Тоннель
Шрифт:
— О, а мы за вами! Там народу реально толпа уже, — крикнула первая голосом школьной ябеды.
Маленький охранник замедлил шаг, подробно оглядел тесное платье и голые коленки и обернулся. Рожа у поганца была глумливая.
— Добровольцы твои? — спросил он вполголоса, ухмыляясь.
— Только давайте поскорей как-нибудь пойдем, да? — продолжала девица в платье. — Некрасиво вообще-то вот так ключи забирать. Это общая еда, если что.
Вторая девица молчала. Вид у нее был испуганный и детский, словно она сейчас разревется и побежит к мамочке или засунет палец в рот. И лет ей было даже не двадцать, а вряд ли больше четырнадцати.
Отвечать
Минут через пять выяснилось, что толпа, о которой говорила регулировщица с голыми ногами, собралась вовсе не у грузовика с консервами, как было велено, а на добрых полкилометра ближе, у запертого патрульного Форда. И состояла к тому же в основном из навьюченных сумками беженцев, которые узнали рослую чиновницу с блокнотом и нашли наконец, на кого излить свои несчастья и кому предъявить претензии. Преградили ей дорогу, обступили и зашумели, как сердитые чайки.
В прошлый раз на этом самом месте ее чуть ли не качали на руках. Теперь, три часа спустя, до этого было далеко. Напротив, можно было подумать, что именно женщина в синем костюме оставила пятьдесят с лишним человек без пристанища, воды и всякой надежды (и проклятые ворота вчера закрыла тоже она), и за это ее вот-вот настигнет справедливая кара. Как бы лупить не начали, подумал Митя и стал пробираться к эпицентру скандала, чтобы выдернуть оттуда Аську. Взять ее за руку и просто не отпускать больше, совсем. Как она вообще там оказалась? От «Святого источника», конечно, уже не осталось ни капли.
Женщина-Мерседес, к слову, тоже вела себя по-другому — никого не пыталась перекричать и обычных своих речей не произносила, а стояла молча со скучным лицом, как единственный взрослый посреди распустившейся детсадовской группы. И в какой-то момент даже глянула на часы, будто проверяя, сколько времени может еще потратить на глупости, прежде чем займется по-настоящему важными делами.
Тактика была новая, но опять сработала — трудно кричать на человека, когда это не производит на него ни малейшего впечатления, так что минуты через две шум постепенно захлебнулся сам собой, ярость увяла и наступила неловкая тишина. Но даже тогда женщина-Мерседес не заговорила. С видом усталым и строгим стояла посреди обвинителей и паузу держала красиво, по Станиславскому. Слышно было, как хнычет в Пежо проснувшийся мальчик и как мать ласковой скороговоркой утешает его. Еще и ребенка напугали, висело над головами. Кто-то смущенно кашлянул.
— Так вы делать собираетесь что-нибудь или нет? — спросила наконец владелица сумки Bosco Sport, но уже неуверенно, почти жалобно.
— Через пятнадцать минут, — ответила женщина-Мерседес и оглядела собрание, — мы начнем раздавать продукты. Наша самая важная сейчас задача — накормить людей. С этим, я надеюсь, никто здесь не будет спорить?
Собрание безмолвствовало. Спорить точно никто не собирался.
— А частными вопросами, — продолжала она, становясь как будто выше ростом, — мы займемся после. Когда дети перестанут плакать от голода. Вы сможете потерпеть?
На хозяйку Bosco больно было смотреть. Ее товарищи по несчастью как-то незаметно расступились, превратились в зрителей, и единственным оппонентом строгой чиновницы почему-то осталась она со своей олимпийской сумкой.
— Вот
— Лёша! — раздался деловитый женский голос. — Лёша, мы тут вещи пока сложим, а вы идите! Очередь там займите!
И как всегда бывает при слове «очередь», толпа мгновенно проснулась и заторопилась. Всем одновременно вспомнилось, что до польской фуры минимум полкилометра, а людей в тоннеле много. Работая локтями и наступая друг другу на ноги, беженцы вперемешку с владельцами окрестных машин плотной вереницей потянулись к рефрижератору, и в проходах сразу стало не повернуться. Митю пихнули в плечо; он влился в поток и тоже затолкался, вытянув шею. В левом ряду он увидел Сашу и красавицу из Кайен, в правом — семейство Патриотов и наконец далеко впереди — Аськину стриженую макушку.
— Ася! — позвал он. — Подожди, Ась!
Но она не услышала и не обернулась. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 16:35
Молодой лейтенант добрался до патрульного Форда с опозданием на каких-нибудь десять минут и всеобщего исхода к польскому грузовику не застал, так что увидал те же самые пустоту, и мусор, и брошенные машины, которые так напугали их с доктором на той стороне тоннеля. Как если бы пустота следовала за ним. Или, скорее, наоборот — предшествовала ему. Однако доктора с ним теперь не было, а сам он ничему уже не удивлялся и, пожалуй, испытал даже что-то вроде облегчения. По сравнению с тем, что творилось у баррикады, пустота казалась далеко не худшим вариантом.
Початой бутыли «Черноголовки» при нем больше не было — он отдал ее почти сразу, как только баррикада скрылась из виду. А совсем если честно, и не отдал вообще-то, а просто поставил на асфальт в проходе между рядами и быстро пошел дальше. Не оглядываясь и не прислушиваясь, чтобы не знать, кому она достанется и не возникнет ли драка, какая-нибудь некрасивая дележка, потому что это было не его дело и вода была не его. В особенности — вода.
И теперь он стоял у пыльного Форда, разглядывал через окно грязноватые кресла, распахнутый бардачок, забытый на торпеде капитанский мобильник и пытался вспомнить, зачем он сюда пришел. Была же какая-то причина, наверняка. Или не было? Пить не хотелось, спать тоже. Даже ноги в тесных ботинках давно перестали болеть, а он и не заметил. Он как будто вообще ничего сейчас не чувствовал, кроме пустоты.
— Ну чё, поймал своего убийцу? — вдруг спросили сзади.
Голос был женский, чуть хрипловатый и раздался у него над самым ухом, как если бы говорившая подошла вплотную и собиралась поцеловать его в шею. Но старлей, который никакого голоса в эту минуту услышать не ожидал, вздрогнул и повернулся так резко, что едва не упал. И прямо перед собой увидел нимфу из кабриолета. Босую, растрепанную, с порванной лямкой на платье и совершенно пьяную, но все равно невозможно, непереносимо прекрасную.