Тонкая красная линия

Джонс Джеймс

После их ухода никто не беспокоил Бида. Он в одиночестве сидел на камне, опустив голову, и время от времени сжимал руки и ощупывал их. Все старались не смотреть на него, давая ему возможность побыть одному. Никто не знал, что об этом думать. Что касается самого Бида, то он мог думать только о том, как позорно будет разоблачен он и его истерическое, непристойное убийство. Пожалуй, лучше было бы держать язык за зубами, и пусть все считали бы его сумасшедшим лжецом. Может быть, так было бы гораздо лучше.

Когда группа

вернулась, на их лицах было странное выражение. Все выглядели очень подавленными.

— Он там, — сказал Уэлш.

— Точно, — добавил Мактей.

Это все, что было сказано. По крайней мере все, что было сказано в присутствии Бида. Что говорили без него, Бид не знал. Однако, против ожидания, он не обнаружил на их лицах ни ужаса, ни отвращения к нему. Если он что-то и заметил, то, наоборот, восхищение. Когда они расходились по своим окопам, каждый сделал какой-то жест.

Долл подобрал японскую винтовку и принес ее Биду. Он оттер листьями кровь и грязь с затыльника, вычистил штык и преподнес ее в знак извинения:

— Держи, она твоя.

Бид безразлично посмотрел на винтовку:

— Мне она не нужна.

— Но ты ее завоевал. И завоевал с таким трудом.

— Все равно, мне она не нужна. На что она мне?

— Может быть, сможешь обменять ее на виски. — Долл положил винтовку. — А вот его бумажник. Уэлш велел отдать его тебе. Там фотография его жены.

— Господи боже мой, Долл…

Долл улыбнулся.

— Тут есть еще фотографии других девок, — торопливо продолжал он. — Похоже, филиппинки. Наверное, он был на Филиппинах. На обороте написано по-филиппински, Уэлш говорит.

— Все равно, он мне не нужен. Возьми себе. — Тем не менее Бид взял протянутый бумажник — вопреки желанию, он возбуждал его любопытство. — Знаешь… — Он поглядел на бумажник, потемневший и засаленный от пота. — Мне как-то нехорошо, Долл, — сказал он, подняв голову. У него вдруг появилось желание с кем-нибудь поговорить. — Я чувствую себя виноватым.

— Виноватым? Да в чем? Ведь как было дело: или ты, или он? Думаешь, мало наших ребят он проткнул штыком на Филиппинах? На «марше смерти». А как насчет тех двух парней, убитых вчера?

— Я все это знаю, но ничего не могу поделать. Я чувствую себя виноватым.

— Но почему?

— Почему, почему! Почем я знаю! — закричал Бид. — Может быть, мать слишком часто меня била, когда я был ребенком! — печально воскликнул он с внезапно вспыхнувшей догадкой. — Откуда я знаю почему!

Долл смотрел на него, не понимая.

— Не сердись на меня, — сказал Бид.

— Слушай, — сказал Долл, — если тебе и вправду не нужен этот бумажник…

Бида вдруг обуяла жадность. Он торопливо сунул бумажник в карман:

— Нет, нет. Я оставлю его себе. Нет, я лучше сохраню его.

— Ну что ж, — печально сказал Долл. — Мне надо возвращаться во взвод.

— Спасибо тебе, Долл.

—

Не за что. — Долл встал. — Скажу тебе одно: ты правильно сделал, что его убил. Молодец, — восхищенно добавил он.

Бид вскинул голову вверх, бросив на Долла испытующий взгляд.

— Ты так думаешь? — спросил он. По его лицу медленно расплывалась улыбка.

Долл кивнул головой, на его лице было написано мальчишеское восхищение:

— Не только я.

Он повернулся и ушел, направляясь вверх по склону. Бид смотрел ему вслед, все еще не зная, что думать. Долл сказал, что не только он считает его молодцом. Если его поступок не находят таким позорным и отвратительным, то нечего отчаиваться. Он попробовал пошире улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

Немного погодя к нему подошел Стейн, до сих пор державшийся на заднем плане. Известие об убитом Бидом японце, конечно, сразу распространилось по всей роте, и, когда посыльные или подносчики продовольствия спускались с позиции, они смотрели на Бида как на героя. Бид не был уверен, нравится ему это или нет, но решил, что нравится. Когда подошел Стейн, он не удивился.

— Бид, я знаю, что ты немного расстроен тем, что произошло с тобой сегодня, — проговорил Стейн. — Это неизбежно. Каждый расстроился бы. Я подумал, что тебе, может быть, хочется поговорить об этом, немного облегчить душу. Не знаю, поможет ли тебе то, что я хочу сказать, но попытаюсь.

Бид изумленно посмотрел на него, а Стейн, похлопав его по колену, отвернулся и печально поглядел на высоту 207, где вчера был командный пункт роты.

— Наше общество предъявляет определенные требования и требует от нас определенных жертв, если мы хотим жить в этом обществе и пользоваться его благами. Я не говорю, правильно это или неправильно. Но у нас нет выбора. Мы должны поступать так, как требует общество. Одно из этих требований — убивать других людей в бою во время войны, когда наше общество подвергается нападению и вынуждено защищаться. Вот это с тобой и случилось сегодня. Только другие, кому приходится это делать, счастливее тебя. Они первый раз убивают на расстоянии, хотя и небольшом. Они имеют возможность, хотя и недолго, привыкнуть, прежде чем начнут убивать в рукопашном бою. Мне кажется, я знаю, что ты должен чувствовать.

Стейн помолчал. Бид не знал, что на все это ответить, поэтому не сказал ничего. Когда Стейн обернулся и посмотрел на него в ожидании ответа, Бид только вымолвил: «Так точно, сэр».

— Видишь ли, я просто хочу, чтобы ты знал, что твой поступок морально оправдан. У тебя не было выбора, и ты не должен огорчаться и чувствовать себя виноватым. Ты сделал лишь то, что сделал бы на твоем месте всякий хороший солдат.

Бид слушал с недоверием. Когда Стейн опять замолчал, он не знал, что сказать, поэтому не сказал ничего. Стейн смотрел вдаль через котловину.