Торговка
Шрифт:
И тут откуда-то из небытия вынырнул Галилей. Его на ярмарке уже вспоминать перестали, потому что он как исчез в конце осени, так и не появлялся. Роман Львович на себя летнего, элегантно-изысканного, не походил совершенно. На нем был надет линялый, правда, утепленный спортивный костюм неопределенного цвета, солдатские бахилы и солдатский же бушлат без пуговиц. Он весь посинел, скрючился и все время кашлял в драную перчатку. Отросшие седые лохмы торчали из-под беретки, лицо густо заросло седой щетиной, и только очки оставались прежними — в массивной дорогой оправе, с цейсовскими
— Не забыли еще меня, Мэри? — искательно улыбаясь, настороженно спросил он.
Мэри меня называли только два человека на свете. Лор и он. Хотя они никогда друг дружку не видели.
— Где вас носит, Роман Львович? — Если честно, я ему обрадовалась.
— Да так… — сказал он неопределенно. — Вас обо мне, кстати, никто не расспрашивал?
— Вроде нет, — удивилась я.
— Это хорошо, — кивнул он. — А то есть ряд персон, которых почему-то интересует мое местопребывание… А у меня случился роман, Мэри. Такая лав стори с одной милой особой. Она на дровяном складе под Домодедовом дрова отпускает… Я помогал!
Гришка наконец для приличия рыкнул.
— Каков принц! — восхищенно воскликнул Роман Львович. — Ваш? Поздравляю! А как его величают по родословной? Джордж? Ну я же и говорю… Такому только в Голливуде героев-любовников играть!
— Вы поосторожнее с Гришкой, он строгий и чужих не любит!
— Собаки хорошего человека всегда чуют, — улыбнулся гость нежданный. — Безвредного, по крайней мере… Кстати, Мэри, вы не позволите у вас побриться? С кипяточком, если возможно…
Я поставила чайник, и через несколько минут, извлекши из саквояжа бритвенные принадлежности, он брился над раковиной.
Я полезла за коньячком, но Клавдия, оказывается, уже вернулась к прежним привычкам, втихую все выцедила.
Роман Львович был даже по виду так голоден, что я быстренько приготовила ему пару бутеров. Он помялся, потер ладони и произнес сконфуженно:
— Видите ли, Мэри, я, кажется, на грани инфлюэнцы, потек весь… Народная медицина рекомендует по граммулечке микстуры… Не найдется?
— Давайте до обеда потерпим, Роман Львович! — сказала я. — Вы подождите, я Гришку выгуляю, а потом мы с вами в шашлычной посидим! Они харчо наладились готовить… А вам горяченького надо!
Галилей, торопливо дожевывая бутерброд, внимательно посмотрел на Гришку и вдруг предложил:
— А зачем вам покупателей терять? Давайте я с ним пройдусь.
— Он с вами не пойдет!
— Это вы так думаете. — Он бесстрашно взял Гришку за морду, почесал за ухом, потрепал под горлом и по загривку, и пес лизнул ему руку. — У меня исключительно благожелательная аура в отношении всего живого… Кроме человеков. Впрочем, к вам лично, в порядке исключения, я весьма благорасположен, Мэри. И он это почуял! — засмеялся Галилей.
Я пристегнула поводок. И Гришка неожиданно охотно пошел с ним.
— Только вы, пожалуйста, не поменяйте его… На народную микстуру!
— О чем вы, девушка?
Через час к лавке подошел Витька-охранник и, сдерживая смех, сказал:
— Маш, мотнись к метро… Там Галилей с Гришкой, как в цирке, гастроль дают…
Я
Намордник с Гришки был снят, и пес терпеливо держал фанерку в зубах. Казалось, Гришка всерьез стыдится участи, придуманной ему этим типом, и готов разрыдаться и взвыть от унижения, которому подверглась как страна в целом, так и ее лучшие собаки в отдельности. Белая в черных накрапах шкура Гришки подвисала на мощном костяке, ребра выпирали, на здоровенном хвосте можно было сосчитать каждый позвонок, и любой прохожий, не понимающий в собаках, мог подумать, что псу просто нечего есть и он голодает давно и почти безнадежно. В беретку, положенную у лап, то и дело звякали монеты, летели купюры, какой-то ребенок положил на моих глазах шоколадку.
У ног Галилея уже стоял пузырь в бумажном пакете, и я поняла, что у него так горели трубы, что, не получив от меня традиционной микродозы, он решил добыть на выпивку вот этаким манером.
Физиономия у Романа Львовича была приятно-розового, а не синюшного цвета, он скорбно курил, картинно разделяя унижение пса, и словно не замечал, что там сыплется из гуманитарной помощи в его беретку. Ему все время задавали вопросы, отвечал он вежливо, но глухо и будто бы тоже сдерживал рыдания. Всем видом показывал, что он приличный человек и только невыносимые обстоятельства заставили их с безумно любимой собакой обратиться за подаянием.
— А чем он болеет? Какая операция?
— Да все как у человека… Кто же такую жизнь выдержит? Шунтировка сердца. Хирурги могут только в Германии…
— А по какому виду он чемпион мира?
— По породе… Доги из Эльсинора. Раньше он выездной был… На собачьи свадьбы командировали, к зарубежным дамам! Состоял в государственном реестре, как достояние республики… За каждого щенка от него там, на Западе, в Центробанк валюта шла! И сейчас немцы предлагают выкупить… Или обменять. На любую иномарку! Только ведь это там, для них, он — Джордж! А для нас, в России, был и останется — наш Гриша!
— А щенки от него будут?
— Если выживет… Звоните на телевидение, «В мире животных». Там нас знают…
— Послушайте, у меня прекрасные условия… Коттедж на Николиной Горе. Свежий воздух… Усиленное питание. Ну что вы над ним издеваетесь? Он же джентльмен! Ему же стыдно, не видите? Ваша цена?
— Не все в России таким, как вы, мадам, продается! Не все, миль пардон, покупается!
— Справедливо, братан! А вот если его против буля или стаффордшира выставить? Он их сделает?
— Ха! Он один на медведя ходит!