Тонкая нить судьбы

Продан Лара

– Думаю, что точные ответы на эти вопросы мы вряд ли найдем. Но, если внимательно читать не только то, что написано в документах, но и за строчками документов, можно понять многое – утвердительно произнесла Дарья.

Следующие несколько дней сестры вместе с Надей и Владимиром изучили все четыре папки. Дарья с Джейн отказались от экскурсий, вечеринок, ночных клубов и других развлекательных мероприятий. Они были настолько захвачены событиями, отраженными в документах, что эмоционально проживали вместе с героями этих папок их жизнь – плакали, радовались, злились, удивлялись, переживали, ужасались. Постепенно у молодых людей сложилась картина жизни семей братьев Ухтомских.

Софья проснулась поздно. Спала она неспокойно. Все тело болело, сильно тянул низ живота. Ее мучил кошмар. Во сне она видела Угловатого, который хохотал ей в лицо. Его рот издавал противные звуки, они были вначале непонятны, но постепенно сложились в слова:

– Что, княжна, горюешь? Не надо… Я тебя осчастливил, как и ты меня. В твоем чреве будет развиваться мое семя. Ха-ха-ха. Я счастлив. А ты, моя дорогая?

Руки Угловатого вдруг вытянулись, дотянулись до Софьи и стали обнимать ее. Девушке стало противно, она закричала.

– Софья, Софьюшка, что с тобой? – сквозь пелену сна услышала та голос Полины. Софья открыла глаза. Сестра стояла на коленях у дивана и тормошила ее. – Сон плохой приснился? Ты кричала.

– Да, кошмар какой-то… Ничего, сейчас все пройдет. Сколько времени?.

– спросила взволнованно Софья.

– Уже почти полдень.

– Алексей не возвращался?

– Нет.

И тут неожиданно резкий звонок раздался в дверь. Девушки бросились открывать. На пороге стоял Алексей.

«Сдержал Угловатый свое слово, все-таки» – подумала Софья, глядя с тихой радостной улыбкой на Алексея, обнимающего Полину.

После шумного приветствия все прошли в кухню, где давно остыл завтрак, приготовленный Полиной для Софьи. Хозяйка дома быстро убрала его, поставила свежие тарелки, приборы, бокалы для вина. Достала из шкафа давно купленную бутылку красного сухого, которая ждала своего часа, нарезала хлеб, сыр, колбасу, открыла рыбные консервы. Алексей откупорил бутылку и налил в бокалы вино.

– Дорогие мои, как же я вас люблю. Полюшка, родная, я соскучился, страшно соскучился по тебе.

Алексей замолчал, что-то обдумывая. Девушки молчали. Через несколько минут Ухтомский продолжил:

– Сидя в камере, я понял, насколько краткотечна наша жизнь. Когда ожидаешь смерть, поневоле начинаешь вспоминать и анализировать свою жизнь. Я пытался понять, не зря ли жил и согласился с Мишелем Монтенем. Помните, в своих «Опытах» он писал, что жизнь сама по себе ни благо, ни зло. Она – вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее. Я очень надеялся и надеюсь сейчас, что моя жизнь вмещает больше добра, чем зла. А иначе и жить не стоит. Я поднимаю этот бокал за вас мои дорогие. Хочу, чтобы жизнь наша была полна благими делами, чтобы она была прожита не зря. Перефразируя слова Кафки, скажу, что только тот, кто познал полноту жизни не знает страха смерти. Боязнь смерти есть результат неосуществившейся жизни…

Андрей опять замолчал на некоторое время. Потом тряхнул головой, как бы отгоняя непрошенные мысли и произнес:

– Полюшка, Сонечка, что-то я расфилософствовался. Простите. Накипело. Давайте выпьем за радость и полноту жизни.

– Алеша, давай вечером пригласим Ольгу и Лидочку. – тихо попросила Полина.

– Конечно, моя дорогая. А сейчас пойдем отдохнем вместе.

Они ушли. Софья проводила их печальным взглядом и принялась убирать.

Потом она прошла в свою комнату, села на диван, взяла своего любимого Достоевского и стала читать. Всегда, когда Софье было плохо, она читала Достоевского. Его произведения уводили девушку в мир, где ее мысли и тревоги заменялись сопререживанием героям. С ними, с героями, она как бы срасталась в одно целое, они заставляли ее думать, искать пути решения проблем, рефлексировать. Небольшой рассказ «Маленький герой» был прочитан до середины, как Софья услышала стук в дверь своей комнаты. Это был Алексей.

– Можно войти.? – спросил он.

Софья покраснела и пригласила его в комнату. Алексей подошел к девушке, взял ее руки в свои и проникновенно сказал:

– Спасибо Софьюшка.

«Неужели Угловатый рассказал все ему» – с ужасом подумала девушка.

– За что спасибо говоришь, Алеша? – с волнением в голосе спросила Софья.

– Ну как же, за поддержку Полины спасибо. Она рассказала мне, как ты ее подбадривала, уверяла, что я вернусь. Ведь Полина, хоть и старше тебя гораздо, очень ранима и впечатлительна. Ты более сильный духом человек. Я рад, что ты живешь вместе с нами.

Софья улыбнулась, но ничего не сказала. Алексей заговорил вновь:

– Знаешь, Угловатый как-то странно вел себя, когда отпускал меня. Он выглядел счастливым и довольным. И разговаривал со мной нагло и самоуверенно.

Софья продолжала молчать.

– А мне жаль его. – продолжил Ухтомский. – Он как волк-одиночка, на всех рычит и всех боится одновременно. И этот страх прячет под своей жестокостью.

– Не жалей Угловатого, Алексей. Он этого не стоит – тихо сказала Софья. – Он был и остается подлецом… Я не хочу о нем говорить.

Лицо девушки исказилось болью.

– Извини, но я хотела бы остаться одна сейчас.

Алексей хотел еще что-то сказать Софье, но последние слова ее побудили уйти. Когда дверь за Алексеем закрылась, девушка села на диван, обхватила свою голову руками и тихо заплакала.

Через три недели Софья поняла, что беременна. Вначале она испытала ужас. Первой ее мыслью было срочно сделать аборт. Ей претило, что отцом зарождающейся в ее чреве жизни был Угловатый. Его она ненавидела и презирала.

– Что же делать, что делать? – задавала себе вопрос Софья. – Как я могу убить невинное дитя? Я, врач, давала клятву Гиппократа. Пусть это еще не родившийся ребенок, но он живой, он чувствует… Нет, я не могу совершить убийство. – лихорадочно рассуждала девушка.

«Да, это ребенок Угловатого, но это и мой ребенок тоже. Как же я смогу его убить? Может быть этот ребенок станет мне самым большим утешением в жизни» – думала она – «Полюбить кого-нибудь я больше не смогу. Но я женщина, я полна любви и нежности. И всю эту любовь и нежность я отдам ему, моему ребенку». Софья решила оставить дитя.

Сознание того, что в ней зародилась и развивается жизнь, изменили девушку. Она стала более мягкой, уютной, светящейся спокойным внутренним светом. Первым это заметил Алексей. Как-то вечером за ужином он отметил, что Софью как будто подменили. Ее красота стала более женственной и гордой.

– С чего бы это, Соня? Ты влюбилась в кого-то? – спросил ее Алеша.

Девушка покраснела, но ничего не ответила. Алексей продолжал приставать:

– Скажи нам, кто он, твой избранник? Когда ты нас с ним познакомишь?

Софья встала из-за стола, сухо извинилась, поблагодарила Полину за ужин и пошла в свою комнату. Алексей удивился такому поведению своей свояченицы и спросил у жены:

– Полина, может ты мне расскажешь, что происходит с Соней.

Полина сидела, задумавшись. Она тоже заметила перемену в сестре и связывала ее с тем, что та влюбилась. Но поведение Софьи за ужином ввергло Полину в смятение. Она усомнилась в своих прежних предположениях. Смутная догадка заставила ее задуматься.

– Алеша, пойду-ка я поговорю с Софьей. Что-то у меня душа не на месте.

Полина нашла сестру, сидящей на диване и читающей книгу.

– Софьюшка, что читаешь? – спросила она, думая постепенно вывести Соню на откровенный разговор.

Та посмотрела на Полину и сказала, как отрезала:

– Извини, я не в духе. Оставь меня, пожалуйста.

Когда сестра ушла, девушка подошла к окну и стала смотреть в него. Весна набирала силу. Апрель в Ленинграде все еще холодный, мокрый, промозглый. Но солнышко все чаще выходит из-за туч и его животворящие лучи пробуждают природу. На деревьях набухшие почки разрождаются салатовыми маленькими листочками, все больше слышно пение птиц, вернувшихся из далеких странствий… Созерцание проснувшихся деревьев под окнами своего дома и дома напротив, пешеходов, торопящихся куда-то, маленькой птички, пытавшейся устроить свое гнездышко на одной из веток раскидистого клена, успокоили Софью. Ее рука машинально легла на живот.

«Вот и у меня новая жизнь, во мне растет маленький, мое продолжение.»

Софья вдруг вспомнила слова Фейербаха, которого она любила за точность выражения мыслей: «Первая твоя обязанность заключается в том, чтобы сделать счастливым самого себя. Если ты счастлив, то ты сделаешь счастливыми и других. Счастливый может видеть только счастливых кругом себя».

– Я буду счастливой и сделаю счастливым моего ребенка. Я сильная. Я смогу – решила Софья.

От этих мыслей ей стало легко, она улыбнулась, потом засмеялась и стала тихо напевать песню юного Роберта из фильма «Дети капитана Гранта», который девушка смотрела, наверное, раз десять.

Через три месяца беременность Софьи стала очевидна. Как-то вечером за ужином Софья решила рассказать сестре и Алексею о том, что беременна. К ее удивлению родные приняли известие с восторгом.

– Софьюшка, хорошая моя, как я рада! Ты не представляешь! – говорила Полина – Ты знаешь, Бог нам с Алешей не дает детей. Я долго плакала от этого. Потом смирилась. И вот наконец-то в нашей квартире будет звучать детский голосок, бегать малыш, баловаться, шуметь. Жизнь станет полной.

Говоря это, Полина перевела взгляд на мужа, который с улыбкой смотрел на нее.

– А кто отец ребенка? – озабоченно спросил Алексей – Почему ты не знакомишь нас с ним? Почему не связываешь с ним свою судьбу, замуж не выходишь? Софья опустила голову, помолчала, лихорадочно обдумывая ответ. Сестра и зять смотрели на нее, напряженно ожидая, что она скажет.

– Вы его не знаете. Это, …это, … это мой коллега, врач из Новосибирска. Он приезжал сюда на курсы повышения квалификации. Там мы с ним встретились. Он был очень обаятелен, деликатен, внимателен ко мне. И я не устояла. – произнося эти слова Софья вдруг заплакала.

Перед глазами стояло наглое, издевательски смеющееся лицо Угловатого. Девушка закрыла лицо.

– И где он сейчас? Почему не с тобой? – жестко спросил Ухтомский.

– У него,…у него… семья. Он женат. Он уехал, … он в Новосибирске – голос Софьи стал более твердый. – Мне он не нужен. Я вообще не хочу ни за кого выходить, я никогда никого не полюблю…. Я это знаю. Ребенка я подниму сама, воспитаю его в любви, сделаю его счастливым. Не беспокойтесь – закончила Софья.

Полина с Алексеем переглянулись. Через несколько минут Полина сказала, обращаясь к сестре:

– Софьюшка, неужели ты думаешь, что мы тебя бросим?. Нет, никогда. Этот ребенок будет не только твоим, он будет нашим тоже. И поверь мне, он будет самым счастливым ребенком на свете. Правда, Алешенька?.

Шесть оставшихся до родов месяцев протекли незаметно. Софья расцвела. Беременность ее красила. По вечерам она с Полиной обсуждала, как устроить детский уголок в своей комнате, что надо купить, как назвать ребенка.

– Если родится мальчик, то я хочу, чтобы он носил имя Михаил. В переводе с древнееврейского оно означает богоподобный. Недаром говорят, как назовешь корабль, так он и поплывет. Поэтому мой сын Михаил будет справедливым, честным, добрым и порядочным человеком. Я воспитаю его таким.

– Ну, а если родится девочка. Как ты ее назовешь? – улыбаясь спросила Полина. Софья немного подумала, перебирая в уме знакомые женские имена.

– Поль, я как-то не думала о девочке. Мне сына хочется. Ну, а если родится девочка, то я бы назвала ее Анастасией, Настенькой, как в наших русских сказках. И будет она самой красивой, самой умной, самой нежной девочкой. Это гордое имя даст ей счастье и любовь. Я в этом уверена.

Частыми гостями в их доме стали Ольга и Лида. Однажды во время ужина Ольга спросила Софью:

– Соня, ты знаешь, что Леонид Николаевич относился к тебе не просто как к сестре жены своего брата. Ты для него была чем-то большим.

Девушка удивленно посмотрела на гостью.

– «Не понимаю, что вы имеете ввиду, Ольга Петровна. – голос Софьи был слегка взволнован.

– Софьюшка, ты неправильно меня поняла, наверное. – со смехом сказала Ольга. – Просто Леня часто говорил мне, что ты вызываешь у него более глубокие родственные чувства, чем вообще-то должна согласно действительному родству. Ты же знаешь, что у Алексея и Леонида была сестра, которую они не видели практически со дня ее свадьбы. Так вот Леонид Николаевич считал, что ты очень похожа на нее.

Софья напряглась и посмотрела на Полину, незаметно покачав головой из стороны в сторону. Потом пожав плечами ответила глухим голосом, выдававшим ее чрезмерное волнение:

– Вот как?… Похожих людей много…. А у меня среднестатистическая внешность русской женщины. Таких большинство в нашей стране, тем более здесь, в Ленинграде. – в конце произнесенного предложения голос Софьи приобрел нотки сарказма.

Полина с Лидой сидели молча и наблюдали за этой своеобразной словесной дуэлью. При этом Лида всем своим видом выражала заинтересованность. Полина же сидела как на иголках, сдерживая себя, чтобы не рассказать всю правду. Ольга опять улыбнулась, погладила Софью по спине и сказала:

– Не волнуйся, Сонечка. Просто Ленечка, то есть Леонид Николаевич, очень любил сестру, искал ее долго, но не получил никаких известий. Знаешь что, в следующий раз принесу фотографию Лизоньки. На ней она чуть моложе, чем ты сейчас. И ты увидишь, что, действительно походишь на нее. А еще, думаю, вам интересна будет фотография, где запечатлены все братья Ухтомские с их женами и детьми.

– Мы видели эту фотографию. Она есть у Алеши – в ответ сказала Полина. Софья промолчала.

Когда гостьи ушли, Полина спросила сестру:

– Ну, скажи на милость, почему ты заставляешь меня скрывать все? Это равносильно вранью. А врать я не люблю.

– Полечка, прошу тебя, не сейчас. Мы все скажем, но не сейчас. Поверь мне. Так лучше. Мы не говорили ничего столько времени. И вдруг все расскажем. Нелепо будет все выглядеть. Сейчас все хорошо, все устоялось. Не надо ничего менять. Софья была взволнованна. Ее лицо покраснело, глаза невольно стали часто моргать, в руках кухонное полотенце, которое девушка взяла, чтобы вытирать посуду, превратилось в смятый комочек.

– Давай договоримся, Поля, что Алексей и Ольга узнают всю правду от меня. Я сама расскажу им все, но только тогда, когда сочту нужным …..

Софья подумала немного и добавила:

– Всему свое время. Договорились?

– Что с тобой делать, сестренка? Договорились…. Хотя я считаю, что ты не права… Ну да ладно… Как хочешь? – Полина обняла сестру и поцеловала – Не волнуйся. Все будет хорошо. Скажешь, когда посчитаешь необходимым. В конце концов, это твоя правда.

– Поля!!! Поля!!! Помоги мне!!! – встревоженный голос Софьи разбудил хозяйку квартиры.

Полина соскочила с кровати, машинально посмотрела на часы. Было половина пятого утра. Она быстро прошла в комнату сестры. Софья лежала на диване вся бледная и руками держалась за живот.

– Что? Что с тобой? Где болит? – Полина беспомощно хлопотала около сестры.

– Поля. Поля, вызывай скорую. – голос Софьи стал слабеть, на лбу появилась испарина. – Поля, я… я…

Софья потеряла сознание. Полина в несколько прыжков очутилась в коридоре, где находился телефон и позвонила в скорую. Потом она позвонила Ольге и попросила приехать. Побежала в ванную комнату, схватила первое попавшееся полотенце, намочила в холодной воде и поторопилась в комнату Софьи. Софья лежала бледная, дыхание ее стало прерывистым, со лба стекали капли пота. Полина быстро стала протирать лицо, руки грудь сестры влажным полотенцем. Вспомнила о нашатыре, побежала и взяла его в аптечке. Лихорадочно накапала нашатырь на ватку, провела ею по лбу, вискам и под носом Софьи. Та дернулась и открыла глаза.

– Поля, что-то не так. – слабым голосом сказала она. – Ты вызвала скорую?

– Да, да, моя хорошая. Она сейчас приедет. Давай я тебя оботру всю. Ты лежи, не шевелись…

– Поля, я боюсь… – с придыханием тихо произнесла Софья и вновь потеряла сознание.

Скорая приехала минут через пятнадцать. Пожилая врач, еще старой формации, быстро взглянув на Софью, приказала нести носилки.

– Мы ее госпитализируем. Не уверена, что все будет нормально. Да у нее кровотечение открылось! – воскликнула врач, когда санитар и Полина перекладывали Софью на носилки. – Вся простынь в крови. Вы ей кто будете? – обратилась врач к Полине.

– Сестра. Я сестра. – поспешно ответила та.

– Вам надо с нами проехать. Поможете… Подождёте… Что стоите? Помогайте… Быстро в машину. Сейчас промедление смерти подобно! – крикнула врач Полине. Скорая отвезла их в ближайший роддом.

– Как тянется время… Боже, помоги! Прошу тебя, помоги! Не дай умереть ни Софье, ни ребенку! – тихо шептала Полина, скрестив руки на груди.

Шел второй час, как скорая доставила их сюда. Софью тут же увезли в операционную, а ей наказали ожидать здесь, в приемном покое.

«Почему никто не идет?… Что-то случилось… Я чувствую, что-то случилось…» – внутренний страх стал одолевать Полиной.

Она села на стул, закрыла голову руками и тихо заплакала. Потом откинула голову назад, закрыла глаза и забылась.

– Вы сестра Софьи Хулевой? Женщина, очнитесь. Я спрашиваю, вы сестра Софьи Хулевой? Ее за плечо теребила медсестра.

– Что? Что случилось?» – вышла из забытья Полина. – Да, Соня моя сестра. Что с ней? Что с ребенком?

Медсестра, не глядя на Полину, сказала:

– Пройдите в кабинет врача. Он на втором этаже. Врач хочет с вами поговорить. Извините, я должна идти.

Медсестра спешно удалилась. Ноги у Полины вдруг стали ватными, перестали ее слушать. Ей стоило больших усилий подняться по лестнице на второй этаж и дойти до кабинета врача. Отдышавшись, Полина тихо постучала в дверь и, не ожидая ответа, открыла ее. За небольшим письменным столом сидел молодой мужчина, лет тридцати пяти, в медицинском халате и шапочке, и что-то писал. Подняв голову и увидев входящую Полину, он резко спросил:

– Вы кто? Что тут делаете?

– Я,… мне,… мне сказали, что вы меня ожидаете. – робко ответила Полина.

– А-а-а. Вы родственница Хулевой, не так ли?

– Да-да. Я ее сестра. Что с Сонечкой? Как ребенок?

Врач предложил Полине сесть, а сам отошел к окну.

– Погода меняется. Небо все тучами заволокло. Вон как потемнело. Сейчас дождь хлынет – голос врача был тихим и тягучим.

Он медленно закрыл форточку. Повернулся спиной к окну и посмотрел на Полину. Та сидела, боясь пошевелиться, и неотрывно наблюдала за действиями врача. Врач медленно вернулся на свое место за столом, зачем-то переложил несколько папок с одного места на другое и вновь посмотрел на Полину долгим взглядом. Наконец мужчина произнес:

– Мы сделали все возможное, поверьте нам. Но спасти вашу сестру не смогли. Она…. она умерла. А ребенок жив, слабенький, правда. Девочка. За ней сейчас присматривают. Она у нас пробудет с неделю. Потом отец может ее забрать.

Врач смотрел на Полину и не мог понять, слышит она его или нет. Женщина смотрела на него широко открытыми глазами, не моргая. Лицо превратилось в маску, оно побледнело, но ни один мускул на нем не дрогнул. Пальцы рук были переплетены и сжаты так, что проступила синева на их коже. Полина сидела прямо, слишком прямо. Казалось, что она окаменела и никогда не сможет выйти из охватившего её ступора. Врач крикнул медсестру. Но Полина вдруг поднялась и дрожащим голосом произнесла:

– Спасибо… не надо никого звать. Я поняла…. Когда…, когда я могу забрать сестру?

Глава 18

Алексей вернулся из командировки через два дня после похорон Софьи. Открыв дверь своим ключом, он поразился тишине в квартире. Обычно его встречала жена, за которой обязательно стояла Софья. В этот раз – никого.

– Полюшка, я приехал, родная – крикнул Алексей.

В ответ – тишина.

– Да что это такое? Что случилось?

Он прошел в кухню, потом в свою с Полиной комнату. Они были пусты. «Наверное, пошли с Соней гулять.» – подумал Ухтомский.

Тихий звук плача вывел его из раздумий. Плач раздавался из Сониной комнаты. Алексей быстро прошел туда и увидел жену, которая сидела на диване, обнимая подушку, и плакала в нее.

– Полюшка, я приехал. Ты не слышишь? А где Соня? – недоумевая спросил ее Алеша.

Увидев мужа, Полина разрыдалась в полный голос. Впервые после известия о смерти сестры она дала волю слезам.

Прошло две недели. За это время Алексей и Полина оформили опекунство над дочерью Сони. Помог отец одного из учеников Лиды, который работал адвокатом. Девочка все еще находилась в роддоме. Она была очень слабенькой. Родилась раньше срока.

– Полина, надо бы Сонину комнату убрать,

подготовить к выписке малышки. – сказала Ольга по телефону накануне. – Мы с Лидой придем, поможем тебе. Ты как на это смотришь?

– Спасибо, мои хорошие. Я думала об этом. Но никак не могу дотронуться до Сониных вещей. Все кажется, что она вот-вот вернется…. Приходите, я жду вас завтра к обеду.

– Смотрите, шкатулка за книгами на полке – удивленно произнесла Лида, которая вытирала пыль в книжном шкафу.

– Покажи, Лидочка – подошла к ней Полина. – Да, это шкатулка Сони. Она досталась ей от матери – задумчиво сказала Полина, осторожно открывая ее.

В шкатулке сверху лежали три конверта. Полина взяла конверты и обнажила несколько старых фотографий и красивое старинное изумрудное колье, приковавшие внимание Ольги.

– Да это же Лизонька на фотографии. Я помню, она фотографировалась перед своей свадьбой в имении Ухтомских. А на этой фотографии Лиза со своим будущим мужем, князем Выхулевым. – Голос Ольги был удивленным и восторженным одновременно – Поля, что это значит? И колье я знаю. Оно было подарено Александром Лизоньке на свадьбу. Он специально заказывал его у, фамилию забыла, известный ювелир был в Петербурге. Вспомнила, у Хлебникова он заказал это колье. Другого такого нет.

Голос Ольги дрожал от волнения.

– Полюшка, это правда? Эти вещи, эта шкатулка…

– Эта шкатулка принадлежит Соне, все, что в ней тоже ее. Пришло время все вам рассказать. Соня хотела сделать это сама. Все тянула, выбирала момент… Вот он и настал – в голосе Полины были печаль и тоска. – Давайте подождем Алешу. Он скоро вернется с работы….

Полина посмотрела на конверты. На первом из них почерком Софьи было написано «Моей дорогой сестре Полине». Второй конверт предназначался Алексею. Третий конверт был адресован Ольге.

– Оля, тебе письмо от Сони – тихо произнесла Полина, протягивая той конверт. – Думаю, тебе сначала надо прочитать его и многое станет для тебя ясным.

Ольга с трепетом взяла конверт.

– Оля, ты не против, если я пойду в свою комнату и там прочитаю мое письмо от Сони? – спросила Полина, на ходу открывая конверт.

– Нет-нет, иди, конечно – быстро ответила Ольга, садясь на диван и собираясь читать сонино письмо к ней.

Полина с волнением развернула листок бумаги, исписанный убористым почерком сестры, и начала читать.

«Поля, сестра моя дорогая. Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Я знаю и знала всегда, что мне уготована мамина судьба. И, несмотря на то, что ребенок, которого я ношу под сердцем, не является плодом любви, я не решилась его убить, тем самым продлив себе жизнь. Он – моя кровиночка, мое продолжение на этой земле. Если Богу будет угодно, я выживу и стану самой любящей матерью на свете. Если Богу будет угодно… Об этом не знает никто. В последние дни я чувствую себя неважно. Силы потихоньку меня покидают. Недавно видела сон, вещий сон. Ко мне приходила мама, такая как на фотографии, красивая и молодая, в белом подвенечном платье с изумрудным колье на груди. Она улыбалась и манила меня к себе. «Здесь хорошо, доченька, Не бойся. Мы скоро будем вместе.» – говорила она мне. Мама повела меня по красивому лугу, на котором росли большие незнакомые мне цветы. Бабочки с огромными крыльями порхали над ними. Мягкий согревающий свет обволакивал меня. Мне было хорошо. Теперь я не боюсь, того, что будет со мной. Я тревожусь только за мое дитя, что должно скоро родиться. Полина, ты должна стать для него матерью, а Алеша отцом. А теперь главное…. Ты обязана знать, что я понесла от Угловатого. Это была плата за свободу Алексея. Только это оправдывает меня за связь с этим подлецом. Не кори меня. Я должна была сделать это. В противном случае Алексей был бы уже мертв, а ты была бы вдовой. Прости меня за все, прости. Я слишком люблю вас обоих, чтобы видеть вас несчастными. И еще, Полюшка. Я написала письмо Алеше. Ты вправе об этом знать…. Впрочем, Алексей, наверное, сам все тебе расскажет. Я ни о чем не жалею. Моя жизнь была недолгой, но я была счастлива. Прощай, моя хорошая. Ты была мне не только сестрой, но и лучшим другом. Надеюсь, ты станешь любящей матерью для моего,… нет, для нашего, … для твоего ребенка. Прощай…»

Слезы текли по щекам Полины. Она их не замечала. Дочитав письмо до конца, женщина закрыла глаза, сжала руками голову в висках до боли, чтобы заглушить внутреннюю боль, раздирающую ей сердце.

– Сонечка, Сонечка…. Что же ты сделала?… Спасибо, тебе, моя родная! Спасибо! Как же я не догадалась? Почему, скажи, почему ты не рассказала об этом раньше. Бедная моя девочка! …

Полина встала, подошла к шифоньеру, достала носовой платок, поднесла его к глазам. Движения ее были машинальными. С дорогим ей листком бумаги в руке женщина подошла к окну, открыла его. Холодный осенний воздух впорхнул в комнату, освежил лицо, смахнул слезинки с щек, на их месте тут же появились новые, текущие из глаз непроизвольно. Полина смотрела в окно, ничего не видя. За окном темнело. Низкие тучи заволокли небо. На деревьях почти не осталось листвы. Поздняя осень была в полном разгаре.

– Как же я буду без тебя? Как, как? Скажи, Сонечка – повторяла Полина, еле шевеля губами.

Порыв ветра чуть было не вырвал из ее рук письмо. Она прижала листок к себе, скрестив руки на груди, и зарыдала, зарыдала в голос, не стесняясь ни Ольги с Лидой, что находились в соседней комнате, ни прохожих, что, поднимали головы вверх, пытаясь разглядеть, откуда раздаются рыдания, похожие на крик раненного и брошенного зверька. Еще один порыв ветра, хлопнувший створкой окна, и шум разразившегося крупного дождя вывели Полину из состояния внешней отрешенности.

– Соня, если ты меня сейчас слышишь, обещаю тебе, я сделаю все, чтобы твой ребенок был самым счастливым на свете. Я буду ему достойной матерью, а когда он вырастит, расскажу о тебе. Он будет знать тебя, Сонечка. Ты станешь для него примером жизненной стойкости, любви и достоинства.

После произнесенного обещания сестре Полина внутренне успокоилась. Она знала, что ей делать. У нее есть обязательство и долг перед Софьей. Выполнение этого долга и обязательства станут целью ее жизни.

В дверь позвонили. Полина побежала открывать. Это был Алексей.

– Полюшка, ты, что, плакала? – заботливо спросил ее муж.

Из сониной комнаты вышли Ольга и Лида. Их лица были заплаканы также.

– Что случилось? – недоуменно спросил Ухтомский.

Потом он посмотрел на дверь сониной комнаты и покачал головой.

– Извините меня, черствого такого. Извините.

Наступило неловкое молчание, которое было прервано хозяйкой квартиры.

– Время ужина. Предлагаю сесть за стол, отужинать и поговорить. Оля, Лида, помогите мне накрыть стол, пожалуйста.

Через двадцать минут все расселись вокруг небольшого кухонного стола. В эти двадцать минут не было произнесено ни слова. Говорить не хотелось. Каждый переживал узнанное внутри себя. Алексей успел принять душ и переодеться к ужину.

– Ух ты, молодцы! Какой ужин приготовили! – с нотками восхищения в голосе произнес Алексей.

Он пытался приободрить жену и гостей, которые тихо сидели в его ожидании.

После ужина, прошедшего в полном молчании, Полина протянула конверт Алексею.

– Это письмо адресовано тебе. Его написала Сонечка. – несколько встревожено произнесла Полина. – Она также написала письма мне и Ольге. Каждый вправе решать, рассказывать остальным о содержании писем, или нет.

– Извините меня, но я должен удалиться в комнату, чтобы прочитать Сонино письмо – открывая конверт проронил Ухтомский и спешно вышел из кухни.

– Поля, я думаю, что Алеша должен знать о содержании письма Софьи ко мне. Это касается всей семьи Ухтомских. Вот это письмо, передай ему, пожалуйста. Ты, конечно же, вправе прочитать его тоже. Хотя мне представляется, что ты итак все знаешь. А сейчас, прости, мы должны с Лидой идти. Поздно уже, да и у вас тяжелый день. Девочку завтра забирать надо.

– Спасибо большое, мои дорогие, за помощь. Если у вас получится, то приходите завтра к ужину. Я накрою праздничный стол. Все-таки новый член семьи переступит порог своей квартиры.

Полина обняла своих гостей и проводила их до двери.

Алексей сидел за письменным столом, на котором лежало Сонино письмо. Его невидящий взгляд был уставлен в одну точку. В висках стучало. Руки, лежащие на столе, машинально теребили скатерть. Вдруг мужчина встал, медленно подошел к окну, стал смотреть в него. Было уже темно. Осиротевшие деревья слабо освещались растущей луной и звездами, появившимися после непродолжительного дождя… Улицы опустели. Только шум изредка проезжающей машины нарушал покой и тишину засыпающего города. Алексей стал усиленно тереть виски. Но пульсирующая боль не утихала.

– Как я мог не увидеть, не почувствовать эту девочку? – вопрошал Алексей себя. Перед глазами мужчины стояли строки Софьиного письма.

«Алеша, я никогда не разговаривала с тобой по душам. А мне так часто хотелось сесть рядом с тобой, запустив свою руку в твою красивую шевелюру, повернуть твое мужественное лицо к себе, и нежно поцеловав в глаза, рассказать о себе. Не о той девочке, что ты видел перед собой каждый день, слегка взбалмошной, резкой иногда до грубости и строптивой. А о той, которая под твоим невидимым влиянием превратилась в трепетную, чуть застенчивую, любящую тебя женщину…» Алексей закрыл глаза.

В своем послании к нему Софья шаг за шагом раскрывалась с другой, незнакомой для него, стороны.

«Алеша, я пишу это письмо не для того, чтобы вызвать у тебя ответное чувство, или, не дай Бог, жалости ко мне. Нет, и еще раз нет. Просто так сложилось, что моя жизнь, я знаю, подходит к концу. Мне не хотелось бы уйти и оставить тебя в неведении. Конечно, Поля, тебе все рассказала бы потом, но я хочу, чтобы ты узнал все именно от меня. Я виновата перед тобой…. Может быть ты простишь меня со временем… Я очень на это надеюсь…»

Алексей, отложил письмо и вновь стал тереть виски, предательски ноющие от непроходящей боли. Потом он откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Скупая мужская слезинка попыталась проторить себе путь на обросшей за день щеке. Алексей смахнул ее, открыл глаза и взял в руки листок, исписанный убористым, корявым, как у всех врачей, почерком Софьи.

«Я не знала своей матушки. Она умерла во время моих родов. Но я знаю, кем она была и какой она была. Мой отец воспитал во мне любовь и почтение к моей матери. Я всегда незримо чувствовала ее присутствие…»

В этом месте чернила были слегка размыты. След от крупной слезы Софьи был виден на листке. После почерк ее стал менее уверенным, слегка дрожащим. Между последним словом и словом, начинающим новое предложение, был значительный промежуток, занятый беспорядочно поставленными точками. Алексеем стало овладевать необъяснимое чувство тревоги.

Дверь в комнату открылась, вошла Полина.

– Алешенька, ты прочитал письмо? – с волнением задала та вопрос.

Алексей повернулся к жене и только махнул рукой, ничего не говоря. Полина хотела еще что-то сказать, но посмотрев на мужа, передумала. Она осторожно закрыла дверь и на цыпочках прошла на кухню. Алексей продолжил читать. «Алеша, я не знаю, как мне выразить то, что я сейчас испытываю… И поймешь ли ты меня?… Ты помнишь первую нашу встречу в поезде?… Ex ungue leonen. (По когтям узнают льва – латинская пословица). И это правда. Тогда, как только я тебя увидела, ты покорил меня своим благородным и мужественным лицом, глазами, излучающими добро и любовь. Мне было всего тринадцать лет…. Но разница в возрасте более, чем в двадцать лет для меня не значила ничего… Ты был и остаешься единственным мужчиной, ради которого я жила…. Свою любовь может истолковать лишь тот, кто слабо любит… Я же с трудом пишу эти строки. Боюсь, что мне не найти слов, достойных моей любви к тебе. Прости, еще раз прости за это жалкое признание.»

Алексей опять откинулся на спинку стула. Ему стало тяжело дышать. Ухтомский расстегнул две верхних пуговицы рубашки в надежде на облегчение. Оно не наступило. Он подошел к окну и встал у открытой форточки. Свежий ночной воздух охладил ему лицо, освежил дыхание.

«Бедная девочка. Сколько же ей пришлось вытерпеть. Какая мука быть с человеком всегда рядом и понимать, что он никогда не будет твоим… А ведь Софья была одинока, и я не видел этого. Я считал себя ее другом… А оказывается таковым не был, ибо я не чувствовал ее сердце…» Алексей вернулся на свое место за столом и вновь взял письмо в руки.

«Любовь ко мне пришла раньше, чем я узнала, кто ты. Я ничего не смогла с собой поделать. Долго боролась, старалась прогнать дарованное мне свыше чувство. А потом поняла, что надо просто жить, ибо смысл жизни в самой жизни. Поняла, как это прекрасно просыпаться утром и встречать тебя в коридоре, идущим в ванную, завтракать и ужинать вместе с тобой. Пусть ты не принадлежишь мне, но ты рядом и я дышу одним с тобой воздухом… Для меня это было счастьем, пусть хрупким, но счастьем….»

Алексей закрыл глаза, руками обхватил шею сзади и опустил голову на стол. Так, не шелохнувшись, он просидел минут десять. А когда поднял голову, по его щекам текли слезы. Руки вновь потянулись к листку бумаги, исписанному почерком Софьи.

«Помнишь выражение Пабло Пикассо «Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их». Чтобы сохранить то хрупкое счастье, которое я имела, живя под одно крышей с тобой, Алеша, я запретила Полине рассказывать тебе правду обо мне. Думаю, что это мой самый большой грех на этой земле… Прости меня, Алеша. Прости за обман, с которым я, ты и Полина жили все эти годы… Моя мама урожденная Ухтомская. Да-да, Алеша, она твоя родная сестра, которую вы с Леонидом Николаевичем так долго искали. Тогда, при первой нашей встрече в поезде, когда ты представился нам, назвав свою фамилию, я сжала руку Полины, дав сигнал ничего не говорить. И тому причина – моя любовь к тебе. Во мне жила надежда на твою взаимность… Какой я была глупенькой… А когда ты сочетался узами брака с Полей, для меня эта надежда умерла. Я продолжала тебя любить, эта любовь для меня как награда и возмездие одновременно. Я сама выбрала ее. «Любимым быть – удел немногих, благоугодных небесам. Да, счастлив, кто любим. Но Боги! Как счастлив тот, кто любит сам». Алешенька, я была и есть счастлива… Спасибо тебе…

Алексей до боли сжал себе голову. Он вспомнил то чувство теплоты и близости, которое испытал тогда в поезде, увидев в первый раз Софью еще девчонкой. Он точно помнил, что это чувство было вызвано не внешней привлекательностью девочки, а еле уловимой схожестью с Лизонькой. И после Алексею часто казалось, что между Софьей и им есть какая-то глубокая связь, основанная не на межличностной симпатии, а на другой, непонятной ему основе. Да и Леонид испытывал к Софье непонятное чувство родственной близости.

– Какой же я слепой! Ведь стоило мне быть чуть повнимательней к Соне, и все бы прояснилось!

Алексей пошатнулся от нахлынувших чувств тревоги и неудовлетворенности. «Как я мог не понять этого?»

В памяти всплыл день, когда приходил Герасимовский с требованием идти к Леониду.

«Герасимовский сказал, а Полина подтвердила, что они жили в усадьбе князя Выхулева. Почему тогда я не заставил Полину и Софью рассказать все? Почему они все скрывали?»

Алексей в измождении сел на диван, в висках резанула боль, в глазах потемнело. Маленькая жилка на правом виске усиленно пульсировала, лоб покрылся испариной, лицо выражало страдание.

– Алеша, что с тобой? – тревожно спросила вошедшая Полина. – Тебя долго нет. Тебе плохо? Принести какие-нибудь лекарства? Голос Полины отзывался в ушах Алексея как глухое эхо.

Он с трудом открыл глаза и тихо, но твердо произнес:

– Мне надо побыть одному. Потом, позже мы с тобой поговорим. Извини. Уйди, пожалуйста.

Полина с болью в глазах посмотрела на мужа и тихо удалилась из комнаты.

– Почему же я все-таки не настоял на том, чтобы Полина мне все рассказала? Почему? – спрашивал себя Алексей.

Перед глазами прошла жизнь после встречи Полины и Софьи. Он был счастлив все эти годы. Да-да. Ему было хорошо и спокойно рядом с любимой женой и всегда приветливой и внимательной Софьей. Алексей вспомнил выражение, вычитанное в какой-то философской книге: «Чем лучше наше настоящее, тем меньше мы думаем о прошлом». «Я был счастлив все эти годы Поэтому я забыл проблемы прошлого… А правильно ли это?»

С трудом поднявшись с дивана Ухтомский подошел к столу, взял Сонино письмо, вернулся к дивану и продолжил читать.

«Алеша, у меня, я чувствую, будет дочь. Она – мое частичное прощение греха. Эти слова ты поймешь после разговора с Полиной. Прими ее как свою. Эта девочка будет являться внучкой твоей сестры Лизы, моей мамочки, которую я никогда не знала, но которая всегда была рядом со мной. Прости меня еще раз. И прощай.»

Алексей аккуратно свернул листок с письмом, встал с дивана, положил его на стол, прошел к окну и настежь открыл его. Холодный осенний ветер ворвался в комнату. На улице была тишина – ни прохожих, ни машин. Мужчина посмотрел на часы. Они показывали половину четвертого. Вдруг маленький воробышек опустился на подоконник открытого окна, переминая лапками посмотрел своими пуговками-глазками на Алексея и попытался влететь в комнату. Сделав несколько слабых движений во внутрь, пичужка резко развернулась и полетела, сев на ближайшую к окну ветку дерева. Алексей вымученно улыбнулся и закрыл окно. Его лихорадило. Ему хотелось лечь и забыться.

«Эти слова ты поймешь после разговора с Полиной» – эта фраза из письма не давала покоя. Глаза слипались и падая в сон Алексей произнес как заклинание: «Завтра поговорить с Полиной».

Полина заглянула в комнату, муж уже спал на диване, даже не раздевшись. Она подошла к нему, осторожно подложила под голову подушку, укрыла одеялом, поцеловала нежно в лоб и вышла. Затем прошла в комнату Софьи, как была в халате легла на Софьин диван, накрылась одеялом и тоже заснула.

Глава 19

Полина проснулась около восьми. В квартире была тишина. Она пошла в ванную комнату. На кухне горел свет. Алексей стоял у открытой форточки и курил. На столе было блюдце с горкой окурков.

– Алеша, ты что? Ты же не куришь? Где взял сигареты? – голос жены выражал крайнее неудовольствие.

Ухтомский медленно повернул голову в ее сторону, и Полина поразилась его лицу. Всегда искристые глаза были потухшими, уголки губ опустились вниз, одна большая бороздка пролегла от переносицы к верху лба, рядом с ней появились мелкие морщинки. Алексей за ночь постарел на десяток лет. Полина подошла к мужу, вынула из его пальцев только что прикуренную сигарету, потушила ее. Он не сопротивлялся. Она усадила его на стул, он как зомби послушался. Казалось, ему было все равно. Его погасшие глаза бесцельно блуждали по кухне, пока не остановились на лице Полины. Та стала трясти мужа за плечи: