Тоннель времени
Шрифт:
– Я знаю это заведение как свои пять пальцев.
Стольников оглянулся, подмигнул девушке, хрястнул блестящей ручкой, повернув ее до отказа вниз, и надавил на дверь. В лицо ему ударил свет с потолка, он зажмурился и вошел.
Сделав два шага вперед, он развернулся направо и увидел первого. За письменным столом, заваленным папками, сидел молодой человек в натовском камуфляже и потягивал из кружки чай.
– Уже во всем новом? – изумился капитан. – Когда вы успеваете, а?
– Ты кто такой? – прокричал боевик. Судя по манерам поведения, его статус был не ниже полевого командира. –
– Сейчас постучим, – сказал Стольников, поднимая «кедр». Когда он рассматривал в упор покрытое щетиной одутловатое лицо бандита, он вдруг подумал не к месту, что тот страдает болезнью почек или печени. Серое, почти черное лицо бандита выдавало в нем страдальца от запоров. – Думаю, что представляться не стоит.
Ирина, чтобы грохот выстрелов не парализовал ее волю, закрыла уши руками.
Расплескивая чай из кружки, на которой был изображен смеющийся Микки-Маус, боевик выскочил из-за стола, с грохотом роняя на пол стопку дел, и, остановленный пулями, навалился спиной на стеклянный шкаф. Одна из дверок, не выдержав давления восьмидесятикилограммового тела, хрястнула и почти без звука развалилась на пять или шесть кусков, похожих на турецкие ятаганы.
Бандит хотел закричать, но все происходило настолько стремительно, что он даже не успел напрячь голосовые связки.
Выстрел ударил в стены, отраженная из ствола гильза ударилась в угол, отскочила от него и запрыгала по полированной столешнице. Немного успокоившись, она уверенно покатилась по столу. Умело лавируя меж расставленных на ее пути преград – канцелярского набора и пепельницы, она достигла края и, перевернувшись, упала на пол.
За те десятые доли секунды, что это происходило, один из приближенных Хараева успел только открыть в совершенном изумлении рот и начать оседать. Материя его светлой куртки на левой стороне груди, прошитая насквозь пулей, стала стремительно пропитываться чем-то темным. Пятно расползалось неровно – так промокает пересушенная на батарее половая тряпка, брошенная на залитый пол. Второе пятно появилось в районе ключицы. Стольников представил, как это больно. Оттого и крика нет. Бандит был оглушен болевым шоком.
Капитан продолжал смотреть на агонию, и пропавшие с его лица розовые пятна волнения свидетельствовали о том, что он не испытывает ни удовлетворения, ни отвращения. Так трудится над вычислением среднего заработка служащих главный бухгалтер закрытого акционерного общества. Так работает на войне профессионал.
Полевой командир – Стольников так и не узнал его имени – уселся на пол, глаза его еще продолжали отражать жизнь, но взгляд был направлен уже не на убийцу. Куда-то в сторону огромного засыпанного сейфа у противоположной от стола стены.
Еще мгновение, и левое веко его сыграло нервным тиком – словно кто-то внутри бандита выключил рубильник. Рука его дрогнула, свет в его глазах погас, и голова, уже не удерживаемая шеей, свалилась набок.
Оценив результат, Стольников опустил руку с автоматом и, придерживая за локоть Ирину, вышел в коридор. Он ожидал увидеть в служебном помещении руководства колонией более одного человека. Но этот коридор не может пустовать. Кажется, оглушительные выстрелы никем не были оценены по достоинству.
Стольников рванул на себя следующую дверь. Никого. Прошел дальше.
– Послушайте… Стольников! – позвала девушка. – Это обязательно делать?
– Что?
– Убивать людей?
– Я немного занят, мне некогда вести светские беседы, – Саша торопился по коридору.
– Это не светские беседы! Мы же можем просто пройти незамеченными! Зачем убивать?!
– Если мы упремся в тупик, все эти, как вы сказали, люди будут нас здесь ждать. Я не могу делать им такие подарки!
– Но вы же их… убиваете?
Стольников остановился и сделал шаг навстречу Ирине.
– То, что вас до сих пор не изнасиловало семь сотен, как вы говорите, людей, а после не вспороли вам живот и не отрезали груди, – это заслуга не их совести, а организатора бунта, который намерен воспользоваться вами как заложницей!
– Что вы такое говорите?!
– Я говорю о том, что видел собственными глазами! Я говорю, потому что хорошо знаю, на что способны эти ублюдки. Вас насиловали бы раз за разом семьсот человек, истосковавшихся по женскому телу, и я думаю, вы не вынесли бы и десятой части такого испытания! Вам что, папа не рассказывал, чем занимаются банды боевиков, входя в селения?
– Но вы…
– Я на войне, девочка!.. – перебил ее Стольников. – Нравится это тебе или не нравится! У меня есть задание, я его выполняю! Хотя, признаюсь, куда с большим удовольствием я бы сейчас находился не здесь и не в вашем обществе, а в одиночестве, в парке, на лавочке, в Инсбруке!
Ручки в кабинетах были одинаковые, и хрустели они так же, как их сводные сестры, – с металлическим клацаньем, сочно, словно отказывая входящему в тот момент, когда тот еще даже не переступил порога.
– Это что за явление?
Раздражение встречало Стольникова в каждом кабинете. Выяснялось, что люди в этом здании не любят, когда их тревожат, не предупредив заранее.
В этом помещении за столом сидел молодой человек кавказской внешности, доставлен он сюда был, видимо, недавно, и время в тюрьме не успело стереть с него лоска мажора. Это же мешало ему встать и выбросить наглого посетителя за дверь. Второй арестант сидел напротив него и тоже не успел убрать с лица самодовольную улыбку. Между ними на сдвинутых столах стояли дымящиеся кружки с чаем и лежали два автомата.
– Эй, ты что, в магазине, что ли? – рявкнул, краснея щеками, молодой кавказец.
– Кто такой?
Гнев на его лице сменился удивлением, когда он увидел за спиной Стольникова девушку. В пылу погони кепка Ирины сбилась на затылок, и теперь, бросив на нее взгляд, можно было прослыть слепцом, не угадав в ней женщину.
Второй прокричал что-то на чеченском, и оба схватили лежащие на столе автоматы.
Саша давно обратил внимание, что они стоят на предохранителях, поэтому сильно не спешил. Оба чеха вдруг заорали так, что Стольникову показалась картина: эти вопли разрезали тишину всего этажа, прошлись по всем закоулкам «Миража», спустились вниз и заставили всех заключенных поднять головы к потолку.