Тонкий лед
Шрифт:
— Доконали зэчки, укатали? — усмехнулся Платонов.
— Не-ет! Мужик там много лет отпахал, весь «положняк». Он в бараки не совался.
— Знал, что его там ждет...
— Ну, можешь на время пойти, пока постоянного найдут. Сам знаешь, начальником спецотдела не каждого поставят. Надо, чтоб он всем требованиям отвечал. Мало быть хорошим спецом, но и в соблазн не впасть, не пить.
— Александр Иваныч, с чего решили от меня отделаться? В чем я провинился? Или все еще считаете «котом в мешке»? — не выдержал Егор.
— Чудак ты! Там зарплата вдвое больше, чем у нас. А у тебя — сложности. Да и на целую Томкину
— На нее уходило куда больше, чем она получала. Материально нынче лучше будет.
— Вообще-то ты прав! Баба — первый разоритель. Редко какая из них бережлива! В основном, сластены и тряпочницы. Исключений нет! Разные у них только пороки,— вздохнул Соколов и спросил,— так я тебя уговорил?
— Нет. А почему именно меня посылаете?
— Посылают знаешь как? Ну, то-то. Тебя рекомендую! Других нет достойнее. Сам видел. У меня старики. Каждому до пенсии не больше трех лет. Куда им в бабью зону, если они со своими благоверными не справляются. С тобой все иначе. К тому ж я не темню: не захочешь там пахать, вернешься на свое место. С великой радостью примем. Ни для кого не секрет, что в нашу систему отбор людей особый. Соблазнов много, да и опасностей больше, чем блох у овчарки. Потому и не хотят к нам люди. Оклад мал — спрос большой. Слишком высокие требования — очень много запретов. Нет выходных и праздников. Вся наша жизнь как у зэков проходит в неволе. С малой разницей. Жизни мы не видим. Так или нет, Мария Тарасовна? — глянул на приоткрытую дверь туалета и громко захохотал.— Женщины в любом возрасте остаются самими собой, и любопытство присуще каждой! Да, еще вот знай: тебя в женскую зону областное начальство рекомендует. Я здесь ни при чем! Они так решили. Не отказывайся. Это начало карьеры. У нас эту должность пока дождешься, пора будет самому на пенсию уходить. Понял? Тут все готово!
— А кто там начальник зоны?
— Достойный человек! Я его давно знаю. Кремень, не мужик! Всегда держит свое слово и в пакостях не замечен. Подчиненные его уважают. Вот ты его увидишь, никогда не заметишь, что он — на протезах! С девятнадцати лет без ног. В войну на мине подорвался, в Афгане. А держится как на своих родных ногах и не ноет, не жалуется. Содержит семью: двоих своих детей и двух внуков. На всех его тепла хватает, никого не обижает и не забывает. И родни у него много, и друзей. Все уважают Федора Дмитриевича Касьянова. Зэчки с ним считаются, никогда не хамят.
— У него тоже морская граница есть?
— Имеется. Только его бабы в самой зоне вкалывают. Робу шьют для военки, на лесоповале не упираются. Без них мужиков хватает. Потому побегов нет. Во всяком случае я не слышал, чтобы Касьянова за это щучили. Да и зона его покрепче, получше нашей. На кухне — бабы. Чистота и порядок повсюду. Готовят неплохо. Уверен, тебе понравится. И, хотя неохота отпускать, все ж привыкли за годы друг к другу, пожелаю удачи на новом месте. Как бы оно не сложилось, нас не забывай. Звони, приезжай, навещай. Завтра у нас выходной, а послезавтра приедешь сдать дела. Не кому-то конкретному, нет тебе замены, не дали. Просто твою загрузку разделим на всех.
— А где эта зона находится? — спросил Егор.
— В семи километрах от Поронайска. Тебе позвонят и приедут за тобой. Будут возить на машине на работу и с работы. Каждый день как начальника...
— Зато в «воронке»,— отмахнулся
— У нас и того нет! — нахмурился Соколов.— Тебе сейчас эта перемена кстати. Закрутишься в делах, в работе, быстрее Томку из души вытряхнешь. Они с моею в последнее время разругались вдрызг. Даже не здоровались. Уж не знаю, что за кошка меж ними проскочила? Женщины! Нам их не постичь. А ты бери себя в руки и за дело. Некогда нам комплексовать и печалиться. Жить надо, чтоб радовались те, кого мы произвели на свет!
Когда Александр Иванович ушел, из туалета вышла теща. Все время, что Соколов с зятем сидели на кухне, Мария Тарасовна слушала их разговор, сидя на унитазе, боясь пропустить хоть одно слово.
— Поздравляю тебя, Егорушка, теперь начальником сделаешься. Никто не будет помыкать тобой,— женщина даже не стала скрывать, что подслушивала.
— Да, если все сложится, даже зарплата станет вдвое больше. И никаких морок с катерами, К началу работы и домой приеду спокойно. Никакого гада не нужно вытаскивать из моря. В новой зоне форму шьют, не вкалывают на лесозаготовках. Вдобавок там хорошая охрана, известная на всю область. В ее работу мне не соваться. Основной заботой станет почта и порядок с документами. Так это неново и несложно.
— А баб не боисся? Они вон какого медведя, как Соколов, чуть не осрамили. Это ж надо! Бабы мужика завалили! Я, слушая, чуть в толчок не провалилась со страху. Ох, и работа ваша проклятущая! Везде с оглядкой. Не побьют, так понасилуют! А то и хуже! Самое обидное, что ни за что и не спросясь.
— А кто спрашивает, когда морду бьет? — рассмеялся Платонов.
— Может, остаться на прежнем месте?
— Нет, мам. Эта работа особая. Туда областное начальство посылает не без своего умысла,— вспомнилось кстати, что начальник женской зоны не только фронтовик, но и ходит на протезах.
«Может, меня прочат в будущем на его место?» — стукнуло в голову
Мария Тарасовна села напротив зятя, подперев щеку кулаком.
— Чем завтра займешься? — спросила Егора.
— Поведу вас в цирк. Давно не были на представлении. Нужно всем отдохнуть, встряхнуться и вспомнить, что на каждую беду по радости отпускает сама жизнь, только нельзя этот шанс упускать. Нужно пользоваться всем, что дарит судьба.
Оля, узнав о предстоящем походе в цирк, мигом ожила, повеселела, заранее достала платьишко, в котором решила провести выходной. Лишь иногда, глянув на Тамарино кресло перед трюмо, девчушка закусывала губы, чтоб не разреветься. Ей было обидно, что мать так легко променяла ее на какого-то «хахаля».
Она еще долго не могла простить матери этого предательства, но время глушило боль. Домашние старались не вспоминать о женщине, покинувшей семью.
Егор, казалось, тяжелее всех перенес расставание с женой. Он часто вставал ночами, выходил на балкон и курил, пользуясь одиночеством. Себе задавал один вопрос: «За что?»
Ведь вот другие били жен, все время изменяли им, пропивали половину зарплаты, заботились только о себе. И от них не уходили, не бросали жены, жалели, поднимали пьяных из луж и грязи, вытаскивали из драк, отнимали у милиции, отмывали, отчищали и продолжали любить. Сколько выплакали и пережили те бабы, не счесть их горестей. Редко какая решалась уйти от пропойцы. Мучились до конца жизни, сцепив зубы, несли свой крест молча, не жалуясь на беды.