Тоннель времени
Шрифт:
Через минуту, подталкивая, ввели в центр управления Ждана. У полковника была разбита губа и припух нос. По тому, как Ирина окинула его взглядом, Стольников понял, что они знакомы. Впрочем, ничего удивительного в этом капитан не обнаружил – Ирина жила в доме отца, где часто появлялся Ждан.
Жулин постучал в стекло стены. Саша махнул ему, и прапорщик вошел.
– Там передают, что тридцать утырков к ширеву готовы…
– Ну что, Хараев, в путь? – спросил Стольников. – Не шути со мной.
– И ты со мной не шути, капитан.
На том
Спустившись в бокс «Б», Стольников увидел человека в белом халате, сидевшего на стуле перед медицинским лежаком. Бокс «Б», или «жмуровая», как называли это помещение заключенные и охранники, имел вполне официальное название – «морг». Вдоль стен располагались холодильные камеры, из которых свободно выезжали на колесиках носилки. Первым делом, спустившись, во избежание недоразумений Хараев велел выкатить, проверив, все камеры. Не обнаружив ничего подозрительного, он приказал боевикам приготовиться к инъекции.
Стольников смотрел на врача, стоявшего к нему спиной, и пытался побороть искушение признать его. Он видел этого человека. Он его знает. Лицо врача было перетянуто маской, но капитан узнавал в нем знакомого, давно знакомого, по движениям, голосу, поворотам туловища, наклонам.
«Ерунда какая-то…» – подумал он, и вдруг его словно током ударило.
Чтобы скрыть эмоцию на лице, он даже отвернулся от Хараева. Айдаров оторвал от ограждения кусок стальной проволоки, капитан вставил его в запал, и теперь граната покоилась в его кармане.
«Не может быть, – снова решил он. – Этого не может быть. Ермолович мог оказаться здесь только по одной причине – встретившись со мной на втором этаже ЦУМа».
И все-таки это был Ермолович. Санинструктор из разведвзвода капитана Стольникова. Раз посмотрев на капитана и на секунду задержав на нем взгляд, Ермола отвернулся. Саша узнал эти глаза.
«Зубов в четверг был в Москве. Он прибыл в ЦУМ, поднялся на этаж и ждал. Узнав Ермолу, подошел и все объяснил. Зубов все это время работал… Но что задумал генерал?»
Саша боялся сделать что-то, что пойдет вразрез с планами отца Ирины. Если генерал был в Москве и раскрыл бойцам явочное место для экстренного сбора, значит, у него есть план.
Один за другим боевики ложились на кушетку, Ермолович вводил им в вену раствор, после чего шприц выбрасывал, вынимал новый, ломал головку ампулы и заполнял шприц антидотом. Конвейер не останавливался ни на минуту. Пока санинструктор управлялся с порциями, боевики отлеживались после инъекции. Но как только Ермола, подняв полный шприц, говорил: «Следующий!», предыдущий вставал со своего места, уступая его очередному.
И вдруг случилось неожиданное…
В бокс ворвался, оттесняя плечами стоявших у входа, взмыленный арестант.
– Я так и знал, что нас хотят кинуть!.. – проорал он и развернулся ко входу. – Ломай двери, нас кидают!..
Хараев прокричал что-то на чеченском, и пятеро или шестеро боевиков, которым еще не был введен антидот, развернулись навстречу арестанту.
Но тот был
– Черт возьми! – прокричал Саша. – Этого еще не хватало!.. Заприте двери, мать вашу!..
И в этот момент ворвался второй арестант. Настроен он был не менее агрессивно. Еще одна очередь – и один из приближенных Хараева повалился замертво, а второй, уронив автомат, взвыл и бросился в глубь бокса.
Пули прошили воздух над головой девушки. Ермолович, вводя раствор, даже не обернулся.
Стольников ногой подбросил лежавший на стуле автомат, поймал и, не целясь, выстрелил одиночным.
Человек, стоявший у самой стены, чуть завалился назад и стал падать. Его затылок, крепкий, поросший черной и густой щетиной, прикоснулся к толстому стеклу, и оно осыпалось, как горох из сита. Осколки падали на лицо его, ранили скулы, щеки, но он даже не закрывал ни рта, ни глаз. Он был мертв задолго до того, как лопатки его коснулись мощеного тротуара.
Автомат вылетел из рук второго боевика – это Жулин, достав бандита ногой, падал теперь на пол вместе с ним…
Первым вскочил боевик.
Увидев смерть друга, поняв, что обратно мозги не собрать и голову его не склеить, он оставил попытки дотянуться до оружия и дернул из рукава нож. Он блеснул в воздухе, и сразу стало ясно, что держит его не уличный хулиган, а знаток своего дела. Короткие полувзмахи, шутейный дриблинг, уверенные движения в плечах.
– Мужчина, да? Иди, возьми! Положи автомат! Иди и возьми! А? – горец только что не танцевал лезгинку. Было видно, что он находится в состоянии порядочного наркотического опьянения.
«Вот почему Зубов велел идти в морг, а не в лазарет, – понял Саша. – Он понимал, что все медикаменты расхищены, а сам лазарет служит местом, где можно получить в очередь очередную дозу».
Хараев с усмешкой посмотрел в сторону Стольникова.
– Тебя зовут, нет? – почти серьезно бросил он.
– Ты уж прости меня, – сказал капитан, поднимая автомат и стреляя вооруженному ножом бандиту в колено. – Не до героизма мне.
Гортанный вскрик мучающегося от боли боевика заглушил все движение вокруг. Катаясь по полу и всякий раз наваливаясь на лежащее на бетоне лезвие, бандит резал на лоскуты свою рубашку, а вместе с нею и кожу. Боль в руках от порезов была ничтожной по сравнению с той, что разрывало колено.
– А руками слабо? – с ненавистью процедил Хараев, подходя к боевику и выстреливая ему в голову. – Илля лях ваххамадун рассуллю лах… – пробормотал.
– Живы будем, как-нибудь проверим… – пробормотал, не сводя глаз с Хараева, Саша.
– Обязательно.
Последний из боевиков поднялся с кушетки, на нее лег Хараев.
– Дага! – прокричал он по-русски за мгновение до того, как Ермолович вонзил ему в вену иглу. – Я подойду к забору первым. Выходить будем пешком через ворота, ты понял меня, Дага? Машина выедет следом, Стольников!