Тонкие линии

Инош Алана

– А может, рано ещё для выводов? Может, всё наладится? – Лена смотрела снизу вверх со своей непостижимой, чуточку печальной лаской, словно не веря в окончательность этого разрыва.

Тамара обняла её крепче, касаясь губами аккуратных бровей.

– Нет, Леночка, там уже все выводы сделаны, уже не наладится, это конец. Самый что ни на есть окончательный занавес. Я не хочу больше оглядываться в ту сторону. Три года псу под хвост... Ладно, Бог с ними, пусть будут счастливы. Я тоже горевать не собираюсь.

Ей было легко говорить эти твёрдые, жёсткие слова – с поддержкой снегурочьего взгляда, с хрустальными

плечиками в объятиях, с щекоткой живого, озорного локона волос на щеке. Без всего этого было бы тяжело, уныло и морозно-тоскливо смотреть в будущее.

– Ты знаешь, что ты обалденная? – шептала Тамара, пьянея без вина и грея дыханием сказочные мальвиньи ресницы. – Ты самая офигенная женщина на свете... Ты понимаешь, что ты со мной сделала? С ума свела, вот что! – Вспомнив своё недавнее безумие с фетишистским уклоном, Тамара тихонько фыркнула. – Ленка, Леночка... Наконец-то у тебя есть имя, Незнакомка.

Можно было бесконечно стоять у тёмного окна с блёстками городских огней, шепча ласковые глупости, и измерять нежность по дрожи ресниц, по малейшему движению рук, по изменению силы объятий, по едва заметному повороту головы. Тамаре не хотелось выныривать из этого вязкого, как мёд, и тёплого, как летний день, наслаждения, но Лена с улыбкой спустила её с небес на землю:

– Может, всё-таки поужинаем?

– Какая еда, ты о чём? – простонала Тамара полушутливо, полусерьёзно, не желая выпускать Незнакомку из объятий. – Мне вообще сейчас не до потребностей желудка... Я бы тебя съела, если честно.

Но Лена с мурлычущим смешком всё-таки мягко выскользнула, маня Тамару приглушённо-закатным светом взгляда и вместе с тем остужая её пыл.

– Не будем спешить... Давай-ка я посмотрю, что у нас там есть.

Тамара со вздохом отпустила её к холодильнику. Наверно, Лена была права: гостья целый день бездельничала, плотненько пообедала и выдула несметное количество кофе, а хозяйка только что пришла с работы – безусловно, усталая и проголодавшаяся.

– Да, Лен, покушай, конечно, – согласилась Тамара. – Я ужасная эгоистка.

– А ты ужинать разве не будешь? – Лена доставала вчерашний суп, творог, яйца, варенье.

– Я б кое-чем другим «поужинала», – усмехнулась Тамара, без особой надежды скользнув пальцами по плечу девушки. – Вернее, кое-кем.

Лена, сделав вид, что не уловила намёка, невозмутимо смешивала творог с яйцами и мукой, чтоб испечь сырники. Румяные, сытно пахнущие лепёшечки перебрались со сковородки на плоскую тарелку, а варенье аппетитно поблёскивало в розетках. Но сперва Лена поставила перед Тамарой суп и села к столу сама, как бы не замечая её грустных взглядов и вздохов. Сырники она сделала несладкие, чтоб можно было есть их со сливовым чудом.

– Теперь ты всегда будешь ассоциироваться у меня с этим вареньем, – сказала Тамара, намазывая сырник вышеназванным лакомством, а вернее, щедро накладывая его сверху горкой на творожную лепёшечку. – Ты сама как... вишенка на торте.

Лена целомудренно прятала взгляд под ресницами и не реагировала, чем распаляла Тамару ещё сильнее. Когда она мыла посуду, Тамара еле сдержала желание прильнуть сзади и обнять, скользя ладонями по изгибам бёдер. Она подошла и склонилась к ушку с маленькой серёжкой, лаская его лишь дыханием и словами.

– Ты так и не ответила, прощаешь ли ты меня, – сказала она

вполголоса.

– За что? – Лена ополаскивала тарелку, и брызги попадали на её закатанные рукава.

– Ну, за ту резкость... За то, что ушла.

Лена домыла посуду и повернулась к Тамаре с мягким сиянием в глазах – тем самым мудрым светом, который всегда укрощал художницу в их спорах.

– Не стоит вспоминать, – сказала девушка. – Что сделано, то сделано. Ведь теперь всё иначе...

– Да, теперь всё по-другому... Всё будет, как ты скажешь, как ты захочешь... Если захочешь. – Трепеща полусомкнутыми ресницами, Тамара всё же осторожно положила ладони на талию Лены.

Та опять уклонилась от объятий и отошла к окну, как будто её очень интересовали светящиеся блёстки городского зимнего вечера. Тамара последовала за ней и легонько скользнула по её острым локоткам, ловя их в ложбинки ладоней.

– Лен... Ну почему ты ускользаешь? Ты всё-таки обижаешься?

– Не в этом дело, Том. – Отсвет уличных огней лёг на кончики ресниц Лены, когда она чуть повернула голову через плечо изящным, лебединым движением. – Ты не спешишь? Ты уверена, что там, в тех отношениях, у тебя всё закончилось? А если это временная размолвка? Три года не так-то просто забыть и отпустить из сердца. Мне совсем не улыбается быть временным вариантом. Это очень больно и обидно.

Всё в ней было восхитительно: и горделивая посадка головы на длинной шее, и тяжёлый узел волос, и линии гибкой спины, и очертания женственно-хрупких плеч, и тонкие линии профиля на фоне окна. Зимний вечер с огнями города превратился в космическую бездну, в которой Лена царила, затмевая собой звёзды. Искорки в её глазах и мерцающие камушки серёжек были ориентирами во тьме; по ним найдёшь дорогу домой и не заблудишься. Сердцу-кораблику хотелось плыть по этим путеводным звёздочкам.

– Лен... Милая... – Тамара осторожно коснулась пальцами нежных мочек ушей Незнакомки, для которых даже такие крошечные серьги казались тяжёлыми. – Такая потрясающая женщина, как ты, не может быть временным вариантом. Она достойна быть только единственной. Ведь это началось не сегодня и не вчера... а давно, когда мы в первый раз разговорились на том форуме. Спешу ли я? Нет, скорее, я очень долго медлила и бродила не по тем дорогам, пока не пришла к тебе. Я отталкивала тебя, пытаясь сохранить то, что уже рушилось – то, чему недолго оставалось жить. Да, три года – это немало. Я могла бы, наверно, и сама справиться, но без тебя это будет очень трудно... Очень холодно.

Слова той речи, которую она репетировала, но напрочь забыла с приходом Лены, всплывали в памяти, складываясь гораздо лучше, правильнее и точнее. Сердце само подбрасывало их ей, и они текли легко и естественно, как дыхание. С каждым словом их с Леной лица сближались, а когда последний звук стих, губы соединились в поцелуе.

Узел волос распался, золотистые волны заструились по обнажённой спине. Каждую линию её тела Тамара исследовала, прослеживала от и до, проживала и запечатлевала в себе. Сладость сливового варенья и вкус кожи прекрасной женщины, земной аромат спелых плодов и тонкий шлейф духов у неё за ушком... Оставалось лишь пить эту амброзию очень медленно и неторопливо, долго смаковать, сдерживая себя, чтобы не насытиться слишком скоро. Быть вечно голодной, вечно жаждущей.