Тонкий лед

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Бутылку вымогал старый барбос! Не иначе! — расхохотался Касьянов.

— Да помолчи ты, Федь!—цыкнул Соколов.

— Кондрат оказался прав. Самое плохое случилось через месяц. Я стал терять координацию движений и память. Пошло в разнос сердце. Я перестал спать ночами. Руки-ноги не слушались. Я не стал затягивать дальше, пришел к деду. Купил ему теплую рубашку, носки, конфет к чаю, булок, а Кондрат конфеты и бул­ки не взял. Сказал, чтоб дочке отдал. А рубаха понра­вилась. Так вот велел он мне раздеться до пояса. Сам с затылка и с груди взял по пучку волос. Сжег их под заговор и начал молиться. А я под это засыпать

стал. Чую, сидеть не могу, сползаю на пол, глаза слипаются, и ничего с собою поделать не могу. Так вот с час му­чился и все ж заснул прямо на стуле. Когда в себя пришел, не поверилось, будто в санатории отдохнул.

— А ты и был на курорте! Зона, что она есть на самом деле? Там даже верблюд от лишнего веса избав­ляется, а человек — подавно! — заметил Соколов.— В моей зоне никого не достанут ни мать, ни блядь. По­тому мои мужики, все как один, здоровенькие и веселые.

— Встал я со стула, почувствовал, что тело меня слушается. Захотелось узнать, как удалось деду к жиз­ни меня вернуть? Ведь все врачи бессильными оказа­лись. Кондрат тогда и рассказал, что он — потомствен­ный знахарь, и в роду его все целительством занима­лись. За что и судили их.

— Брешет он все! Если судили, значит, за дело. Видно, люди умирали, которых лечить брались. У нас за знахарство давно не судят. Их теперь гомеопатами зовут, а люди сами выбирают у кого лечиться,— не ве­рил Касьянов.

— Я тоже так считал, но старику не повезло. Ему для лечения нужны были травы, а вместе с ними и мак. Он его посеял не для себя, для людей. К Кондрату, пока этот мак рос, журналист наведался. Интервью взял. Что и говорить, много народа старик вылечил. Ни один врач не имел такого уважения. Были среди больных высокие чины. Дед по своему простодушию и о них обмолвился, болезни назвал. Он же не давал клятву Гиппократа. Начальству откровения Кондрата не понравились. Ну, а начальник милиции, которого тоже упомянула газета в числе больных, первым уви­дел плантацию мака и взял деда за задницу Мол, при­крываясь знахарством, наркотой промышляет. И впая­ли на всю катушку, да еще с конфискацией имуще­ства. Только вот забирать нечего, старик бессребрени­ком жил. Долго милиция обыскивала дом. Выгребла с лежанки бабку, она вовсе ни на что не годилась, и такую же облезлую кошку. Еще полный чердак вся­ких трав, цветов, кореньев, но не нашли ни одного шприца. Зато разыскали три пакета мака. Ох, и ухва­тились, вцепились в него как овчарки в жопу зэка. Коро­че, отблагодарили за лечение, оплатили до тошноты. Мало было Кондрату при Советах сидеть по зонам. Тогда судили за то, что на государство не работает, паразитирует и, не имея медобразования, занимается шарлатанством, обирая граждан. Вот так-то и теперь, не упомяни начальство в числе пациентов, не скажи об их болячках, и теперь бы со старухой на печке грелся. Дернул его черт за язык! — посетовал Егор.

— А кроме тебя он лечил кого-нибудь из адми­нистрации зоны? — спросил Соколов.

— Дед надо мной сжалился, другим просил не го­ворить, мол, едино не возьмусь помочь. Итак наказан до самой смерти. До воли уже, говорит, не дотяну. Я, еще будучи у вас трижды, обращался в прокурату­ру, просил посмотреть дело деда, но не убедил. О про­куроре тоже упомянул журналист в интервью. Тот и теперь помнит, скрипит зубами. А Кондрат всю веру и тепло, жалость к людям потерял. Плохо это и обид­но,— умолк Егор.

—

Что, если попробовать и мне к нему подва­лить?— подумал вслух Соколов.

— Тебе зачем?

— А Медведь?

— Он реальные болячки лечит. Сам слышал! Косорылость, нестоячку, а у тебя — чертовщина! Слышал, у него даже травку конфисковали? Чем тебя исцелит? Сходи к психиатру. Там без промаха,— убеждал Кась­янов.

— Федор Дмитриевич, я полгода по врачам ходил. А толку? Они ничего не признавали. Говорили в один голос, что здоров. А я чувствовал, что живу на пределе. Думал, свихнусь. И если б не дед, точно в психушке оказался бы,— не выдержав, вмешался Платонов.

«Возьмется ли он мне помочь?» — задумался Со­колов. Глянув на Егора, спросил:

— Ты обо мне можешь попросить Кондрата? Я сам не хочу рисковать. Отказав мне, он и тебя не послуша­ет. А так, когда через тебя, все же шанс остается.

— Хорошо! Договорились! — согласился Платонов.

— Стебанутые вы оба! Одумайтесь, к старику на­вострились, к зэку! Ждите, он поможет...

— Так ведь вылечил меня! — напомнил Егор.

— Не верю в них! Если был сильным знахарем, почему не может воздействовать на прокурора?

— Федь, не фузи примитивщину. Ты не веришь и не надо, но и нам не мешай. Не вяжи руки. Что мы теряем? Ничего! А вдруг получится? Если перестанем верить в чудо, оно и не случится. А я с детства люблю сказки, может, потому и нынче смотрю и очень уважаю муль­тики.

— Да вы сами психи, оба ненормальные! — качал головой Касьянов.

— Ладно, пусть мы — шизики! А ты жизнерадост­ный рахитик, отморозок замороченный! Не клевал тебя в задницу жареный петух, потому не поймешь нас. Но завтра с утра отпусти ко мне Егора. Если хоть немного считаешься со мной как с человеком, если дорога тебе моя жизнь,— попросил Александр Иванович.

— Договорились! Приедет. Кстати, не считай меня совсем кондовым. Я тоже кое в чем волоку. Все зимы пью таежный сбор вместо чая. Тебе предлагал много раз, ты слушать не стал. А ведь мое тоже лечит про­студу и головную боль, желудок и кишечник, сердце и суставы,— хвалился Федор Дмитриевич, признавшись невольно,— вот когда на пенсию выйду, пасеку заведу. Займусь пчелами. Мед стану качать, внуков баловать. Самое стариковское дело, серьезное и прибыльное.

— Не загадывай, доживи сначала,— отмахнулся Со­колов.

— Я мечтаю, может, получится...

— Ну, да! Если в твоем гареме ничего не случится.

— Почему гарем? Я там не отметился ни разу. Не грешен!

— В гареме есть хозяин. То его воля как им управ­лять,— подморгнул Соколов Егору.

Тот смутился, покраснел.

— А вот Платонов с тобой не согласен. Нельзя из зоны лепить монастырь. Бабы должны всегда помнить, кто они! Верно говорю? — потянулся к Егору и выта­щил из кармана куртки Зоин платочек.

— Женщина появилась у дружбана! Но почему-то прячет, не хочет знакомить. Верно, уж очень красивая! Боится, что уведем! — смотрел Соколов вприщур на Егора.

Тот не знал, куда деваться от пронзительного взгля­да. Не понимал, как попал Зоин платок в карман его куртки? Платонов краснел, не находил ответа.

— Молчишь? А почему? Или секрет имеешь от нас? — удивился Касьянов.

— С замужней флиртуешь? — спросил Соколов.

Егор отрицательно замотал головой. Слова застря­ли поперек горла.