — шепнул Никита Тарасу.
— Не леший ли? — с ужасом заметил Тарас.
— У тебя все леший! Слышишь, как кричит: голос словно человеческий…
— Кто там ни стоит, а, по-моему, перевалим скорее на тот берег: так оно спокойнее!
И Тарас начал грести.
— Стой! Стой! — закричал Никита. — Держи к берегу!
— Что ты, Микита? С ума своротил?
— Уж ты молчи… Сердце добро вещает мне! — возразил восторженно Никита. — Слов не слышу, а так и кажется, что русский человек кричит.
И он принялся работать веслами. Спустя минуту обнаружился смежный утес; на нем действительно чернелась человеческая фигура, угаданная промышленниками по тени. При появлении их она испустила радостный крик и быстро махала головой и руками.
Но ни рассмотреть ее, ни уловить хоть слово, которое могло дать о ней понятие, ночь и ветер не позволяли. И Никита остановился в раздумьи. Была минута, когда он уже готов был склониться на просьбы своего испуганного товарища и повернуть лодку к противоположному берегу, но фигура сильней замахала руками, закричала пронзительней. Никита снова остановился.
— Как хочешь, Тарас. А не христианское дело оставлять человека, который просит помощи. Еще, знай мы наверно, что орет плосконосый, — черт с ним! ну, а как наш брат?