Том 9. Три страны света
Шрифт:
— Лжешь! она у тебя: со вчерашнего дня ее нет дома.
— А если и нет, чем же я виноват? Может быть, она у кого-нибудь ночевала, — с цинической улыбкой прибавил горбун.
— Ты гадок! — сказал Тульчинов.
— Вы точно знаете, что ее нет дома? — спросил горбун, в лице которого появилось легкое беспокойство.
— Говорю тебе, что знаю. Сегодня в десятом часу мне пришли сказать.
— В десятом часу? — повторил горбун встревоженным голосом и стал рассчитывать по пальцам. — Не может быть! Впрочем, — прибавил он спокойнее, — она, верно, у Кирпичовой.
— Лжешь,
Горбун побледнел.
— Постой, не кричи! — сказал он повелительно, схватив руку башмачника. — Отвечай мне: ты точно знаешь, что ее нет у Кирпичовой?
— Да, да! Кирпичова сама приходила к ней, искала ее. Я работал, — она пришла, бледная…
— Сегодня? — спросил горбун дрожащим голосом.
— Сегодня, вот недавно!
Ужас обезобразил лицо горбуна. Он опять принялся торопливо считать по пальцам и соображать, а Тульчинов и башмачник с недоумением наблюдали судорожные его движения, не спуская глаз с его бледного лица. Больше минуты длилось молчание.
— Так ее нет ни дома, ни у Кирпичовой? — наконец спросил горбун.
— Нет, нет! — сказал башмачник. — Полно притворяться! Ты сам лучше знаешь, где она. Говори же! выпусти ее.
И он метался около горбуна с своими вопросами, хватал его за плечи, повертывал, стараясь заставить говорить. Но горбун не отвечал ему, не защищался, не отталкивал его. Выражение ужаса до высочайшей степени возросло в лице его; он как будто обезумел и бессмысленно озирался кругом, широко раскрыв свои большие глаза.
— Где же, где же она? — отчаянно повторял башмачник, продолжая тормошить его.
— Где, где? — наконец с бешенством сказал горбун, оттолкнув его прочь. — Тебе очень хочется знать?.. на том свете!
— Она умерла? — спросил Тульчинов.
— Ты убил ее? — воскликнул башмачник и кинулся к горбуну; но силы ему изменили, он пошатнулся и чуть не упал.
Поддержав и уложив бесчувственного башмачника, Тульчинов, сильно встревоженный, обратился к горбуну.
— Что ты сделал с несчастной девушкой? — спросил он.
Горбун не отвечал. Он схватил свечу и пристально осмотрел комнату: подходил к каждому углу, заглянул под диван; потом перешел в другую комнату и так же пристально осмотрел ее; потом осмотрел и третью. Тульчинов следовал за ним. Наконец пришли они в ту комнату, где незадолго горбун старался соблазнить Полиньку своими сокровищами. Здесь было все еще в большем беспорядке, чем оставил он тогда: крышки сундуков подняты, дорогие меха и шубы разбросаны по полу, кипы книг стащены на середину.
— Ищите, ищите! — кричал горбун Тульчинову, расхаживая между сундуками, стряхивая шубы, раздвигая кипы книг.
— Нет, — наконец сказал он слабым, отчаянным голосом. — Нигде нет…
Он прислонился к высокой кипе книг и тяжело дышал.
— Значит, ты спрятал ее в другом месте? — сказал Тульчинов, приближаясь к нему.
Горбун вздрогнул.
— Вы мне не верите? — сказал он с упреком. — Правда, я ничем не заслужил вашей доверенности! Я всегда стоял в таком положении, в котором удобно снискивать только
Тульчинов с удивлением слушал горбуна: он, казалось, не ждал от него ничего подобного. Но голос горбуна вдруг перервался. Он, видимо, изнемог и едва держался на ногах.
— Сядь, — сказал ему Тульчинов, с неприятным чувством замечая, как мертвая бледность все больше и больше распространялась по его лицу.
Горбун оставил свечу, сел на книги и повесил голову; дыхание его было тяжело. Долго длилось молчание.
— Скажи, что сделалось с девушкой? — тихо спросил, наконец, Тульчинов.
— Что сделалось? — слабым голосом повторил горбун. — Не знаю, — продолжал он, останавливаясь на каждом слове, — но боюсь, не сделалось ли чего ужасного… Послушайте, и вам все скажу. Я ее безумно люблю, и страсть извинит мой поступок. А если и нет — все равно! Она точно была обманом привезена ко мне; я запер ее в особую комнату, крепко запер и ушел к себе. Было двенадцать часов. Я ходил, сидел, пробовал писать, считать: не писалось, не считалось. Я вскакивал, смеялся и плакал, скрежетал зубами. Страсть поминутно омрачала мой рассудок. Я схватывал ключ и свечу и шел к той двери; но вдруг мне приходило на мысль, что она единственная женщина, которая не смеялась надо мной, что она была добра и ласкова со мною… и я ставил свечу и далеко бросал от себя ключ… Наконец и стыд, и сожаление — все замерло во мне: кипела одна дикая страсть, я схватил свечу и, задыхаясь, бегом кинулся к той двери. Я отворил ее… я вошел…
Горбун остановился и перевел дух.
— Ну? — с ужасом сказал Тульчинов.
— Тут случилось обстоятельство невероятное, непостижимое, — отвечал горбун: — я не нашел ее в комнате!
— Видно, ты забыл запереть дверь? — спросил Тульчинов, у которого отлегло от сердца.
Горбун усмехнулся.
— Два раза повернул ключ, — отвечал он, — другая дверь точно была отперта, но она ведет сюда, а отсюда (горбун окинул глазами комнату) нет другого выхода. Я несколько часов ломал голову, как она могла уйти… думал, не спряталась ли? обошел все комнаты, перерыл сундуки, рылся в платьях, в книгах: напрасно! Наконец решил я, что она ушла (а как, богу известно!), и перестал искать ее. Она пропала ночью, в пятом часу, и я не сомневался, что она давно дома; я успокоился и строил новые планы, как овладеть ею. Но если ее до сегодняшнего утра не было ни дома, ни у Кирпичовой, так боюсь, — заключил горбун чуть слышным голосом, — не исполнила ли она своей клятвы… Он с отчаянием опустил голову.
— Какой клятвы? — спросил Тульчинов.
— Она клялась мне, — отвечал горбун, — что скорей лишит себя жизни, чем согласится выйти за меня… А я грозил ей вечным преследованием. Мало того: я оклеветал перед ней ее жениха; я также пугал ее, что никто уж больше не поверит ее честности… что осталось ей в жизни?.. Долго ли?.. о, она девушка горячая! она способна…
Горбун закрыл лицо руками и зарыдал.
Долго стоял над ним Тульчинов. Один вопрос сильно занимал его ум: говорил ли правду горбун и раскаяние действительно проникло в душу старого ростовщика, или играл он гнусную комедию, припрятав Полиньку в надежные руки?