ТОРА И МОРАЛЬ
Шрифт:
Получается, что, хотим мы или не хотим, система моральных ценностей должна побуждать человека к активному созидательному поведению, должна подталкивать его к добрым делам.
Нам говорят, ну так давайте введём такую систему. Выпишем ряд правил, которые будут запрещать плохие дела и заставлять людей творить только добро. Так и напишем: глава такая-то уголовного права, абзац номер такой-то — всякий кто видит старушку, шагнувшую на проезжую часть под красный свет, обязан оттащить её обратно, даже если она сопротивляется, иначе он присуждается к заключению сроком на три месяца в колонии облегчённого режима с правом ограниченной переписки с теми, кто ещё остался на воле… Вы смеётесь. Но попробуйте придумать что-нибудь конструктивное, используя силу гражданского закона, объявив гражданам: наше общество так
Разумную моральную систему нельзя ввести ни по договору (всегда кто-то заявит: а я под вашим документом не подписываюсь), ни голосованием (всегда кто-то скажет: почему я должен выполнять волю большинства?). Общественный договор не может не вступать в противоречие с личной выгодой каждого человека. И когда он в такое противоречие вступает, то, скажите, что побеждает — договор или личный интерес?
Посмотрите, как работают уголовные кодексы. Объявляют: кража наказуема. И насколько объявление помогает? Где кто и когда наблюдал снижение статистики квартирных краж?
Апеллировать к "сознательности" граждан вряд ли стоит. Предположим, мы объяснили всем, что каждому выгодно, чтобы никто не воровал. Все согласятся. И чем больше народу с этим согласится и станет выполнять предложенное правило, тем вольготнее будет действовать вору. Да и только ли явные воры нарушает общественный запрет на воровство? Гражданин, уклоняющийся от уплаты налогов, прекрасно знает, что если все перестанут платить налоги, то общество развалится: не будет социальной помощи малоимущим, рухнет инфраструктура, ибо неоткуда будет взять средства на содержание государственного аппарата с полицией, градостроительством и надзором за природой. Теоретически наш неплательщик с этим согласен, но платить налоги всё равно не хочет, считая, что пусть платят другие, но не он. Самому себе или своим друзьям он объясняет так: государство само склонно к воровству, по крайней мере своих граждан оно обкрадывает не стесняясь, причём средства разбазариваются неэффективно, уходя на всякие идиотские проекты и программы, от которых людям ни холодно ни жарко, исчезают в карманах разных казнокрадов, оплачивают существование массы паразитов-бюрократов; казна страны — мешок с дырками; поэтому будем считать, что выпали именно мои деньги, причём у государства и его вороватых чиновников ничего не убудет, никто даже не заметит недостатка моей крохотной суммы в океане общего бюджета, а мне мои денежки помогут больше, чем всему обществу… Так сознание личной выгоды перечёркивает все преимущества общественного договора.
Именно по этой причине преступность во всех без исключения странах растёт из года в год. Если изучить график роста преступности в некоторых обществах, то теоретически можно рассчитать дату, когда в будущем все их граждане переедут на постоянное жительство в тюремные камеры. Число правонарушений можно уменьшить только введением драконовских законов, беспощадно карающих каждого, пойманного на месте преступления. Но теперешние общества, наученные опытом тоталитаризма и диктатур, несогласны с установлением подобных законов, ибо ограничения работают только при жёстком правлении, которое ещё страшнее, чем уличная преступность.
Беда общественного договора сказывается не только в области права. Принятие норм поведения "по голосованию" чревато во многих жизненно важных областях человеческого существования. Мы говорим о самой жизни. Все знают, что убивать нельзя. Все согласны, что самое гнусное преступление совершает тот, кто убивает ребёнка. Но что вы скажете об убийстве ребёнка, который должен вот-вот родиться? Если защитники идеи абортов считают, что неродившийся плод — ещё не человек, то спросим их: в какой момент он становится человеком? Сразу в момент родов? Но что в нём в этот момент меняется? Был макет, заготовка, и вдруг — человек. Что его сделало человеком? Если же нам говорят, что не надо ждать момента родов, а следует зафиксировать в плоде появления первых проблесков сознания, чтобы объявить его человеком, то позвольте поинтересоваться, что понимается под проблесками сознания, — укажите, пожалуйста, конкретный возраст с точностью до дня и часа, мол, до этого момента можно убивать, а после него нет, поскольку перед нами уже
Впрочем, давайте зададим один честный и прямой вопрос. Аборт — убийство или нет? Только без привнесения в тему разговора других, пусть очень важных, но уводящих в сторону обстоятельств. Потому что, как нам кажется, убийство не перестаёт быть убийством, даже если попытаться оправдать его всякого рода важными причинами: нельзя плодить нищету, пора научиться "планировать семью", мы не можем позволить численности населения необузданно расти и т. д. Ведь никому же не приходит в голову обсуждать идею отстрела стариков для обуздания неконтролируемого роста населения земли…
Если всё зависит от голосования на всенародном плебисците, то плод рискует так и не родиться. Причём в своё оправдание люди могут сказать только одно: такова наша мораль на сегодня. Но раз такова наша мораль, то почему мы судим нацистских преступников? Они всегда могут заявить на суде: такова была наша мораль на тот момент, когда мы убивали людей в лагерях. Однако мы им возражаем: это не мораль, а аморальность! Почему? Что нам даёт право так говорить? Ведь это и есть договорное право в действии!
1. не работает система по принципу "не делай зла другому",
2. не работает допущение об отсутствии абсолютной морали, ибо в противном случае мы не можем предъявить объективного обвинения ни одному преступнику, включая Сталина, Гитлера и прочих людоедов,
3. нельзя придумать один общий свод законов для всех времён и цивилизаций.
А теперь займёмся упражнениями. Их будет два, и оба проведём как мысленные эксперименты. Первое упражнение очень простое. Подойдите к человеку или повернитесь к соседу в аудитории и… Только, повторяем, мысленно, а не в реальности. Подойдите к человеку и оскорбите его. На подготовку даются две секунды. Оскорбите словами, жестом, чем угодно, только не путём физического воздействия. Задание, повторяем, теоретическое. Его надо так задеть, чтобы он вам поверил, чтобы по-настоящему расстроился. Многие говорят: нет проблем. Тогда чуть усложним упражнение: надо сделать так, чтобы на какие-то ваши действия или высказывания обиделся человек из другой культуры. Скажем, древний ацтек. Он русской речи не понимает, впервые приехал в ваш город, ничего о европейцах не слышал. Дерзайте, проявите творчество, заденьте его до глубины души, чтобы больше в наше пространство и время ни ногой!
Большинство людей предлагают смерить незнакомца презрительным взглядом, плюнуть перед ним на землю и прошипеть что-нибудь злобное — чтоб если не словами, то тоном и жестом потрясти бедного путешественника.
И тут же сразу — новое упражнение, последнее. Тоже на уровне мысленного эксперимента. Хотя можете провести его и реально. Скажите своему соседу или тому же ацтеку что-нибудь приятное. Посмотрите на него как-нибудь доброжелательно. Короче, поднимите ему настроение. Ведь он, смотрите, как напряжён, сидит в незнакомой обстановке, совершенно потерялся, всего боится. Приободрите беднягу!
Второе задание люди выполняют тоже очень просто и стандартно: они улыбаются, проявляют доброжелательность — лицом и жестами, говорят мягким голосом, даже тоном подчёркивая своё расположение.
В первом случае мы как бы заявляем: ты мне несимпатичен, я презираю тебя, знай, что я тебе не друг. Во втором случае мы даём понять: ты мне симпатичен, я твой друг и хочу сделать тебе только хорошее, можешь рассчитывать на моё особое к тебе отношение.
А теперь внимание. Смотрите, мы все разные. Разные как личности. А иногда и разные как представители непохожих культур. Но никакие различия не мешают нам в любой ситуации, самой спонтанной и экстренной, сделать человеку хорошо или плохо. Причинить ему боль или радость. Сделать его другом или врагом. О чём это говорит? О том, что во всех нас есть нечто общее. И это общее нас объединяет, позволяя судить друг о друге как о людях, совершающих хорошие или плохие поступки.