Том VIII
Шрифт:
Стихи «Совет душе моей» и «К земному страннику» обращены к своему внутреннему человеку. Они являются прямым продолжением его «стихов в прозе». Их главной темой является то, что архимандрит Антоний (Бочков) в одном из писем назвал «поэзией покаяния». Для адекватности и полноты восприятия необходимо учитывать, что многие слова и образы в этих стихах (такие как «сердце», «плач», «пустыня», «странник»), кроме поэтического, имеют еще и совершенно точный аскетический смысл: «сердце» — средоточие духовной, прежде всего молитвенной жизни человека, «плач» — покаяние о сво{стр. 325}их грехах, приводящее в состояние умиления, и т. д. Стихи для святителя Игнатия не были некой литературной
Стихи
Убили сердце…
Здесь всё мне враждебно, всё смерти тлетворным дыханием
дышит:
Пронзительный ветер, тяжелые воды, пары из болота,
Измены погоды и вечно нахмуро-грозящее небо.
Как бледен луч солнечный, Бельта повитый туманом и мглою!
Не греет он — жжет!.. Не люблю, не люблю я сиянья без жизни!
Сражен я недугом, окован как цепью, к одру им прикован,
Им в келлии заперт. Затворник невольный, влачу дни ко гробу.
А сердце мое?.. Ах! Убили его!.. Оно жило доселе,
Страданьями жило, но жило. Теперь — тишина в нем могилы.
Его отверзал я с любовью и верой, открытой всем ближним.
Вонзили мне в сердце кинжалы; и были кинжалы наградой
За дружбу, за слово прямое, за жизнь, принесенную в жертву!..
Уйду я, убитый, уйду от людей я в безвестность пустыни!..
Я вижу, что людям приятно и нужно: им нужны лесть, подлость,
Тщеславие, чуждое истинной славе. Забыли, что слава — от Бога,
От совести чистой. Но Бог им не нужен, и совесть — им бремя;
Не нужны им в слуги наперсники правды с общественной пользы желаньем:
Им нужны рабы — орудья их воли развратной…
Уйду от людей и в глубокой пустыне предамся рыданьям:
Там в пищу мне будут лишь стоны, а слезы — напитком.
Оплачу себя, мое сердце убитое, мир, в зло погруженный, —
И сниду в могилу печальный, в надежде отрады на небе.
(В кн.: Нилус С. Святыня под спудом. — Сергиев Посад, 1911. С. 11–12.)
{стр. 326}
Жалоба
Для страждущей души моей
Искал я на земле врачей,
Искал я помощи, отрады:
Моим болезням были рады.
Надежда тщетна на друзей
Моих минувших счастья дней:
Они со мною пировали —
И одаль встали в дни печали.
Не утушит тоски вино!
Напрасно сердцу утешенья
Искать среди самозабвенья:
Грустней пробудится оно.
И в развлеченье нет отрады!
Нет прочной в нем тоске преграды:
Еще веселья слышен шум,
А грусть, как ночь, туманит ум.
Испытан я судьбой, врагами,
Изранен многими стрелами:
Пытали клеветой меня,
Предательством был мучен я.
И долго, долго я томился…
Но наконец сквозь толщу туч,
Сквозь мрак суждений мира, луч,
Луч света радостный пробился.
Прозрел я, ожил. Оживленный,
Святою верой просвещенный,
Спокойно совершаю путь,
Которым к вечности идут.
РНБ. Q. 1. 1520. С. 280–282.
Совет душе моей
Какой подам душе совет,
Когда Христос — от Света Свет
Советует скорбей терпенье,
Чтоб в горнее достичь селенье!
{стр. 327}
Плотская страсть, земная честь
И тленного богатства лесть,
Пленяющие человека,
Пребудут ли при нем в век века?
Приходит смерть; ее коса
Лицеприятия не знает:
Равно пред нею упадает
Власть, сила, гений и краса.
Бедняк забвенный —
Близ богача или героя.
И червь, во тьме могильной роя,
Главу надменного смирит!
Душа, душа! Прими совет!
Вне стезь Его спасенья нет!
Укрась себя постом, слезами,
Молитвой, многими скорбями!
В святый Божественный чертог,
В светлейшую обитель рая
Ты вступишь, радуясь, играя!
Там ждет тебя с наградой — Бог!
РНБ. Q, 1. 1520. С. 87–88.
К земному страннику
О путешественник земной!
проснись от сна:
Твоя сума грехов,
одних грехов полна;
Ты погружен, как в сон глубокий,
в нераденье.
Престань напрасно жизнь,
бесценный дар, мотать!
Не то придет к тебе внезапно
смерть, как тать.
А в вечности вратах —
ужасно пробужденье!
В последний жизни час…
15 декабря 1848 года
РНБ. Q. 1. 1520. С. 280.
Публикация священника Геннадия Беловолова.
{стр. 328}
Ольга Шафранова
Родители, братья и сестры
I
Родители святителя Игнатия Брянчанинова
В жизнеописаниях святителя Игнатия достаточно подробно рассказывается об отношениях между его родителями и их детьми. На характере отца, Александра Семеновича Брянчанинова (7 мая 1784 — 19 апреля 1875), быть может, сказалась неудачно сложившаяся его жизненная ситуация. Получив образование в аристократическом Императорском пажеском корпусе (в котором воспитывались дети Императорской Фамилии), он вынужден был отказаться от великосветской карьеры и вернуться в провинциальную Вологду, чтобы спасать свое имение от окончательного разорения. Еще в 22–23-летнем возрасте ему пришлось предпринимать героические усилия, чтобы избавиться от долгов, оставшихся ему от его родителя. Именно этим, скорее всего, объясняется та экономия, даже скупость, о которой упоминается в жизнеописаниях. Тем не менее, к его чести следует сказать, что женился он не по расчету, так как его жена, Софья Афанасьевна не была наследницей богатых имений. А также и то, что детям своим он постарался дать прекрасное воспитание. Со временем Александр Семенович примирился с участью провинциального помещика, поселился в своей родовой вотчине — селе Покровском, из которого «воля его и вкус создали маленький Версаль». А свои амбиции он старался реализовать через своих детей. Именно поэтому желание самого талантливого из них уйти в монастырь встретило столь жесткое сопротивление. И даже когда Дмитрий Александрович стал уже известным ар{стр. 329}химандритом Игнатием, отношение к нему его отца оставалось если не отчужденным, то всегда сдержанным. И навестил он его лишь спустя пять лет после его назначения настоятелем Сергиевой пустыни.
С матерью, Софьей Афанасьевной (урожденная Брянчанинова; 1786 — 25 июля 1832), отношения были несравненно теплее. Еще в детстве он был ее «любимчиком». И непреклонное отношение к его желанию уйти в монастырь, возможно, проявлялось у нее под влиянием мужа. Во время ее последней болезни «сын священноинок старался приготовить ее к переходу в вечность беседами духовными… духовные понятия Софьи Афанасьевны сделались неузнаваемы: она не знала как благодарить Бога, сподобившего ее счастья видеть своего первенца принятым Царем царствующих, Господом, Творцом и Спасителем нашим в служение Ему священноиноческое» [301]. Сам святитель Игнатий годы спустя писал: «Моя родительница много огорчалась при вступлении моем в монастырь; но на смертном одре, за несколько минут до кончины, произнесла: "Теперь, в этот час, у меня одно утешение: мой старший сын — в монастыре"» [302].