Торговцы Венеры: Операция Венера.Война торговцев космосом

Пол Фредерик

К черту Хереру! Пусть сам расхлебывает кашу, которую заварил. Человек, решивший поставить все с ног на голову, не должен сетовать, если и сам полетит вверх тормашками.

9

Дни казались неделями. Херера редко разговаривал со мной. Но вот однажды вечером он неожиданно спросил:

— Ты когда-нибудь видел Наседку?

Я ответил, что нет.

— Тогда пойдем со мной. Могу показать. Не пожалеешь.

Мы прошли по коридорам до шахты лифта и прыгнули в грузовую клеть. Я зажмурился. Если глядеть,

как мелькают этажи, можно потерять голову от страха. Сороковой, тридцатый, двадцатый, десятый, нулевой, минус десятый…

— Прыгай, Жоржи! — крикнул Херера. — Ниже только машинное отделение…

Я прыгнул.

На минус десятом было темно, с бетонных стен сочилась вода. Потолок покоился на огромных опорах. Коридор, куда мы вышли, заполняла сложная сеть труб.

— Система питания, — пояснил Херера.

Я поинтересовался, из чего сделаны массивные перекрытия.

— Бетон и свинец. Чтобы не пропускать радиоактивные лучи. Бывает, Наседка болеет. Рак. — Он сплюнул. — Тогда она никуда не годится. Приходится сжигать, если вовремя не отхватишь… — Херера красноречиво взмахнул мечом.

Он распахнул передо мною дверь.

— А вот и ее гнездышко, — сказал он с гордостью. Я взглянул, и дыхание замерло у меня в груди.

Передо мной был огромный зал с куполообразным потолком и бетонным полом. Малая Наседка заполняла его почти целиком. Серовато-коричневая, словно резина, масса в форме полушария, метров тринадцати в диаметре. В эту пульсирующую массу впивались десятки труб; она жила и дышала.

Херера стоял рядом и пояснял:

— Весь день хожу вокруг нее. Как только увижу, какой-нибудь кусок созрел, стал нежным и сочным, тут же отсекаю его. — Его меч, сверкнув, снова разрезал воздух. На этот раз он отсек ломоть Наседки величиной с хорошую отбивную, — Ребята, идущие за мной, подхватывают отрезанные куски, разделывают их и бросают на конвейер, — Неподвижные ленты конвейеров уходили в темные отверстия в стенах.

— А ночью она растет?

— Нет. Ночью трубы перекрывают, пищи дают ровно столько, чтобы Наседка не померла с голоду. Каждую ночь она почти отдает Богу душу, а утром воскресает, как святой Лазарь. — Он любовно похлопал мечом по упругой резинообразной массе.

— Ты ее любишь? — задал я глупый вопрос.

— Конечно, Жоржи. Иной раз она и шутки шутит со мной.

Он огляделся по сторонам, медленно обошел зал и заглянул во все конвейерные люки. Из одного он достал короткий брус и подпер им дверь зала. Брус одним концом уперся в дверную перекладину, а другим — в еле заметную ямку в бетонном полу. Получился довольно надежный запор.

— Одну из ее шуток я тебе сейчас покажу, — сказал Херера со знакомой мне ацтекской улыбкой и жестом фокусника вынул из кармана нечто вроде свистка без мундштука, снабженного небольшим баллончиком. — Не мое изобретение, — поспешил он заверить меня. — Эту штуку называют свистком Гальтона [14] , а кто такой Гальтон, я и сам толком не знаю. А теперь гляди в оба и слушай.

Он сжал баллончик и направил свисток на Малую Наседку. Я ничего не услышал, но вздрогнул от отвращения, когда резинообразная масса начала отступать, образуя полусферическое углубление.

14

Свисток,

работающий по принципу ультразвуковых волн.

— Не пугайся, сотрапего. Иди за мной. — Он протянул мне электрический фонарик. Я послушно включил его. Играя свистком, Херера направлял неслышимые ультразвуковые волны на Малую Наседку, и она пропускала нас все дальше и дальше, пока углубление не превратилось в сводчатый коридор, полом которому служило бетонное основание гнезда Наседки.

Ступив под своды коридора, Херера приказал:

— Не отставай. — Сердце мое замирало от страха, но я последовал за Херерой. Мы продвинулись еще немного. Своды коридора поднялись, образуя купол, а за нашей спиной коридор становился все уже и уже..

Мы находились внутри Малой Наседки, в полусферическом пузыре, медленно двигавшемся сквозь стотонную серо-коричневую резинообразную массу.

— Посвети-ка на пол, сотрапего, — сказал Херера, и я направил луч фонаря вниз. Бетонный пол был исчерчен какими-то линиями, которые на первый взгляд казались хаотичными, но Херера прекрасно ориентировался по ним. Мы продвинулись еще на несколько дюймов, и в голове у меня вдруг мелькнула мысль — а что если свисток Гальтона откажет?..

Прошла, казалось, вечность с тех пор, как мы начали бесконечно медленно продвигаться в глубь Малой Наседки, но вот луч фонаря упал на металлический полукруг на полу. Херера остановился, и я увидел под ногами крышку люка. Херера трижды тонул по крышке ногой. Она тут же открылась.

— Прыгай — приказал он мне, и я, не раздумывая, прыгнул вниз. Упав на что-то мягкое, я лежал, дрожа от страха. Через секунду рядом со мной упал Херера, и крышка люка над нами захлопнулась. Херера поднялся, потирая руки.

— Ну и работенка, — сказал он. — Нажимаешь, нажимаешь, а сам ни черта не слышишь. Когда-нибудь свисток разладится, а я даже и не замечу… — Он снова улыбнулся.

— Джордж Гроуби — Ронни Боуэн.

Херера представил меня низкорослому флегматичному потребителю в костюме служащего.

— А это Артуро Денцер. — Денцер был совсем юн и заметно нервничал.

Я находился в небольшом, хорошо освещенном помещении, похожем на контору, с бетонным полом и вентиляционными установками. Здесь стояли столы и переговорное устройство. Трудно было поверить, что выбраться отсюда можно лишь через бурую неправдоподобную массу Малой Наседки. Но еще труднее поверить, что только крохотный свисток Гальтона может сдвинуть с места это огромное чудище.

Разговор начала Боуэн.

— Рады видеть тебя здесь, Гроуби, — сказал он. — Херера Утверждает, что ты не лишен смекалки. Я не сторонник бюрократических формальностей, но все же хотелось бы знать, кто ты и что ты.

Я выложил ему то, что знал о Джордже Гроуби, и он все записал. Когда я упомянул о низком уровне «своего» образования, он подозрительно поджал губы.

— Скажу прямо, ты не производишь впечатление парня малообразованного.

— Сами знаете, как это бывает, — пояснил я. — В детстве я много читал, был наблюдателен. Нелегко расти в семье, где пятеро детей. Ты и не самый старший, чтобы тебя слушались, и не самый младший, чтобы тебя баловали. Чувствовал себя заброшенным, а поэтому и старался наверстать, что мог.