Тонкий ноябрьский лед
Шрифт:
Я отправила Диане сообщение, а она перезвонила со своего мобильника, не со спутникового телефона.
– Ты что, успела добраться до цивилизации? – спросила я.
– Да. В те редкие секунды, когда интернет и прочие блага у меня появлялись, то все дрожало от звона маминых сообщений. Я и поехала поближе к цивилизации. Рита, сделай одолжение – переговори с мамой.
Я зажала телефон ухом.
– И что я узнаю? Что я обязана немедленно купить билет на экспресс до Петербурга?
Пятясь, чтобы друзья не услышали обрывки разговора, я удалилась на немалое расстояние.
– Что мама боится за тебя, – произнесла Диана, – У нее есть причины быть такой: со своим бредом про счастливые отношения с мерзким Максом и с острой боязнью, что кто-то из нас однажды выйдет из дома и не вернется туда. Она потеряла ребенка. И не смогла продолжить жить дальше, если после этого вообще существует какая-то жизнь. Ты знаешь, что нет названия для родителей, потерявших детей? Есть вдовы и сироты, но нет слова, которое бы обозначало осиротевшую мать. Это я почерпнула недавно. И полностью согласна.
К прогулкам пристрастилась и Лиза – она ходила вокруг палаток с овощами, обхватив себя руками и – даже отсюда заметно – думая о чем-то печальном. Что в ней перевернулось за день?
– Да все я понимаю, – прошептала, зная, что у Дианы уникальный слух.
– Она в шоке от твоих метаморфоз.
– От моих? Ты вообще не приезжаешь домой. Не показываешься. Ездишь по лесам одна. Мама же с этим как-то мирится.
– Разве я после гибели Вики поменяла свой образ жизни? – с уверенностью спросила Диана, ведь то был риторический вопрос, – А ты?
Я поменяла. Я, как мама, и не жила после Вики.
– Допустим. Хорошо. Постараюсь найти оправдание своему поступку и позвонить маме.
Раздались гулкие звуки, и Диана пророкотала:
– Что? Нет, не занимай позицию виновного. Ты ни в чем не виновата. Но скажи ей обо всем по-человечески. А то у вас странные отношения: то ты слушаешься ее практически во всем, то уезжаешь, предупредив об этом в сообщении.
На сердце потеплело:
– Если у меня когда-нибудь родятся дети, то, ты осознаешь, что будешь для них «той самой тетей», которая поселилась на краю света, приезжает раз в год, как снег на голову, балует деликатесами и привозит чемодан сувениров?
– Угу. Той, что всегда в черных очках.
Вдвоем мы посмеялись, наслаждаясь моментом. Я сбросила звонок и опустила телефон, засунув его в передний карман удлиненных шорт.
Парни до сих пор болтались у забегаловки, о чем-то хихикая, как матерые сплетницы.
– Все хорошо? – озаботилась моими чувствами Лиза, когда я, впечатывая подошвой в песок треугольный камушек, встала подле нее.
– Порядок.
– Почему все не может быть так легко, как у детей? – поделилась размышлениями Лиза, и я отметила, что она вымышленным ножом ковыряет какую-то свою рану.
– Что с тобой?
– Ничего. Тоска напала, – вертелась она, избегая разговора. Только что мы говорили с Дианой про детей. Интересное совпадение.
– У детей тоже бывает нелегко, – скрестив руки на груди, ответила я, – Обиды. Провалы. Завышенные требования родственников. Травля
Неопределенное мычание от Лизы меня не устраивало, но к нам устремились парни, и я посчитала, что лучше сохранить приватность беседы. Лиза не говорит при них. Какие бы ни были мотивы, заставлять я не буду. Как по мне, ужасно, когда человека заставляют вытаскивать переживания на всеобщее обозрение против его воли, чтобы друзья и родственники вынесли свой вердикт.
– Эта тачка постоянно маячит рядом, – огорошил Кирилл. Они с Денисом подошли к нам, пересыпая из пачки в ладони микроскопические леденцы.
– Какая? – заволновалась Лиза.
– «Фольксваген». Синий. Московская область на номерах, – Кирилл дернул головой, незаметно указав на синий автомобиль, припаркованный под знаком «стоянка запрещена», – У Ельца еще тормозил рядом с нами. И после Воронежа я его видел.
– Да на юг маршрут у всех одинаковый, – разгрызая конфету, ответил Денис, – Подумаешь, пересеклись пару раз. Скорость тоже примерно одинаковая.
– Или просто похожие машины, – заметила Лиза.
– Скол под наклейкой на стекле. Собственно, и сама наклейка. Я под Воронежем ее запомнил. Будто водитель специально прижимается к нам.
Оттуда вышел сутулый мужчина средних лет с пестрыми контейнерами в руках и начал у продавцов набирать фрукты, принюхиваясь к плодам. Серенький такой персонаж: шлепки, широкая футболка не по размеру, соломенная шляпа и дрожащие, наверное, затекшие от вождения пальцы.
– Турист он, – успокоил всех Денис, – Сейчас мандаринок наберет и поедет в гостиницу. С чего ты вообще взял, что кому-то надо за нами гнаться?
Денис отвлекся на сообщения от отца. Мы переглянулись. Он-то не знал про лишний груз в багажнике, а мы знали.
– Начитался криминальных новостей, – выкрутился Кирилл.
«Фольксваген» заскользил по трассе, уезжая. Мы проводили его взглядами. Водитель не оборачивался, не тормозил и не застревал нигде, и уж явно не был наводчиком бандитской группировки.
– Умеешь ты создать атмосферное настроение, – я, удерживая пачку, отсыпала и себе пригоршню конфет.
– Померещилось, – ответил Кирилл. Могло, разумеется. Он изможденный и выглядит, как привидение: такой же прозрачный и с бледно-голубым отливом. Скоро закат. Это значит, что у Кирилла пойдет отсчет вторых суток без сна. Пассажиры иногда могут немного подремать, а водителю эта роскошь недоступна.
Внутренности сжимались в тугой комок, когда мы преодолевали последние километры оживленной трассы. Когда огибали город, все завязывалось уже в узел. Кирилл измотан, и у него проблемы с реакцией: он неоднократно вилял, избегая столкновения с изгородью. Казалось, опасное вождение волнует лишь меня, но Денис злился и кусал нижнюю губу, раздумывая, как убить Кирилла и закопать его тело.
– Довольно. С меня хватит, – взвился Денис, перестав тереть переносицу. Перед ним дилемма: надо урезонить водителя, но вырвать руль у человека, который непосредственно за рулем, невозможно без последствий.