Томми и К°
Шрифт:
— Я хочу, — произнес Питер Хоуп, которому присутствие в руке табакерки придавало больше уверенности во взглядах, — чтобы она стала трезвой и умной женщиной, способной самостоятельно зарабатывать на жизнь и потому независимой. Чтобы она не была беспомощной куколкой, призывающей в слезах, чтобы какой-нибудь мужчина явился и принял на себя заботу о ней.
— Всякая женщина, — заметил Клодд, — требует того, чтобы о ней заботились.
— Быть может, иные — да, — сказал Питер, — но Томми, и это вы сами прекрасно знаете, явно не из заурядных женщин. Она обладает способностью мыслить. Она сможет самостоятельно пробиться
— Это абсолютно не зависит от способности мыслить, — сказал Клодд. — У нее нет локтей.
— Локтей?
— Ну или они у нее недостаточно остры. Если приходится ждать под дождем последнего омнибуса, вот тут-то и выясняется, может женщина пробиться в этой жизни или нет. Томми как раз из тех, кто останется на тротуаре.
— Она как раз из тех, — отрезал Питер, — кто способен сделать себе имя и потому пользоваться услугами кеба. И хватит меня стращать!
Тут Питер, зажав большим и указательным пальцами нос, с горделивым видом нюхнул табак.
— Нет, буду стращать! — не унимался Клодд. — И тут вы меня не разубедите. У бедной девочки нет матери!
К счастью для всех присутствующих, дверь отворилась, и в тот же момент в комнате возник объект дискуссии.
— Выбила рекламу «Цветущей маргаритки» из старого Блэтчли! — провозгласила Томми, победоносно размахивая над головой листком бумаги.
— Не может быть! — воскликнул Питер. — Как тебе это удалось?
— Просто попросила, и он дал.
— Очень странно, — задумчиво протянул Питер. — Я сам только неделю назад просил об этом старого дуралея. Он категорически отказал мне.
Клодд презрительно фыркнул.
— Ты знаешь, я не люблю, когда ты занимаешься подобными делами. Это не пристало молодой девушке...
— Да все нормально! — уверила его Томми. — У него лысина!
— Какое это имеет значение! — заметил Клодд
— Имеет, — сказала Томми, — обожаю лысых.
Обхватив голову Питера, она чмокнула его в лоб — и учуяла красноречивые свидетельства того, что он нюхал табак.
— Всего одна понюшка, дорогая, — пояснил Питер. — Одна-единственная понюшка.
Томми убрала табакерку с письменного стола.
— Вот смотрите, куда я убираю ее на этот раз! — сказала она, пряча табакерку в кармашек.
Лицо у Питера вытянулось.
— Ну как твое мнение? — спросил Клодд, отведя Томми в дальний угол. — Неплохая идея, а?
— Послушайте, но где же пианино? — воскликнула Томми.
Клодд с сияющим, победоносным видом оглянулся на остальных.
— Надувательство! — пробурчал Питер.
— Никакое не надувательство! — возмущенно воскликнул Клодд. Она приняла это за книжный шкаф, значит, всякий примет! Ты сможешь сидеть здесь и часами упражняться на инструменте, — объяснил Клодд Томми, — а как только услышишь на лестнице чьи-то шаги, сразу и прекратишь.
— Да как же она сможет услыхать, если она... — воскликнул Питер, нашедший блистательный довод. — Послушайте, Клодд, вы же практичный человек, — перешел Питер на вкрадчивый тон, прибегая к Сократову методу, — а что, если мы купим ей какое-нибудь игрушечное пианино... ну, вы меня понимаете, по виду совсем как настоящее, только совершенно беззвучное, а?
Клодд покачал головой.
— Нет, это никуда не годится. Невозможно будет определить результат занятий.
— Так-то оно так! Но, с другой стороны, Клодд,
Клодд выразил мнение, что с подобным расхолаживанием надо бороться.
Томми, усевшаяся за пианино, принялась играть гамму в обратном направлении.
— Что ж, мне пора забежать в типографию напротив, — сказал Клодд, подхватывая свою шляпу. — В три у меня встреча с Гриндли. А ты работай себе, работай. Регулярно, хотя бы по полчаса в день, вот и добьешься замечательных результатов.
С этими ободряющими в адрес Томми словами Клодд исчез.
— Хорошо ему! — с горечью произнес Питер. — Вечно у него встреча в тот момент, когда она принимается за упражнения.
Казалось, в свою игру Томми вкладывает всю душу. Прохожие на Крейн-Корт останавливались, обращая встревоженные лица к окнам первого этажа дома, где помещалась редакция журнала «Хорошее настроение», затем спешили по своим делам.
— Какие пальсы, какой мощный утар! — прокричал доктор в самое ухо Питеру. — Увитимся... вечером! Кое-што нато скасать...
Низенький, толстый доктор, взяв шляпу, удалился Томми, внезапно оборвав свои экзерсисы, подошла к Питеру и присела на ручку кресла.
— Ты сердишься? — спросила Томми.
— Да нет же, я не против громких звуков, — пояснил Питер. — Я смирюсь с этим, как только появится первый положительный результат.
— Это поможет мне выйти замуж, папа. Правда, мне это представляется несколько странным. Но так считает Билли, а Билли разбирается абсолютно во всем.
— Не могу понять, как ты, такая разумная девушка, прислушиваешься к подобной чепухе, — сказал Питер. — Это меня тревожит.
— Папа, да неужто ты ничего не понял? — воскликнула Томми. — Посмотри, как вертится Билли! Ведь он мог бы найти на Флит-стрит полдюжины журналов и зарабатывать по пять тысяч в год в качестве рекламного агента, ты же сам знаешь! А он этого не делает. Он привязан к нам. И если то, что я дурачусь на этой жестяной кастрюле, которую ему продали в качестве пианино, приносит ему хоть какое-нибудь удовольствие, ну разве это с моей стороны не правильно и не разумно, не говоря уже о симпатии и благодарности, которые я к нему испытываю? Знаешь, папа, я приготовила ему сюрприз. Вот послушай!
И Томми, соскочив с ручки кресла, побежала к пианино.
— Ну как? — спросила она, кончив играть. — Ты понял, что это было?
— По-моему, — сказал Питер, — похоже на... Послушай, это не «Родной и милый дом», а?
Томми захлопала в ладоши.
— Ну конечно! Тебе это в конце концов самому понравится, папочка. Мы станем устраивать домашние музыкальные вечера.
— Скажи, Томми, как ты думаешь, правильно ли я тебя воспитываю?
— По-моему, неправильно, папа! Ты слишком поощряешь мою самостоятельность. Помнишь поговорку: «У хороших матерей вырастают дурные дочери». Клодд прав. Ты меня испортил, папа. Помнишь, родной, как я впервые явилась к тебе семь лет тому назад, маленькое уличное отродье в лохмотьях, которое само даже не имело понятия, девочка оно или мальчик? И знаешь, что я про себя подумала, как только увидала тебя? «Вот сидит старый, безвольный простофиля. Вот бы мне попасть к нему в дом!» Когда барахтаешься в нищете, учишься видеть жизнь, умеешь распознавать человека по лицу, с первого взгляда.