Томминокеры. Трилогия

Кинг Стивен

— Не надо, — перебил Берринджер. — Если она не помнит, есть возможность оставить для вас сообщение на центральном узле, не так ли? Я думаю, это все, чем могу вам помочь.

Энн ненавидела телефон, потому что он передавал лишь часть от ее безжалостно сильной индивидуальности. В такие моменты, как этот, это доводило ее до огромной ненависти.

— Слушай, — заорала она. — Я думаю, ты не понимаешь…

— Спасибо, понимаю, — сказал он. За последние три минуты он уже дважды перебил ее. — Я хочу пойти пообедать и передам, что вы звонили. Спасибо за звонок, мисс Андерсон.

— Слушай…

Но

уже наступил конец. Он делал вещи, которые она слишком ненавидела. Энн встала и подумала, что было бы неплохо, если бы того, с кем она только что говорила, заживо задрали бы дикие собаки.

Она заскрежетала бешено сжатыми зубами.

10

Бобби не перезвонила ей в полдень. И не перезвонила в тот вечер, когда носилась пьяная «фау-2». И не позвонила вечером, когда она вернулась на работу. Ни в два часа ночи, когда последние подгулявшие загружались в свои машины, чтобы внушать страх другим водителям по дороге домой.

Энн приписывала ночную бессонницу шомпольной прямоте ее кровати, пружины которой негромко скрипели, как маленькая бомба, заглушая скрип ее зубов и царапанье ногтей по ладоням. Она не спала и обдумывала план мщения.

Ты вернешься, Бобби, о да, ты вернешься и когда ты..

Если она не позвонит на следующий день, Энн отложит похороны, несмотря на слабые стенания матери. Наконец Энн перевернулась и хмыкнула: «Я буду решать, что и когда мы будем делать. И помни: все это из-за этой шлюшки, которая даже не почесалась, чтобы позвонить. А сейчас оставь меня в покое». Ее мать исчезла.

Этой ночью она проверила первый номер Бобби, затем контору членства городского управления. По первому номеру был непрерывный гудок. По второму она получила записанное сообщение. Она терпеливо подождала, пока прогудит гудок, и затем сказала:

— «Это Боббина сестра снова, мистер Берринджер, сердечно надеюсь, что вы заболеете сифилисом, который не определите до тех пор, пока ваш нос не провалится и ваши яйца не почернеют».

Она снова позвонила на главный узел и узнала еще три номера: номер Ньюта, номер Смита (Любого Смита, дорогуша, в Хэвене должны быть Смиты) и Брауна. По всем трем она услышала все тот же непрерывный гудок.

— Вот дерьмо, — выругалась Энн и грохнула трубку о стену.

А наверху в своей постели ее мать плакала и надеялась, что Бобби не появится дома… по крайней мере до тех пор, пока у Энн не улучшится настроение.

11

Она отложила похороны и погребение еще на один день. Родственники начали выражать недовольство, ну и на здоровье. Энн было на них наплевать. Руководитель похорон взглянул на нее и решил, что старина может погнить в своем сосновом ящике еще немного, прежде чем он возьмется за дело. Энн, которая провисела целый день на телефоне, могла бы поздравить его за такое мудрое решение. Ее ярость не знала предела. Сейчас все телефоны в Хэвене вышли из строя.

Она не могла отложить похороны еще на один день, и она знала это. Бобби выиграла это сражение, хорошо, пусть будет так, но она

не выиграла войну. О, нет. Если бы она так думала, то эту сучку ожидали бы крупные неприятности — и очень крупные.

Энн купила билет на самолет, но уверенно — один из Нью-Йорка до Бангора… и два обратных.

12

Она должна была бы полететь в Бангор на следующий день. Это было возможно, билет был. Но ее идиотка-мать упала на черной лестнице и сломала бедро. Шин О'Кейс однажды сказал, что, когда вы живете с ирландцами, вы маршируете в параде дураков, и, Боже мой, как он был прав.

Крик матери заставил Энн войти с заднего двора, где она, лежала на шезлонге и обдумывала свои планы сохранения Бобби в Ютике, если уж она заполучит ее сюда. Мать развалилась внизу на узкой лестнице. Первая мысль Энн была — оставить глупую, старую сучку лежать там до тех пор, пока обезболивающее действие кларета само не проявится. От новой вдовы пахло как из винного погреба.

В этот ужасный момент Энн поняла, что все ее планы придется изменить, и подумала, что их мать действительно могла сделать это нарочно — напиться, чтобы подстегнуть себя, и потом не просто упасть, а скатиться вниз. Зачем? Да, конечно же, чтобы удержать ее вдали от Бобби.

Ничего у тебя не получится, — подумала она, направляясь к телефону. Ничего у тебя не получится. Если мне что-нибудь нужно, если я что-то наметила, то так оно и будет. Я собираюсь в Хэвен и хочу пустить там пыль в глаза. Я собираюсь забрать Бобби оттуда и, клянусь, они там запомнят меня надолго. Особенно эта деревенщина, которая прицепилась ко мне. Она подняла трубку и набрала номер Медикса, он был приклеен к телефону еще с тех пор, когда ее отца первый раз хватил удар — она набрала его быстрыми нервными ударами пальцев. Зубы ее скрежетали.

13

Итак, к концу 9 августа она смогла уехать. В промежутке никаких известий от Бобби не было, и Энн не пыталась добраться каким-либо способом до нее или до этого провинциального управляющего, или этого ее дружка из Трои. Оставим их всех в покое на время. Зато потом будет очень здорово, Сейчас она была здесь, в отеле «Ситискейп», и… скрипела зубами. Она всегда скрипела зубами. Иногда это было так громко, что по ночам будило ее мать, а иногда даже отца, который спал настолько хорошо, что не слышал ничего. Ее мать как-то беседовала с доктором на эту тему, когда Энн было всего три года. Этот парень, почтенный медик с севера штата Нью-Йорк, был крайне удивлен. Задумавшись ненадолго, он неуверенно сказал:

— Я думаю, что вам это кажется, миссис Андерсон.

— Но это можно проверить, — сказала Паула. — Мой муж тоже слышал это.

Они посмотрели на Энн, которая сооружала нечто вроде шатающейся башни. Она работала спокойно, без тени улыбки. Когда она добавила шестой кирпич, башня обрушилась, и когда она начала ее восстанавливать, они оба услышали звук скрипящих зубов Энн.

— Она все время делает это во время сна? — спросил доктор. Паула Андерсон кивнула.

— Я думаю, что это пройдет, — сказал доктор. — Это совершенно безвредно.