Томка и рассвет мертвецов
Шрифт:
Я дошел до последней страницы под буквой «Я». Она не была похоже на остальные. Во всю страницу было размашисто и немного коряво написано только одно слово: «Ястреб» — и номер телефона, подчеркнутый двумя линиями. Выглядело довольно эмоционально. После «Ястреба» следовали страницы для заметок. И тут меня поджидало кое-что интересное.
«Разорвать цепь… стальные кольца крепки и тяжелы, но рвать надо».
«Каждый день приносит новую возможность. Не получилось сегодня —
«Нет, ни черта не выходит. Снова и снова по кругу».
Оборотная сторона последней страницы, перед самой обложкой, просто вопила: «Никак!! Не получается!! Я не могу с этим всем!!!». И в самом низу снова — «Ястреб!!!»
Я закрыл книжку. Перед мысленным взором всплыло лицо молодого человека, которого я никогда не видел. Я словно чувствовал его панику, его горе, его отчаяние. Совсем худо парню.
Я снова открыл книжку. Перевернул несколько страниц назад. Остановился на букве «Я». Номер телефона показался знакомым.
9231583659
Я полез в задний карман джинсов, вынул лист бумаги, прихваченный из квартиры Захарьевой. Тот самый, что ночной гость оставил на столе в комнате Павла.
Цифры совпали.
В желудке у меня заурчало. Я почувствовал азарт. И даже Томкин зов из комнаты не мог сбить меня с этой волны.
Ну конечно, обалдуй, это нужно было сделать с самого начала! Это ведь так очевидно!
Кто-то забрался ночью в дом к безутешной тетушке, нацарапал на листе бумаги номер телефона и оставил его на самом видном месте. Твои действия, сыщик?
В носу поковырял и ушел, дундук!
Я взял мобильник. Аккуратно, стараясь не промахнуться цифрой, набрал нужную комбинацию. С возбуждением поднес трубку к уху. Замер.
«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Ночью мы оба долго не могли заснуть. Я смотрел в белесый потолок спальни и шлепал губами. Томка лежала рядом. Делала вид, что спит, но периодически переворачивалась с боку на бок. Я прекрасно различаю ее настоящее сонное сопение и имитацию.
— Тебе завтра в садик, голубушка. — Я бросил взгляд на светящийся электронный циферблат будильника. — Точнее, уже сегодня.
Она не спорила.
— Сколько мне еще спать, папочка?
— Шесть часов. Будешь носом клевать до обеда.
— Я знаю.
Я повернулся на правый бок. Томка смотрела на меня, подложив руки под щечку. Выражение личика мне не понравилось.
— Что-то не так, малыш?
В ответ — вздох. Протяжный, от души.
— Томыч, не надо так вздыхать. Лучше сразу скажи, что случилось. Я же не буду тебя ругать. Мы ведь договаривались ничего не скрывать, чтобы могли друг другу помочь.
— Да, я помню.
— Тогда я тебя слушаю.
Она не ответила, но придвинулась поближе ко мне, обняла за шею. Я подбородком
— Ну, солнышко, я жду.
Она стала мне шептать прямо в ухо:
— Пап-чка, а скажи… в общем… они могут приходить ночью?
— Кто? — в тон прошептал я.
— Они… мертвецы.
Я опешил.
— Мертвецы?!
— Да. Не как в кино про «Рассвет мертвецов». Я знаю, там просто артисты намазались кетчупом и валяли дурака, а режиссер их снимал на пленку, чтобы нам было страшно. Я говорю про других мертвецов.
Теперь пришел черед вздыхать мне.
Допрыгался, папаша.
Однажды с Олесей Лыковой мы обсуждали тему детских страхов (по причинам, которые вам уже известны из моих прежних рассказов, я избегал профессиональных детских психологов в семейных центрах). Меня удивляло, что Томка с легкостью просматривала ужастики, от которых детки постарше забиваются под диван. Мне казалось, что в моей дочери заложен какой-то особо прочный стержень, позволявший игнорировать стресс. Но Олеся меня разубедила: «Это возраст. Пока ей четыре, ее внутренний фильтр пропускает все. Вот посмотришь, станет чуть постарше — начнет понимать и анализировать, и увиденное не доставит ей удовольствия».
Время пришло. Не зря ведь она теперь на «Рассвете мертвецов» прячется за косяком, хотя знает фильм наизусть.
— Прости, малыш, я не очень понимаю, каких мертвецов ты имеешь в виду?
Томка придвинулась еще ближе. Она уже касалась губами моего виска.
— Тех, которые по-настоящему умирают. Они потом приходят?
Меня осенила догадка.
— Ты слышала наш разговор с тетей Ниной, к которой мы сегодня ездили в гости?
— Нет.
— Тогда что?
Она промолчала. Но я и сам нашел ответ.
Моя дочь просто знает. Ей не нужно подслушивать. Всякий раз она неуловимым образом чувствует, что происходит вокруг меня. И вокруг нас обоих. Не знаю, радоваться этому или огорчаться.
Я начал говорить осторожно, чуть повысив голос, чтобы не создавать своим шепотом пугающего эффекта.
— Я тебе вот что скажу, доченька. Люди, которые умирают, они уходят. Точнее, умирают их тела, которые приходится закапывать в землю, потому что от них никакого толку. А души остаются. Ты помнишь, я рассказывал тебе, что такое душа?
— Да. Это то, что у нас внутри.
— Точно. То, что нельзя пощупать или увидеть. То, что делает человека таким, какой он есть. Души эти летают по небу и иногда спускаются с небес на землю, чтобы побыть со своими родными и близкими. Мы их не видим и не чувствуем, и они не причиняют никому вреда.
— Совсем никакого?
— Абсолютно.
Она помолчала. Я не видел ее лица, но чувствовал дыхание — ровное и спокойное.
— Пап, а ты тоже умрешь?
Я вздохнул. Поцеловал Томку в щечку, прижал к себе еще сильнее.