Том VIII
Шрифт:
Начавшись одинаково, в дальнейшем поэтические судьбы Е. Шаховой и А. Майкова пошли каждая своим путем, но память об этом начале сохранялась в душе поэтессы до глубокой старости. Когда в марте 1897 г. мать Мария, уже принявшая схиму с именем Елизавета, узнает из газет о смерти А. Н. Майкова, она пошлет письмо его младшему брату — Л. Н. Майкову [212] со словами утешения и передаст написанное ею на смерть поэта стихотворение «Веночек на свежую могилу поэта А. Н. Майкова» [213].
Певец весны не нашей — дальней,
Благоуханной, плодовой,
Поэт природы идеальной,
Почил от жизни трудовой.
Достиг святых желаний края
Храмосоздатель на земле,
Зрит в свете горнем
Носитель света — в дольней мгле.
Он смолк — чтоб музыке небесной,
Внимать блаженно, без конца,
Став в чине службы не телесной,
В лучах бессмертного венца.
{стр. 280}
Святая Русь! Живые звуки
Потомству в славе сохрани,
Чтоб вовсе не было разлуки
С явленной силой в наши дни.
Из всего вышесказанного с достаточной убедительностью можно сделать вывод о том, что публикуемое письмо архимандрита Игнатия действительно было адресовано Е. Шаховой.
В приложении к настоящей статье мы помещаем также автобиографию монахини Марии, написанную в 1894 г. — за пять лет до кончины. Поводом к ее составлению стало обращение писательницы в «Литфонд» с просьбой о назначении пенсии. По существующим тогда правилам, краткий очерк литературной деятельности необходимо прилагался ко всякому прошению о «денежном вспомоществовании», направляемому в «Литфонд», в материалах которого он и хранится в настоящее время [214]. Фонд смог выделить матери Марии лишь маленькое полугодовое пособие.
В начале 1896 года она вновь обращается с просьбой о назначении пенсии в образованную в 1895 году «Комиссию для вспомоществования нуждающимся литераторам, ученым и публицистам при АН», первым председателем которой был Л. Н. Майков. На этот раз, благодаря его заботам ослепшей и больной матери Марии была назначена пожизненная годовая пенсия в 240 руб. [215], которую она получала вплоть до дня своей кончины.
Автобиографический очерк
писательницы Елизаветы Шаховой — монахини Марии
(1822–1899)
Отец мой Никита Иванович Шахов был моряк [216]. Во время Шведской войны в 1809 г. отличился особым подвигом, командуя гребной флотилией и пробиваясь сквозь лед, он способствовал окончательной победе нашей над неприятелем. Он был контужен в голову и в правый бок, за что и был награжден <орденом> Св. Георгия в петлице и повышением в чине [217], но получил {стр. 281} ревматизм во всех членах, почему и вынужден был оставить морскую службу. Вступил в Гражданское ведомство по Государственному контролю [218]. Отец мой скончался в 1834 году на государственной службе [219] от апоплексического удара на все нервы, оставя вдову [220], лишенную зрения от головной болезни, и двух дочерей: старшую, Александру, 22 лет [221] и младшую, Елизавету, 12 лет [222], с небольшой пенсией, да жалкими остатками наследственного капитальца моей матери.
От 9 до 12 лет я была настоящею помощницей отца по кабинетным его занятиям. Старшая сестра моя, воспитанная во Француз{стр. 282}ском Пансионе, была моею первоначальною учительницею. И отец мой также в досужие часы занимался со мною, преподавал историю, географию и арифметику. Память моя не только быстро схватывала все познания, но и глубоко их усваивала.
Оба мои родители были любителями литературы: чтения, ради слепоты матери, по вечерам происходили вслух. Еще в раннем моем детстве бессмертный наш поэт Пушкин, нося меня, трехлетнего младенца, на руках, вместе с князем П. А. Вяземским говаривал моему отцу: «В больших глазах Вашей малютки светится огонек поэтического вдохновения» [223].
С 6–7 лет я твердила наизусть «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан» и декламировала первые главы «Евгения Онегина». С 10 лет я начала писать стихи под строй поэзии Пушкина и Жуковского.
После
Известная своею общественною благотворительностью Т. Б. Потемкина представила меня своей свекрови княгине Т. В. Юсуповой, которая настолько полюбила меня, что пожелала обеспечить {стр. 285} мое состояние под тем только условием, чтоб я уже нигде не печатала своих стихотворений. «Не хочу, — настаивала княгиня, — чтоб о моей любимице сердца в печати говорили так и сяк». Не прошло и 3-х лет, как скончалась моя покровительница, не успев закрепить за мной назначенной ею в завещании (которое было уничтожено князем Юсуповым и оставлено первое, писанное княгиней за 25 лет до ее кончины) значительной суммы [238].
По смерти княгини от наследников ее, двух ее сыновей — старшего, от первого брака, А. М. Потемкина, и второго, князя Б. Н. Юсупова, и дочери ее, графини Рибопьер, разделивших между собою ее богатства, мне выдавалась ежегодно та пенсия, которую мне давала сама княгиня на руки — по 5-ти золотых каждое 1-е число, составивших по новому курсу 235 р<ублей> в год, которую наследники разделили на две части между мною и моею матерью и по ее кончине ее часть переписали на мою старицу монахиню Августу. По смерти ее я получаю только одну свою часть в год — 142 р<ублей> 85 к<опеек>.
Лишение моей покровительницы, которую я любила более родной матери, произвело на меня подавляющее впечатление: родимый столичный город для меня точно опустел. Меня влекло в более уединенную жизнь, да и средств к содержанию семейства в приличной обстановке столичной жизни уже не доставало.
Мы решили переселиться в Москву в 1841 г. к сестре моей матери Н. К. Скуратовой. О моем удалении с литературного поприща оповестили с искренним соболезнованием и даже упреками С.-Петербургские газеты: «Сын отечества» [239], «Северная пчела» [240], свидетельствовавшие о моем блистательном положении в С.-Петербурге, как любимой поэтессы.