Торговец забвением
Шрифт:
— Вы в лошадях разбираетесь? — спросил он.
Я уже собрался было сказать «относительно», но Флора и слышать не желала ни о каком самоуничижении с моей стороны, к тому же ей хотелось приятно поразить Окни.
— Ну конечно, разбирается, Окни, дорогой! Его мать — величайший знаток верховой охоты с собаками, а отец был полковником и выдающимся любителем-наездником своего времени. А дед тоже был полковником и однажды почти что выиграл «Гранд нэшнл».
В глазах Окни блеснул и тут же погас слабый огонек, из чего я с некоторым удивлением сделал
— Да, Флора, — сказал он. — Безупречные рекомендации.
— О… — Она тут же умолкла, подозревая, что сказала что-то не то, щеки у носа немного порозовели. И с самым несчастным видом уставилась в свой бокал.
— Бризи Палм, — сказал Окни, не обращая внимания на эту ее реакцию, — отпрыск Дезерт Палм <В дословном переводе — Пальма в Пустыне>, который в свою очередь родился от Бризи Сити <В дословном переводе — Город на Ветру.>, а тот — от Дроти Сити <В дословном переводе — Город, Продуваемый Сквозняками>, который доводился единоутробным братом самому Голденбургу, чей отец выиграл во Франции Arc de Triomphe <Триумфальная Арка (фр)>. Ну вы, разумеется, знаете.
Он сделал паузу, словно ожидая комментариев. И я послушно заметил:
— Очень многообещающее происхождение, — подобная фраза уместна во многих случаях, в том числе и для маскировки полного незнания всех вышеперечисленных лошадей и их достоинств.
Он важно кивнул.
— Ясное дело, американская кровь. Дроти Сити получен от Чикаго Лейк <В дословном переводе — Чикагское Озеро.> на конезаводе под Мичиганом. Хорошие, сильные, выносливые лошади. Нет, сам я, конечно, никогда не видел Дроти Сити, но беседовал с людьми, которые наблюдали его в деле. Я всегда говорил: самое лучшее — это помесь американских и английских кровей.
— И, без сомнения, были правы, — вставил я.
Еще в течение нескольких минут Окни распространялся на тему происхождения Бризи Палм, а я время от времени вставлял в этот поток краткие, но уместные фразы. И вскоре заметил, что Флора прямо на глазах начала успокаиваться и расслабляться.
Однако весь этот достигнутый ею прогресс пошел насмарку, когда из дамской комнаты, попудрив там носик, явилась та самая женщина, на которой Окни не был женат. И смущение, испытываемое Флорой в обществе Окни, удвоилось при появлении этой дамы.
Она была на шесть дюймов выше, на шесть дюймов стройней и приблизительно лет на шесть моложе Флоры. Кроме того, у нее были совершенно потрясающие огромные серые глаза, длинная тонкая шея и шикарный макияж. Одета она была примерно в том же роде, что и Флора, но с куда большим шиком и элегантностью: пошитый на заказ костюм, еще более дорогие туфли, маленькая фетровая шляпка, сдвинутая набок под должным углом. Зрелая, элегантная, утонченная, словом — совершенно сногсшибательная женщина.
Слов нет, рядом с ней Флора выглядела жалкой коротышкой. Я обнял ее за плечи — на секунду показалось, что она сейчас заплачет.
— Флора, — сказал Окни, — вы, кажется, знакомы с Изабеллой…
Я сообщил. Он в свою очередь сообщил Изабелле. Мы с Изабеллой обменялись сдержанными приветственными улыбками, и Окни вернулся к описанию достоинств американских предков своего скакуна.
Скачки тем временем шли своим чередом, первый, второй, третий заезд. По их окончании все спускались вниз, посмотреть поближе лошадей в круге почета, затем снова возвращались в ложи наблюдать за ходом скачек. Окни делал вполне серьезные ставки — через букмекеров. Изабелла размахивала целыми пачками тотализаторных билетиков. Флора заявила, что ставить ничего не будет, а лучше пойдет и проверит, все ли в порядке с Бризи Палм.
Я пошел с ней и разыскал главного конюшенного Джека (не приторно льстивого Говарда, а другого, маленького подвижного мужчину с острыми беспокойными глазками, в обязанности которого входило сопровождать лошадей на скачки), который таинственным шепотом заявил, что с лошадью все в порядке, лучше не бывает и что миссис Готорн совершенно не о чем беспокоиться. Все в лучшем виде.
Но миссис Готорн, естественно, не поверила и продолжала беспокоиться.
— Тони, милый, почему вы не сказали Окни, что у вас с рукой? — спросила она.
— А чем тут хвастаться? — скептически заметил я. — Не хочу об этом говорить. Беру пример с Окни.
Болтушка Флора глубоко вздохнула.
— Странно, дорогой… Тут нечего стыдиться. Мы вернулись к лифту и поднялись в ложу, где Флора тоскливым взором покосилась на все еще упакованную еду, оставленную на буфете, и спросила, обедал ли я.
— Нет, — ответил я. — А вы?
— Тоже нет, — вздохнула она. — Мне следовало бы помнить.. — И далее она поведала о смертельной ненависти Окни к поставщикам продуктов.
Никаких других гостей Окни не пригласил. Похоже, он предполагал, что мы с Флорой будем возвращаться к нему в ложу после каждого заезда, но вслух этого не произносил Странное, мягко говоря, отношение к гостям.
Мы стояли на балконе и ждали третьего заезда, и тут вдруг он спросил Флору, нашел ли Джек человека которому можно было бы сдать внаем одного его Жеребца. Оказывается, он забыл спросить об этом, когда звонил Джеку в больницу.
— Как только вернется домой, тут же этим займется, — с жаром принялась успокаивать его Флора. А мне объяснила: — Окни владелец одной из кобыл, которую арендовал Ларри Трент.
Окни строгим тоном заметил:
— Отличная молоденькая кобылка от Челки. Трехлетка, сердце — как автомобильный мотор. Унаследовала от матери, разумеется.
Я вспомнил.
— Кажется, видел ее во дворе у Джека, — сказал я. — Четыре вечера подряд наблюдал.
— Вот как? — глаза Окни оживились. — Темно-каштановая, на лбу белая звездочка. Глаза добрые.
— Да, точно она! — кивнул я. — Тонкая кость, хорошие прямые коленные сухожилия. И еще мелкие такие шрамчики у плеча. Похоже, поранилась о колючую проволоку.