Тонкий ноябрьский лед
Шрифт:
Все четыре года после того, как я окончила школу, мама просила:
– Поступи. Пожалуйста, поступи.
Потом стала требовать:
– Вот, если не поступишь…
И дальше обычно следовало что-то из списка того, что со мной будет, если я не поступлю. От смертельной маминой обиды до жизни на улице. В итоге оказалось, что проще согласиться, чем продолжать бессмысленное сопротивление.
Поэтому университет в моем случае реально вымученный. Уже третий курс. А посмотреть сообщения все-таки нужно. Первое, что я увидела на экране:
«Она совсем с ума
Не очень удачное начало. Углубившись в переписку, я сделала два вывода:
1. Да, она совсем сошла с ума.
2. Нужно срочно ехать в университет.
Любимое развлечение одной преподавательницы: любыми доступными способами доставить нам максимальное количество неудобств. То ли она реально не понимает, что делает, то ли нарочно издевается.
Высотные дома, окружившие наш двор, были выкрашены в светло-розовый цвет, как небо перед рассветом. Десяток домов. Сотни квартир. Тысячи жильцов, волей судьбы живущих рядом, но не знакомых друг с другом. И у каждого – своя история.
***
В университете группу ожидал сюрприз – к последнему экзамену половина из нас не допущена. Наталья Петровна не зачла работу в семестре, не зачла рефераты и доклады, не зачла выступления на конференциях и отсутствие пропусков. Хотя прежде она говорила совершенно иное. Все было настолько плохо, что я сидела в аудитории и подумывала о том, что отчисление проходит довольно быстро и безболезненно. Если прямо сейчас озвучить свои пожелания, то через неделю точно будешь абсолютно свободным человеком.
Слушать Наталья Петровна никого не стала, попрощалась и ушла. Это обидно. Это несправедливо. И, как оказалось, с этим бесполезно бороться.
– И мы это стерпим? – сказала Мила, покидая аудиторию вместе со всеми.
– А что тут можно сделать? – спросил Дима. Вопрос, скорее, риторический. Ведь все знают, что это тупик.
– Как минимум, пожаловаться кому-нибудь, – продолжила Мила.
– Кому? Заведующей кафедрой? Так я тебя расстрою – это с ней ты сейчас разговаривала. Предлагаешь пожаловаться ей на нее же? – Дима не оценил энтузиазма Милы.
– Есть декан. Ректор, в конце концов. Можем пойти и добиться того, чтобы ее наказали за это.
Мила у нас полна необоснованного оптимизма.
Я махнула рукой на экзамен. Оно и к лучшему. Освободилась от сессии на три дня раньше, а пересдать можно и в сентябре.
Я вышла на улицу.
Примерно через три квартала вспомнила, что что-то не сделала. Забыла. Наверное, пора покупать таблетки для улучшения памяти. Проходящая мимо женщина так громко говорила по телефону, что я не могла сосредоточиться на своих мыслях. Телефон. Я не позвонила Диане! Конечно, если она вне зоны доступа, то в этом нет никакого смысла, но ради самоуспокоения позвонить нужно. Торопливо набрала номер. Недоступна. Это меня нисколько не беспокоило, Диана иногда не берет трубку неделями, если она забралась в горы.
Летом по вечерам в Петербурге пахнет морем. Невысокие дома в центральных районах, узкие улочки, стройные ряды маленьких магазинчиков вдоль дорог – все напоминает мне курортные города. Иногда,
Диана прислала сообщение, что с ней все в порядке, и попросила передать маме приветствие на сегодняшнем ужине. Я вспомнила, что у меня нет времени на подготовку к юбилею Александра Петровича. Не было времени ни на что. Поездка в университет «съела» свободные минутки, а спешка никогда не приносила ничего хорошего, но ехать все равно придется.
***
В пафосном ресторане все вокруг было белым. Это резало глаза после того, как я вылезла из темного такси, водитель которого трижды подъехал не к тому дому. Расплатившись и не дослушав извинения, выскочила и побежала к входу. В тот момент я опаздывала на двадцать минут.
На пороге меня перехватила мама и стала поправлять воротник, больно его оттянув:
– Кто тебя собирал?
– Личного стилиста у меня нет, поэтому собиралась сама, – отмахнулась, проходя внутрь, где должна была увидеться еще и с отцом.
– Твой отец здесь, – прочитала мои мысли мама, – Напивается. Собирается позорить себя и нас.
Папа никогда не напивается. Он изредка балует себя бокалом дорогого коньяка, смакуя, но мама до экстаза обожает обвинять его в пьянстве. Они не разговаривают между собой восемь лет, но оклеветать друг друга перед родственниками и друзьями – это традиция.
– Если вы ходите на праздники к общим знакомым, то лучше притворяйтесь чужими, чем пытайтесь спровоцировать конфликт, – осадила я ее, – Где Лиза? Хочу пожаловаться ей на жизнь.
– Ты лучше спроси, где Максим, – намекнула мама, а у меня перехватило дыхание.
– Мама, он здесь? – я в бешеном ритме крутила головой, чтобы высмотреть человека, который всего несколько месяцев назад был моим женихом. Он клялся, что измена не повторится. Мама клялась, что Максим и его родители сегодня на торжестве не появятся. По-моему, с меня достаточно клятв.
– Так будет лучше, – прошелестела мама мне в ухо.
Так будет лучше… Другие люди всегда знают, как тебе будет лучше.
– Почему ты не приходишь ко мне по утрам и не говоришь, какой кусок яичницы надо съесть? И не перечитываешь состав йогурта у меня в холодильнике? Но при этом считаешь, что ты вправе выбирать мне специальность, работу и даже мужчин.
– Вздор, – сказала мама, втянув меня в женский туалет.
– Я ухожу, – и я бы, действительно, со всеми распрощалась, но, толкнув дверь, чуть не попала Лизе по лбу, – Извини!