Тоннель
Шрифт:
Нарочно не спеша он подошел к баррикаде. Все четверо следили за его приближением — светловолосая женщина, ее муж в дорогом костюме и две тонконогие девочки-полукровки. Выглядели они как люди, которых только что ограбили на улице.
— Мы пришли, — повторила русская. — Пропустите нас.
Это была не просьба, вот что он понял сразу. Такие, как она, просить не умели, их никто не научил. Они называли адрес, не отрываясь от телефона, и расплачивались так же не глядя, и всегда лучше знали, как проехать. И голос у них был именно такой — как будто они и не ждали ответа. Вот и эта тоже пыталась сделать вид, что ответ ей
— Ларочка, — начал ее муж с очевидной досадой. Заметно было, как ему неприятно стоять здесь в роли просителя и что жена ведет за него переговоры. — Лара, я думаю, это необязательно...
Азербайджанец, подумал таксист из Андижона, вслушиваясь. Или аварец. Нет, точно азербайджанец. Любят они зачем-то жениться на русских.
Впускать их андижонцу не хотелось, причем не только из-за женщины. И все-таки мужчина был свой, пускай и не желал этого признавать. И судя по его виду, помощь была ему нужна. Более того — была ему предложена. Отправить их сейчас обратно означало бы, что все действительно не имело смысла, а смысл ведь никуда не исчезал и нужно было просто вспомнить о нем.
— Проходи, друг. Поможем тебе и твоей семье, — сказал он седому азербайджанцу, а после не глядя кивнул на его жену: — И дай ей прикрыться что-нибудь. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 16:01
Митя разлепил глаза и понял, что сидит на асфальте, привалившись к задней двери Тойоты, и что рот у него открыт, а язык распух и прилип к нёбу. Шея затекла, пить хотелось нестерпимо. Чертов «Абсолют», подумал он со стыдом, и ведь выпили всего ничего. Как же я так отключился. Странное молниеносное опьянение прошло так же быстро, как и наступило, остались только режущая головная боль и жажда. Так тебе и надо, идиоту. Нашел время. Кто вообще пьет водку, когда нет воды?
Он пересел сюда, чтобы поговорить с Аськой, и помнил, что в самом деле с ней разговаривал. Трогал за плечо, шумел, что-то объяснял. Казался себе очень убедительным, чувствовал себя отцом. А лицо у нее опять было усталое и чужое, и слова его не годились, поэтому он сердился и говорил еще. А потом, видимо, заснул. Просто вырубился. И понятия не имел даже, чем закончился разговор.
Осторожно, чтобы не стукнуло в висках, он поднялся на ноги. Голова была как стеклянный шар с кипятком, больно было даже ворочать глазами. Самый дерьмовый вид похмелья, от которого нет лекарства, только лежать в зашторенной комнате, и ждать, пока пройдет, и пить воду. Газированную, без газа, из чайника, из-под крана. Он представил ледяную струю с легким привкусом хлорки и как стынут зубы, течет за ворот и холодно в животе.
Надо было найти Аську. Как-то все поправить. Что сказать шестнадцатилетней дочери, которая считает тебя мудаком?
В машине ее не было. Компания снаружи тоже поредела, в проходе между Тойотой и полицейским автомобилем остались трое — муж и жена Патриоты и мама-Пежо. Политический спор, очевидно, иссяк вместе с «Абсолютом», и теперь они сидели над пустой бутылкой, как бойцы у ночного костра, и пели. Нестройно, тихими усталыми голосами.
— …что ж ты вьеоооошьсяааа... да над моееееею головооооой... ты добыыыычииии не дождеооошьсяаа...
Мама-Пежо
Смотреть на них было почему-то неловко, как заглядывать в чужое окно. Митя шагнул назад, пока его не заметили, и повернулся к кабриолету. Стекла в дорогущей плоской мыльнице запотели, внутри под матерчатой крышей ритмично скрипело сиденье и охала нимфа. Без особенной страсти, на одной ноте, как в плохом порнофильме.
Это мы от страха, Ась. Нам просто страшно, и мы ведем себя как идиоты. Или как свиньи, подумал он, заметив в стекле свое отражение. Хотя сейчас ему было скорее тошно. Мутило, и болела голова, и очень, просто адски хотелось пить. Куда же она все-таки делась?
Он осторожно повернул голову вдоль бесконечного ряда машин — налево, потом направо — и увидел Сашу и хозяйку Порше Кайен в черном платье. Они шли к нему по проходу медленно, увлеченные разговором, как школьницы после уроков, и выглядели нормально. Необъяснимо, раздражающе нормально, словно окружали их не горячие железные коробки, запертые в тесной кишке под рекой, а обычный какой-нибудь бульвар с деревьями и скамейками или спокойная городская улица. Словно все было в порядке. И только когда он двинулся им навстречу, вздрогнули и схватились за руки.
— Вы где были? Аська с вами? — спросил он хрипло, стараясь дышать в сторону. И понял по Сашиному лицу, что это не помогло.
— Нет, Митя, она же была с тобой. Когда мы уходили, — сказала Саша особым своим голосом, осторожным и ровным, каким говорят при гостях с детьми, когда те вот-вот устроят истерику, или с психопатами, у которых в руке нож. Каким говорила с ним буквально позавчера на чужой даче, над тарелками с домашней бурратой.
И он сразу опять разозлился. На себя, на нее, на красивую женщину-Кайен, которая вежливо смотрела в сторону. На похоронное пение за спиной и пьяную возню в кабриолете. На Аську. На то, что, если б нашлась сейчас где-нибудь лужа, грязная, теплая, с масляной пленкой, он лег бы на асфальт и пил бы из лужи.
Глаза у Саши были такие, словно он уже это сделал и собирался повторить, и главное — загородить его от красавицы из Порше, чтоб та не заметила. Но тут темно-синий Лексус LX570 в соседнем ряду ожил и бархатно, сыто затарахтел, как будто внутри у него заработал желудок. И Митя, не поверив ушам, рванулся к полированному монстру и заколотил в окно.
Помедлив, стекло поехало вниз.
— Вы с ума, блин, сошли, что ли? — просипел Митя, задыхаясь одновременно от ярости и облегчения. — А ну выключите сейчас же! Двигатель! Выключайте!
Оторопевший владелец Лексуса повиноваться не спешил, так что Митя просунул голову в салон, чтобы дотянуться до зажигания, и тогда только разглядел седую бороду, душное черное облачение и массивный наперсный крест. И хотя трепета особенного не испытал, все же несколько смутился. Не хватало только при всех сейчас орать на священника. Ну точно, елки, священник. И, судя по машине и кресту размером с ладонь, важная какая-то шишка. Странно, что без водителя. Как это мы про него забыли. А ведь синий православный Лексус все это время стоял тут же, справа от кабриолета, и мятежная мама-Пежо даже вроде отпустила вчера ночью пару едких комментариев о доходах церковных иерархов.