Тонкая нить судьбы
Шрифт:
– Надя, прости меня. Я не хотела бередить твои раны, душевные раны. Я, правда, не знаю, чем они вызваны… Но, тем не менее, мне неудобно за себя, за мою настойчивость и бесцеремонность.
Джейн, которая стояла чуть поодаль, с интересом посмотрела на обоих.
– А что творится? О чем вы говорите? – спросила она.
Надя благодарно посмотрела на Дарью и тихо произнесла:
– Когда-нибудь я расскажу вам обоим, чем вызваны были мои слезы и что меня мучает вот уже несколько дней, что прошли после разговора с мамой. А сейчас спать, мои дорогие. Посмотрите на часы. Скоро ночь сменится утром. Засиделись мы с вами.
На следующий день Дарье позвонил отец.
– Доченька, Дарьюшка, как ты там? Как Джейн?.
Дарья вкратце описала их жизнь здесь, в далекой России.
– А как у тебя с Владимиром? – голос Алекса от приподнятого изменился на слегка встревоженный.
– Хорошо, папочка. Видимся каждый день. Кстати, я познакомилась с его мамой. Интересная женщина. Ты знаешь, она прикована к постели…
– Прикована к постели? Печально… – голос Алекса был обескураженным.
После некоторого замешательства он уже другим, радостным голосом заявил, что они с Мелиндой прилетают через два дня.
– Очень соскучились по тебе, Дарьюшка. Мама всю душу у меня вынула, заставила бросить все и взять билеты. Так что, доченька, встречай нас. Летим через Амстердам.
– Джейн, Джейн, мои прилетают! – закричала обрадованная Дарья.
Джейн, готовившая завтрак, встретила эту новость без энтузиазма.
– Не хватало, чтобы и мои еще прилетели сюда. Мама тут же начнет критиковать Костю. Мы с ней начнем ругаться… Ничего путного не будет…
– Сестренка, сестренка…Родителей надо принимать такими, какие они есть. – с улыбкой сказала ей Дарья. – А сейчас, я позвоню Владимиру, поделюсь новостью. Дарья стала набирать номер телефона своего любимого. В это время из своей комнаты вышла Надежда, одетая к выходу на работу.
– Что за новость, Дарья? – ненароком спросила она.
Когда Дарья рассказала ей про звонок, Надя предложила всем, в том числе Владимиру и Константину, собраться вечером и обсудить приезд дарьиных родителей.
– Родители – это очень важно. Им мы обязаны всем в этом мире, и прежде всего, своим появлением на свет. Так, что Дарья, дай мне, пожалуйста, трубку, я приглашу Владимира на вечер сюда, в мою квартиру.
Дарья в растерянности передала трубку Надежде, которая с улыбкой превосходства стала разговаривать с юношей.
Со стороны Нади, несмотря на ее доверие к Дарье, постоянно шла скрытая, незаметная война в отношении Владимира. Она не собиралась отдавать его своей гостье. Девушка старалась быть всегда вместе с Дарьей и Владимиром. Ей это удавалось. За те недели, что американки здесь, Владимир ни разу не оставался один на один с Дарьей. Надя постоянно сопровождала сестер везде, ссылаясь на то, что несет за них моральную ответственность. Как-то Владимир подошел к ней и недвусмысленно намекнул оставить их с Дарьей наедине.
– Надя, я хочу завтра пойти с Дарьей в кино,
– Ты хочешь в кино? ОК. Я поняла – только и ответила девушка.
А наследующий день ранним воскресным утром во время завтрака заявила, что достала билеты на премьеру нового фильма «Сволочи» режиссера Александра Атанесяна.
– Сестренки, фильм про войну, про нашу Отечественную. Думаю, вам будет интересно. Много нового узнаете. И пригласим Владимира с Костей. Вы не против?
Вечером Надежда пригласила всех домой и устроила диспут на тему просмотренного фильма. Надя понимала, что она старше Дарьи на 10 лет, а Владимира на пять. Однако, она надеялась, что для этого юноши в девушке важна не только внешность и робкая застенчивость, принимаемая мужчинами за внутреннюю чистоту и невинность, но и ум, образованность, искрометность суждений, смелость и быстрота решений… А равного по этим качествам ей трудно было найти. Она могла говорить, умно и смело говорить на любые темы. Ее бархатный низкий голос обволакивал и завораживал. При этом вся ее внешность – лицо, и особенно глаза, тело, которое было очень гибким, притягивали настолько, что многие особи мужского пола тут же влюблялись в нее бесповоротно и зачастую безнадежно. В этот вечер Надя была в своей лучшей форме. Одетая в трикотажное платье глубокого синего цвета, выгодно подчеркивающее красивые изгибы ее тела и оттеняющее ее голубые глаза, Надежда была завораживающей. Убедительным неравнодушным голосом она возмущалась решением советского правительства, принятым в первый год войны, разрешающее приравнивать малолетних преступников к матерым и применять к ним высшую меру наказания. Благодаря этому решению малолетние преступники совершенно на законных с точки зрения законодательных актов страны Советов использовались на фронте практически в безнадежных операциях. Об одном таком эпизоде и рассказывалось в просмотренном фильме. Малолетки-преступники – это и есть сволочи по образному выражению одного из героев. Голос Нади звучал порывисто и надрывно. Она физически ощущала всю трагедию этих сорванцов, хоть и опытных воров и убийц. Ее всю трясло от возмущения и этот заряд справедливого негодования передавался слушающим ее.
Владимир вдруг увидел девушку совсем с другой стороны. Из чересчур самоуверенной, граничащей с наглостью, журналистки Надежда предстала чувственной, глубоко переживающей чужую боль, экспрессивной. Юноша вспомнил где-то вычитанное выражение:
«Если человек чувствует боль, значит он живой. Если человек чувствует чужую боль, значит он Человек».
Владимира поразило это открытие. Он посмотрел на Надежду другими глазами, увидел в ней цельного, духовно-богатого человека. Одухотворенное лицо Надежды было настолько красивым, что юноша не мог оторвать от него глаз. И что-то внутри Владимира екнуло. Он почувствовал как невидимые нити протягиваются от него к девушке, связывая их воедино. Юноша нехотя – медленно повернул голову в сторону Дарьи.
Она сидела на кресле сбоку от Владимира. Он увидел, как несколько слезинок выкатились из глаз девушки, внимательно, затаив дыхание, слушающей Надежду. Одетая в серого цвета платье, не украшенное ничем, с подобранными заколкой волосами, без макияжа, с лицом, выражающим сострадание, Дарья вызывала у Владимира жалость и нежность, которые обычно вызывают дети, получившие физическую боль. Это было тихое чувство нежности, свойственное скорее родственнику, чем любимому человеку. И Владимир ощутил замешательство.
Ему вдруг стало внутренне неуютно. Он встал, извинился, поблагодарил за компанию и ушел под недоумевающими взглядами остальных. Дарья сделала попытку встать с кресла, чтобы остановить Владимира, но что-то помешало ей это сделать. Она только проводила юношу печальным взглядом. Надежда тоже хотела броситься за Владимиром, но передумала. От ее внимательного взгляда и женской интуиции не ускользнуло выражение глаз юноши, внимательно следивших за ней во время ее горячего выступления по поводу просмотренного фильма. Поэтому она решила дать время Владимиру на обдумывание его отношения к обоих девушкам.
Вечером дня, когда позвонили родители Дарьи, у Надежды собралась вся молодежь. Надя пригласила также Алену, активно помогавшую в поиске информации о семье Ухтомских. Сестра Владимира и лучшая подруга Надежды с удовольствием ответила на приглашение. Кроме того, она обещала принести кое-что новое, что обнаружила накануне в одном из архивов КГБ, пропуск в который она добивалась больше двух недель. Надежда предложила, чтобы родители Дарьи остановились у нее.
– Моя трехкомнатная квартира с удовольствием примет твоих родителей, Дарья. Я помещу их в своей спальне, а сама расположусь здесь, в гостиной.
– Нет-нет, Надя. Спасибо, конечно, но я не хочу, чтобы ты ущемляла себя. Да и мои родители на это не пойдут. Они не любят кого-нибудь стеснять. Думаю, что папа уже зарезервировал какую-нибудь гостиницу – быстро отреагировала Дарья. – Да, я согласна с сестрой. Алекс и Мелинда скромны и независимы. А если они поселятся здесь, то будут зависеть от тебя. Им это вряд ли понравится. – дополнила Джейн.
– Предлагаю встретить дарьиных родителей и узнать у них о их желаниях. – вставил свое слово Владимир. – Тебе, Надя, большое спасибо за предложение. Честно, не ожидал, что ты такая гостеприимная. Юноша с благодарностью и восхищением посмотрел на девушку. На этом и порешили.
Как-то само собой компания поделилась на две группы. Первая, состоящая из Джейн и Кости, удалилась в кухню готовить чай. Остальные остались в гостиной. Дарья села на свое, облюбованное ранее, кресло. Она надеялась, что Владимир сядет рядом с ней на стул. Но он предпочел место на диване рядом со своей сестрой Аленой. Надежда сидела за столом. В комнате установилась гнетущая тишина. Никто ни на кого не смотрел. Для Алены это было удивительно. Она привыкла, что ее лучшая подруга всегда брала инициативу в свои руки и не давала никому молчать. А тут вдруг тишина. Ей даже стало неловко от этого.
– Так, ребята, почему молчим? Кто-то здесь лишний? Не я ли? – обратилась она к присутствующим.
– Да ты, что? Нет, конечно – поспешил заверить ее брат и мельком посмотрел на Надежду.
Та красноречиво смотрела на него, и от ее взгляда ему стало жарко и приятно одновременно. Дарья тоже смотрела на Владимира и не могла понять, что с ним творится. В последние дни он как будто избегал ее. Она пыталась несколько раз с ним поговорить, но он всегда отнекивался, ссылаясь на занятость. Для нее это было и непонятным, и оскорбительным, и обидным. Вот и сейчас она увидела, что Владимир не с ней, он вел немой разговор с Надеждой. И этот разговор волновал Дарью. Она встала, отошла к окну и непрошенные слезы показались из ее глаз.
На улице было темно. Легкий пушистый снег плавно падал на землю. Дарья посмотрела вниз, там на тротуаре возле дома бегала маленькая пушистая собачка, белая как снег. Она лаяла и языком ловила снежинки. Потом она остановилась, посмотрела в сторону подъезда и радостно завиляла хвостом. Девочка лет тринадцати в пушистой белой шубке подбежала к собачке и пристегнула поводок. Обе пошли рядом гулять похожие друг на друга. Эта картина несколько успокоила Дарью. Она решила поговорить с Владимиром позже, когда будут одни. Но когда? Тут Дарья ощутила чью-то теплую руку на своей руке, что лежала на подоконнике. Это был Владимир.
– Скучаешь? Скучаешь по родителям? – ласково спросил он.
Девушка посмотрела в глаза юноше, выражавшие нежность и теплоту.
– Да, я, действительно, скучаю по маме и папе. Ведь раньше я никогда не покидала отчий дом на так долго. А ты знаешь, насколько близка я с родителями – спокойно ответила Дарья.
– Все будет хорошо, моя маленькая. Запомни это – тихо произнес Владимир, обнимая девушку за плечи.
Надежда, уже готовая поверить, что отбила у Дарьи Владимира, была в замешательстве. Все это время она не сводила глаз с юноши, следила за каждым его движением. Когда Владимир нежно обнял Дарью, Надя вся напряглась и покраснела. Это не ускользнуло от внимания Алены.
– Так, подружка, смотрю, что ты начинаешь волноваться. Выражение твоего лица говорит мне, что ты не довольна. Рассказывай, в чем дело? – шепнула на ухо девушке Алена.
Надя посмотрела на подругу и спросила:
– А ты ничего не знаешь? Брат с тобой ни о чем и ни о ком не говорил в последнее время?
– Ты меня ставишь в тупик, подружка. Ты же знаешь, что в нашей семье всё о всех знает только мама. А у Вовчика с ней вообще доверительные отношения. Но я спрашивать ничего не буду, не проси – опередила Алена Надежду.
Тут в комнату с подносом с чашками, заварочным чайником и вазочками с конфетами вошли Джейн с Костей.
– У меня же торт есть, сама сделала, графские развалины называется – всполошилась Надя.
Джейн удивленно посмотрела на нее:
– Когда ты успела?.
– Да, он легкий, нетрудоемкий. Сейчас принесу.
Когда через несколько минут в гостиную вошла Надежда, неся на большой тарелке горку белых воздушных шариков, скрепленных маслянисто-ореховым кремом, все захлопали в ладоши.
– Ты, оказывается, еще и мастерица – с восторгом сказал Владимир. Его горящие глаза были устремлены на Надю. Этот взгляд заметила и Алена. Она также отметила, как стала нервничать Дарья, и как зажглись глаза у Надежды от этой похвалы.
Все сели за стол чаёвничать.
– Друзья, я хотела бы всех вас познакомить с некоторыми архивными материалами. Вчера я провела целый день за их изучением. И получается очень интересная картина. – обратилась ко всем Алена, когда были выпиты первые чашки чая и съедены первые куски торта.
– Эти материалы соприкасаются с тобой и твоей мамой, подруга – Алена повернула голову в сторону Надежды.
Надя покраснела, встала из-за стола, отошла к окну. Сидящий на ветке снегирь, весь скукоженный, смотрел на Надю со своего дерева, что рос напротив окон дома. Снегирь закрыл глаза, спрятал голову под крылышко и затих.
«Вот так и моя мама пряталась всю жизнь, от кого и сама не знает.»
Прошлое ее матери и отца довлело над ней всегда. Надя смахнула маленькую слезинку, что предательски скатилась из правого глаза, промокнула салфеткой, зажатой в руке, левый глаз, готовый выпустить свою слезинку, и повернулась к своим гостям.
– Да, видимо, пришло время рассказать все. Ведь мама моя тоже касалась семьи Ухтомских. Нет-нет. Она им не родственница, но судьба ее тесно переплелась с семьей Ухтомских. Об этом я узнала совсем недавно из маминого рассказа. Она хранила все это в своем сердце и в своей памяти. Никогда никому не рассказывала, только Анастасии. Видимо эту информацию ты, Алена, раздобыла в документальном виде. И как раз это, сестренки я хотела вам рассказать чуть позже. Но, пришло время все узнать, и может быть снять груз с плеч моей мамы, а теперь и с моих.
Алена подошла к своей подруге, обняла за плечи и тихо, но отчетливо произнесла:
– Ты права, Надюша. Эта, действительно, информация о родителях твоей мамы. Я понимаю, что это тяжело было узнать тебе. Я тоже долго не могла заснуть, все переваривала узнанное, все искала мотивы и оправдания поступкам. Скажи, ты будешь рассказывать, или мне дашь это право?
Надя села на свободный стул, что стоял около стола, налила себе чаю, отпила глоток и сказала:
– Это моя семья и я все расскажу так, как мне рассказывала моя мама. Поверьте, она была беспристрастна, говоря все это мне. Такой же беспристрастной буду сейчас и я. Напомню только вам, что мы не вправе судить людей вообще, а живших раньше особенно.»Глава 24
Нянечка все-таки нашла военное одеяло, в которое была завернута моя мама и подкинута в детский дом. На нем был штамп, обычный на казенных вещах. На штампе был номер, состоящий из букв и цифр. Мама в своих мыслях представляла, что она дочь какого-нибудь военачальника, который ушел на войну, Она верила, очень верила, что он ее обязательно найдет, когда кончится война. Она также верила и в то, что ее мать тоже ушла на фронт вместе с отцом. Но прошла война, шли годы, а ее никто не искал. Она пробовала найти по штампу, кому принадлежало это одеяло. Но куда бы мама не обращалась везде получала поворот-отворот.
Мама с Анастасией закончили восьмой класс общеобразовательной школы и стали жить самостоятельно. Они поступили в педагогическое училище им. Н. А. Некрасова. Как студенткам им дали общежитие. И вот однажды в дверь комнаты, где они жили, постучали. На пороге стояла женщина, одетая в черную фуфайку, волосы собраны в платок серого цвета, на ногах грубые ботинки. В руках она держала холщовый мешок, завязанный как рюкзак. Лицо женщины может быть когда-то и было красивым, но сейчас его скорее можно было назвать ужасным, если бы не глаза. Цвет лица был землисто-серым, нос распухший то ли от постоянного насморка, то ли от частого физического насилия, подбородок немного выпирал влево. При разговоре видно было отсутствие передних зубов, что делало ее речь слегка шепелявой. Но глаза, глаза были прекрасны. Небесно-голубые, они выражали глубокий ум, интеллигентность, доброту и страдание одновременно.
– Здравствуйте. Меня зовут Екатерина Буйновская» – обратилась женщина к девочкам.
Ее внимательные глаза перебегали от лица мамы к лицу Анастасии.
– Вы не бойтесь. Извините за мой вид. Понимаю, он страшный. Но другими оттуда, откуда я пришла, не приходят. Кто из вас Варвара? Подождите, это вы – женщина указала на мою маму.
– Разрешите войти и все объяснить – попросила она у остолбеневших девушек.
Мама и Анастасия пригласили гостью в комнату, сбегали к коменданту общежития и уговорили его разрешить помыться гостье. За это разрешение девушки потом неделю мыли все этажи общежития. Они напоили женщину чаем с сушками и стали внимательно слушать ее рассказ.
Екатерина происходила из мелкопоместной дворянской семьи Буйновских. Жила вместе с родителями в квартире на Невском проспекте. Эта квартира еще до революции принадлежала деду Екатерины. Но потом им пришлось потесниться и отдать несколько комнат подселенным к ним соседям. Одним из таких соседей был Угловатый Степан Митрофанович.
– Угловатый? – разом крикнули сестры.
Надя ничего не ответила, только опустила голову и спросила:
– Мне можно продолжать?
– Да, да, конечно – в замешательстве ответила Дарья.
С появлением Угловатого в их квартире для Екатерины начались мучения. Он не давал ей прохода. То зажмет в коридоре, пытаясь поцеловать, то зайдет в ванную комнату, увидев, что она только что туда вошла. Екатерина постоянно боролась за свою девичью честь. Причем, приставания совершались в отсутствии родителей и второго соседа.
– Не указывай, что мне делать, недобитая вражина.
Потом резко повернулся и вышел из кухни..
После этого вечера жить всей семье Екатерины стало в квартире невозможно. Угловатый мог без спроса войти в их комнаты в грязных сапогах, сесть без приглашения за стол и требовать угощения. Мать Екатерины была слегка слеповата. Так Угловатый однажды подставил ей свою ногу, когда та шла с горячим чайником, его же и поить чаем. Бедная женщина, не заметив выставленную ногу, грохнулась на пол, и кипяток обжег ей правую руку, которая долго потом не заживала. А через месяца три после того памятного дня, когда бедный отец имел неосторожность сделать замечание Угловатому, родители Екатерины были арестованы. Что с ними стало, Катя так и не узнала. Она ходила в органы, пыталась получить хоть какую-то информацию, но все указывали на Угловатого. Мол, если он разрешит, то, возможно, она получит свидание с родителями.
Однажды Угловатый пришел навеселе… Он не стал, как обычно, ломиться в дверь к Екатерине. Настроение у него было приподнятым. Закрывшись в своей комнате, Степан орал песни своим противным гнусавым голосом, а потом Катя услышала как он разговаривал сам с собой.
– Молодец, Степан! Добился своего! Так держать! Ничего, сама потом приползет, когда дитя, мое дитя под сердцем будет чувствовать. Знаю, мое семя крепкое! После этого его тело повалилось на кровать, и он заснул. Екатерина еще долго прислушивалась к разным шорохам и звукам, доносившимся из комнаты Угловатого, пока не услышала его храп. Только тогда девушка успокоилась немного и прилегла на кровать.
Утром Катя услышала стук в свою дверь, которую она стала постоянно запирать.
– Эй, ты, открой, кому говорю! – раздался сердитый голос Угловатого.
– Чего шумишь, Степа? – спросил сосед, вернувшийся накануне из командировки. Это был средних лет мужчина. Работа инженера была сопряжена с частыми поездками по стране.
– А, вернулся, Иван? Как съездил?
За дверью послышались уходящие шаги. Екатерина, забившаяся под одеяло, боялась пошевелиться. Ей шел тогда девятнадцатый год, она училась в педагогическом институте на втором курсе. Через час начинались ее занятия, а Катя боялась выйти из комнаты, чтобы не встретиться с Угловатым. Хлопнула входная дверь. Девушка решила, что ушел ненавистный ей сосед, он в это время всегда уходил на работу. Она быстро оделась, схватила сумку с тетрадями и учебниками и осторожно вышла из комнаты. Но на подходе к выходу из квартиры ее кто-то схватил за руку.
– Что, девочка, в институт намылилась? – услышала она гнусавый голос Угловатого. – А побаловаться со мной не хочешь?
Он потянул ее в свою комнату, на ходу стягивая с нее пальто.
– Степан Митрофанович, что вы делаете? – горькие слезы полились из глаз невинной девушки.
Она сопротивлялась как могла, била его своей сумкой, кричала, надеясь, что кто-нибудь услышит, изворачивала свое тело, желая выскользнуть из цепких рук соседа. Но у него, действительно, были цепкие руки, которые никогда не выпускали то, что они желали держать. Угловатый затащил Катю в свою комнату, бросил ее на пол, закрыл дверь ключом, а ключ спрятал. Бедная девушка стала отползать от него в угол, а он смотрел на нее, и в глазах стали мелькать похотливые огоньки.
– Вчера меня сама княжна, княжна Ухтомская захотела. Я ее осеменил. Надеюсь, удачно. А сегодня я хочу тебя, интеллигенточку. Ты в моей власти. Что захочу, то и сделаю.
Говоря эти слова, он сбрасывал с себя рубашку, брюки, швыряя их прямо на девушку. Потом как зверь прыгнул на нее и начал сдирать с нее платье, чулки, комбинацию, пока она не осталась в одном бюстгальтере и трусах. Все это время Катя находилась как будто в прострации. Страх ее сковал полностью. Она не то, что кричать, говорить не могла, двигать руками и ногами не могла. Ее как парализовало. Сосед поднял девушку на руки и перенес на свою кровать, заправленную кое-как грязным постельным бельем. Положив Катю на кровать, Угловатый стал смотреть на нее.
– А ты красивая… И вся это красота отныне принадлежит мне. – Дьявольский смех раздался из уст Степана.
Он начал издеваться над Екатериной. Привязав ее руки и ноги к спинкам кровати, и тем самым сломав сопротивление девушки, Угловатый сорвал с нее оставшуюся одежду, обнажившись сам, лег своим тяжелым телом на нее, губами впившись в ее губы. Со стороны казалось, что дьявол в человеческом обличье пытается высосать из бедной девушки все ее жизненные соки. Насладившись поцелуем, Угловатый стал блуждать руками по прекрасному девичью телу. Двумя ручищами он стиснул маленькие груди, причинив неимоверную боль. Но Катя не издала ни звука, только на прикушенных губах появились капельки крови. Руки Степана опускались все ниже. Достигнув живота, они стали мять его как тесто. Потом руки поползли дальше в девичье лоно. Екатерина не издавала ни звука, не производила ни движения, она была парализована страхом. Вдруг толстый упругий член Угловатого пронзил ее тело, острая боль внизу живота отрезвила девушку и она закричала. Насильник тут же стал закрывать ей рот своей лапищей. Катя не переставала кричать. Она кусала пальцы Угловатого и кричала. Сильный удар в челюсть отключил сознание девушки.
Очнулась она вечером. Руки и ноги, привязанные к кровати, затекли. Она лежала голая, накрытая каким-то коричневого цвета казенным одеялом. В комнате слабо горела лампочка на потолке. За столом сидел ее насильник и в упор смотрел на нее. В его глазах Катя прочитала себе приговор.
– Ну, что интеллигенточка, теперь вот здесь, в этой комнате ты будешь жить. Это твое постоянное местопребывания. Ты поняла? – со злой усмешкой произнес Угловатый. – Когда я буду дома, ты будешь в кровати вот в таком виде, как сейчас, чтобы удовлетворять мои желания постоянно.
В его глазах вновь зажегся похотливый огонек.
– Когда я буду уходить на работу, ты будешь прикована к кровати наручниками – он издевательски помотал наручниками перед ее носом. – Я буду тебя кормить едой из нашей столовой. Там, кстати неплохо готовят.
Катя закричала, но Угловатый вновь ударил наотмашь ее по лицу. Ее голова откинулась влево и острая боль в подбородке вывела ее из сознания. Угловатый забеспокоился. Он сбегал на кухню, схватил первую попавшуюся кастрюлю, налил холодной воды в нее и опрокинул воду на бедную девушку.
Катя зашевелилась, медленно открыла глаза, челюсть ныла. Тут она услышала сатанинский смех Угловатого.
– А такой ты мне тоже нравишься. Челюсть правда вбок ушла. Рука у меня тяжелая. Пора привыкнуть, интеллигенточка. Еще раз откроешь свой рот, убью. Запомни, ты теперь моя и только моя. А теперь, давай побалуемся еще раз…Екатерина превратилась в пленницу. На улицу Угловатый выводил ее раз в неделю, при этом он всегда держал ее под руку, а на лицо натягивал платок, который сильно сдавливал район рта. И каждый раз напоминал о своей угрозе убить, если она закричит. Дома он истязал ее и физически, и психологически. В квартире они жили одни. Соседа Ивана Угловатый через свою контору переселил в другую квартиру на противоположной стороне города. Он не поленился сходить в институт. Представившись мужем, забрал ее документы, заявив, что Катя уезжает в другой город ухаживать за его престарелыми родителями. Никто никогда не приходил в квартиру. Катя похудела, она мучилась постоянными головными болями, невправленный вывих челюсти закостенел, изуродовав красивое лицо девушки. Она часто стала думать о смерти. В мыслях обращалась к Богу и своим родителям. Катя была уверена, что родителей давно нет в живых. Угловатый постарался. Ее мучили страшные боли во время месячных. Угловатый, не имевший женщин долгие годы в силу своей любви к онанизму, которым он занимался с отроческих лет постоянно, как с цепи сорвался. Он насиловал девушку целыми ночами. А утром довольный уходил на работу, предварительно пристегнув наручниками Катю к кровати.
Прошло несколько месяцев. Как-то вечером Катю после ужина, который притащил Угловатый со столовой, стало рвать. Она решила, что отравилась столовской едой. Но на следующий день перед каждым приемом пищи девушку начинало мутить, а после приема открывалась рвота. Катя испугалась, а Угловатый обрадовался.
– Ну наконец-то, понесла от меня интеллигенточка. А я было испугался, что слабым оказался. А да молодец, Степан!
После этого дня отношение Угловатого к Екатерине несколько улучшилось. Он уже не истязал ее по ночам, приносил фрукты и сладости. Раньше стал приходить с работы и тут же одевал Катю и выводил гулять на улицу.
– Вам, тебе и малышу, нужен свежий воздух и движение – говорил Угловатый с ехидной улыбкой.
Время до родов прошло быстро. За всю беременность Катя ни разу не была у врача. Лишь однажды, когда она простудилась и лежала с высокой температурой и бредом, Угловатый привел какую-то бабку, которая несколько дней жила у них, лечила больную отварами трав и заговорами. И ведь помогло. Через два дня температура упала, и Катя пошла на поправку. Бабка все делала молча, как будто была немой. На девушку она старалась не смотреть. На четвертый день бабка посмотрела все-таки на Екатерину добрым, сердобольным взглядом и сказала:
– Все, девонька, в моей помощи ты уже не нуждаешься. Пойду я.
Екатерина хотела ответить знахарке, но та опередила:
– Молчи. Я тебя не знаю и никогда не видела.
Потом помолчав немного тихо произнесла:
– Удачи тебе, девонька. Ее у тебя что-то невидно пока.
Быстро повернулась и вышла из квартиры.Стоял теплый майский день. Угловатый уехал на работу. Катя встала, оделась. Халат на ней уже не застегивался. Она его подпоясала веревкой и поковыляла на кухню. Живот был настолько большим, что Екатерина, при отсутствии особых движений, что так необходимы женщине при беременности, еле передвигала ноги. Вдруг резкая боль внизу живота заставила ее присесть. Из нее хлынули воды. Катя испугалась. Схватив полотенце, что всегда висело у нее на спинке кровати, подоткнула его между ног и на коленях поползла к стенке, соединяющей ее квартиру с другой. Что было мочи Екатерина стала стучать по стене. Потом подползла к батареям и стала стучать по ним. Минут через пятнадцать позвонили в дверь. Она закричала. Собрав силы поднялась и буквально пролетела к двери. С той стороны женский голос кричал, чтобы она открыла дверь.
– Не могу, дверь закрыта снаружи. У меня ключей нет. Помогите. У меня воды отошли. Помогите. – кричала Катя осипшим голосом.
– Надо ломать дверь. Колька, сбегай-ка за молотком и пилой и позови дядю Петю из одиннадцатой квартиры – раздался деловой женский голос.
Потом этот же голос, но более мягко сказал:
– Не беспокойся, сейчас поможем тебе.
А потом, спохватившись, женщина крикнула:
– Колька, и скорую вызови!
Через три часа Екатерина лежала в послеродовой палате. Родилась девочка, очень слабенькая. Когда Катя лежала уже в палате, а девочку приводили в порядок, пришла врач, женщина пятидесяти лет со строгим лицом.
– Что ж вы, мамаша, ни за собой, ни за своим малышом не следите. Слабенькая девочка очень, питались вы, видимо, не ахти как, да и на свежем воздухе, видно, мало бывали.
Врач хотела еще что-то сказать, но осеклась. Екатерина вдруг разрыдалась. За всё время, что она была в заточении, девушка ни разу не заплакала. Ее сердце как будто окаменело, оно ничего не чувствовало. Даже своего ребенка, развивающегося у нее в утробе, Катя не чувствовала как своего, она его не ненавидела. Но сейчас, когда Катя произвела на свет дитя, и оно было ее кровиночкой, хоть и рожденное от ненавистного человека, она поняла всю трагедию своей жизни и жизни ребенка. Горючие слезы лились из ее глаз. Екатерина даже не старалась их вытирать. Она только периодически шмыгала носом и плакала, плакала навзрыд. Врач села рядом с молодой женщиной, обняла ее, вытерла глаза своим носовым платком и по-матерински тепло и проникновенно тихо произнесла:
– Рассказывай, Катюша, все рассказывай. Видно, тяжело тебе. У меня времени много. Я обход закончила. Ты у меня последняя пациентка. Я тебя слушаю.
– Вот мерзавец! – в сердцах крикнула врач, когда Екатерина закончила рассказ о своей жизни – Я так не оставлю. Сообщу куда надо.
– Нет, нет, что вы! Он меня убьет. Это страшный человек. Для него ничего святого нет. Прошу вас – испугалась Катя.
Она вся побледнела, ее стала бить нервная дрожь. Врач сочувственно посмотрела на Екатерину:
– Я дам тебе сейчас успокоительного. Отдохнешь, поспишь. Я пойду проверю твою малышку и вернусь. Не беспокойся, все будет хорошо.
Молодая женщина поверила врачу, приняв успокоительное Катя впервые за много месяцев заснула спокойным сном.
Вечером в больницу примчался Угловатый. Екатерина его не узнала. В руках он держал огромный букет сирени, в авоське находились коробка шоколадных конфет фабрики «Красный Октябрь» и бутылка какого-то вина. Степан был улыбчивым, в прекрасном расположении духа.
– Ну, Катюха, молодец. Дочь мне родила. Спасибо говорю. Рад. – с нотками гордости в сладком голосе произнес Угловатый.
А потом жестким, низким и тихим голосом спросил:
– Ты, надеюсь, никому не рассказывала о своей жизни? А то смотри у меня!
Катя вся съежилась на кровати, в глазах отражался страх, появились слезы. Такой ее застала врач, вошедшая незаметно в палату и слышавшая последние слова Угловатого.
– Здравствуйте, вы, наверное, муж Екатерины? – как ни в чем не бывало спросила врач Степана, посмотрев на Катю и, уловив ее благодарный взгляд, подмигнула ей.
Степан, не ожидавший кого-либо видеть и слышать в палате, вздрогнул и обернулся на голос. Его жесткое лицо изменилось на добродушное и подобострастное.
– Здравствуйте, спасибо за …жену, за дочку. Это вам – произнес Угловатый, передавая врачу авоську с подарками.
– Нет, нет. Не надо, товарищ Угловатый. Лучше сохраните это, отметите появление нового члена семьи, когда мы выпишем вашу жену и дочь. – с улыбкой при жестких глазах ответила врач. – А сейчас позвольте проверить Екатерину. Выйдите, пожалуйста.
Через три дня, когда Катя готова была к выписке, в палату вошла врач с ребенком на руках.
– Катюша, у тебя начинается новая жизнь. Ты – мама. Девочка у тебя просто прелесть. Запомни, она твое продолжение. Люби ее. Думаю, что у тебя все наладится. – голос врача был по-отечески ласковым. – И еще, Катюша. Прости, но я все-таки доложила в органы о поведении Угловатого. Они обещали принять меры.
Сердце у Екатерины тревожно забилось.
– Что вы наделали? Жизни мне теперь не будет.
– Да не беспокойся, моя девочка. Все у тебя будет хорошо. Запомни это.
Но Екатерина ничего не ответила. Она быстро пошла к выходу. Врач пошла за ней. На крыльце стоял Угловатый со цветами. Он передал цветы врачу и со зловещей улыбкой произнес:
– Спасибо, товарищ врач за всё, за помощь, за советы, за беспокойство.
От этой улыбки врачу стало не по себе. Она поблагодарила за цветы и быстро ушла.
– Дай мне ребенка, Катюха – только и сказал молодой матери Угловатый.