Тоня Глиммердал
Шрифт:
— Марш домой, она тебя пристрелит! — кричит Тоня и отгоняет его одной рукой.
Довольно трудно ехать, держась за руль одной рукой и отгоняя от себя кружащую над головой чайку, если где-то неподалеку — буйнопомешанная с заряженным ружьем. У реки колесо попало на ком грязи, и гроза Глиммердала растянулась на дороге во весь рост. Черт! Из коленки хлещет кровь, вот свинство! Тоня рассердилась, огорчилась, бросила на дороге велик с крутящимися колесами и похромала вверх по горке.
Хейди как раз, стоя посреди дороги, целилась
— Сейчас же прекрати! — прокричала Тоня.
Хейди выстрелила, и чайка с тяжелым стуком шлепнулась на землю. Дылда метко стреляет. Четыре чаячьих трупа уже лежат в разных концах двора.
Чайка-Гейр опускается Тоне на плечо, она цепко хватает его за лапы.
— Твою чайку я стрелять не буду, если ты этого боишься, — говорит Хейди и начинает сгребать птичьи трупы.
— Ты не должна убивать чаек! — зло кричит Тоня. — Это наверняка тетушки Чайки-Гейра, чтоб ты знала!
Она в ужасе оглядывается, одновременно пытаясь закрыть Чайке-Гейру глаза, чтобы уберечь его от страшного зрелища.
Хейди и ухом не ведет. Поднимая последнюю чайку, она бросает взгляд на Тонину коленку. Тоня вспоминает, как у нее в последний раз текла кровь. Это было зимой, после драки с Уле. Тогда Гунвальд заклеил ей всё пластырем. Теперь она стоит тут и истекает кровью, а Хейди хоть бы хны.
Когда дверь дома с шумом захлопывается, Тоня понимает, что выхода нет. Ей придется поговорить с Клаусом Хагеном.
Клаус Хаген изумился, увидев, кто ввалился в контору. Он не общался с Тоней после того дня, когда выставил зимой из кемпинга троих детей. Вспомнив, в какой ярости была тогда Тоня, он кашлянул.
— Привет, — сказала Тоня.
И вздохнула так горестно, что Хагену пришлось посмотреть на нее еще пару секунд.
— Ты поранилась? — спросил он, заметив кровящую дырку в брюках.
Тоня помотала головой.
— Нет… чуть-чуть.
Немного подумав, Хаген пальцем подманил ее к своему столу и достал аптечку первой помощи. И пока Тоня, пораженная таким поворотом событий, тихо сидела на стуле, закатав штанину, Хаген промыл рану от крови и грязи и наклеил пластырь ничуть не хуже любого другого человека. Такого выпендрежного пластыря Тоня еще не видела.
— Ну вот, — сказал Хаген, закончив и жестом сгоняя ее со стула.
— Спасибо, — ответила Тоня. — Послушай, Клаус, я хотела спросить: ты не можешь сделать мне одолжение?
— Какое? — с сомнением спросил хозяин кемпинга «Здоровье».
— Ты не мог бы не покупать хутор Гунвальда?
Клаус Хаген с треском захлопнул аптечку.
— Ты, похоже, немало решаешь в этой долине, Трулте.
— Тоня, — поправила Тоня.
— Тоня. Но этот вопрос тебя не касается. Это бизнес. Я открыл кемпинг, чтобы зарабатывать на нем деньги. Сейчас мне предложили купить потрясающий участок — он ближе к горам, оттуда лучше вид, и вообще он дает больше возможностей развивать кемпинг «Здоровье». Конечно, я его куплю!
Тоня топает ногами, так что брючина сама раскатывается обратно.
— Это хутор Гунвальда! — кричит она.
— Это отличное место под строительство дачных домиков, вот что это такое! — строго говорит Клаус Хаген. — У меня большие виды на Глиммердал, Трулте. А участок на горе — просто золотая жила. Я был бы идиотом, если бы отказался от покупки.
— Но разве ты не зарабатываешь достаточно денег уже здесь? — спросила Тоня.
Тогда Клаус Хаген широко раскрывает рот и смеется, сотрясая
— Хорошо, что ты не занимаешься бизнесом, дружочек, — гогочет Хаген. — А то бы осталась без денег. Никогда нельзя успокаиваться на том, что имеешь, никогда. Стоит тебе остановиться — и всё, ты сошел с дистанции.
Тоня Глиммердал стоит перед лощеным богачом, и ей ужасно хочется треснуть его по башке. Важные вещи — это дом и друзья, мама и папа, звуки скрипки и горы, река и море, которое поднимается, — вот это важно. А деньги совсем не важны. Можно даже плавать на теплоходе без денег. Тоня вспоминает, как она разбила окно в кемпинге, и Клаус Хаген забрал все деньги из ее копилки, а коробочку вернул. Дурак!
Когда Тоня с крутейшим пластырем на коленке покидает кемпинг, Клаус Хаген всё еще стоит у окна и улыбается, качая головой. Возможно, он думает, что ему наконец удалось переманить грозу Глиммердала на свою сторону.
Но в этом он, конечно, ошибается.
Тоня сидит за стиральной машиной. Она только что поговорила с Гунвальдом по телефону. Она рассказала ему об овцах и о весне, но это не помогло. Он только блеял что-то в ответ. Тогда Тоня рассказала о Хейди, которая перепрыгнута реку, и Гунвальд тут же положил трубку. Он не может о ней слышать. И он словно бы сохнет, кажется Тоне. Большой, сильный Гунвальд. Тоня так без него скучает, сил никаких нет, и от этого она тихо и отчаянно плачет сейчас за стиральной машиной. О, как же она ненавидит эту Хейди! Это ужасно — ненавидеть так сильно. Тоня Глиммердал переводит взгляд на телефон, пару секунд думает и набирает новый номер.
— Уле, это ты?
Тоня говорит шепотом. Папу лучше ни во что не посвящать, чтобы он потом не виноватился.
— Конечно, я. А ты чего шепчешь?
Тоня еще больше съеживается за стиральной машиной.
— А ты можешь прогулять завтра школу и приехать сюда? — спрашивает Тоня скороговоркой.
— Не вопрос, — отвечает Уле.
Благословенны такие, как Уле, которые не успевают подумать, прежде чем сделать глупость.
— Отлично, — говорит Тоня. — Жду тебя на пристани без четверти одиннадцать.
— Эй, постой, у меня денег нет!
— Скажешь Юну-матросу, что я передавала ему привет. Всё, не могу больше говорить.
— Подожди! — говорит Уле. — А что мы будем делать? Тоня закусывает нижнюю губу и выглядывает из-за машины. На пороге стоит Чайка-Гейр и смотрит на нее подозрительно.
— Придется пойти на твой дурацкий план, — говорит Тоня. — Мы похитим у Хейди собаку.
Наутро у Тони болит живот, но, не обращая на это внимания, она делает всё что всегда: мажет тресковую икру на бутерброды, болтает с папой, чистит зубы, закидывает на спину рюкзак и стремглав несется к мосту, где ее ждет школьный автобус с Лизой-шофершей за рулем. Но когда они въезжают в центр и Лиза включает сигнал, что они будут поворачивать на Барквику, Тоня говорит: