Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы XXXI-LXII)
Шрифт:
– Капитан Джилс, - возразил мистер Тутс, - я хорошенько не понимаю, в чем тут дело, но после того, что вы мне сказали, когда я пришел сюда в первый раз, мне, пожалуй, приятнее будет думать о мисс Домби в вашем обществе, чем говорить о ней с кем-нибудь другим. Поэтому, капитан Джилс, если вы мне доставите удовольствие быть знакомым с вами, я буду очень счастлив и приму ваши условия. Я хочу быть честным, капитан Джилс, - сказал мистер Тутс, отдернув протянутую было руку, - а потому считаю своим долгом сказать, что не могу не думать о мисс Домби. Для меня немыслимо дать обещание не думать о ней.
–
– Что касается слов, капитан Джилс, - ответил мистер Тутс, - думаю, что могу взять на себя это обязательство.
И мистер Тутс тут же подал капитану Катлю руку, а капитан с любезным и благосклонно-снисходительным видом формально признал их знакомство. Мистер Тутс был, по-видимому, весьма успокоен и обрадован таким приобретением и восторженно хихикал вплоть до окончания своего визита. Капитан в свою очередь не был огорчен ролью покровителя и остался чрезвычайно доволен своею осторожностью и предусмотрительностью.
Но как бы ни был капитан Катль наделен этим последним качеством, в тот же вечер его ждал сюрприз, устроенный ему таким бесхитростным и простодушным юношей, как Роб Точильщик. Сей наивный юнец, распивая чай за одним столом с капитаном и смиренно наклоняясь над своей чашкой и блюдцем, в течение некоторого времени наблюдал исподтишка за своим хозяином, вооруженным очками и с великим трудом, но с большим достоинством читавшим газету, и, наконец, нарушил молчание:
– Ах, прошу прощенья, капитан, но, может быть, вам нужны голуби, сэр?
– Нет, приятель, - отозвался капитан.
– Потому что мне бы хотелось сбыть моих голубей, сэр, - сказал Роб.
– Вот как!
– воскликнул капитан, слегка приподняв свои косматые брови.
– Да. Я ухожу, капитан, с вашего разрешения, - сказал Роб.
– Уходишь! Куда ты уходишь?
– спросил капитан, глядя на него в упор поверх очков.
– Как! Разве вы не знали, что я собираюсь уйти от вас, капитан? отозвался Роб с трусливой улыбкой.
Капитан положил газету, снял очки и устремил взор на дезертира.
– Ну да, капитан, я хочу вас предупредить. Я думал, что вы уже знаете об этом, - сказал Роб, потирая руки и вставая.
– Если бы вы были так добры, капитан, и поскорее нашли себе кого-нибудь другого, это мне было бы на руку. Боюсь, что к завтрашнему утру вам никого не удастся подыскать. Как вы думаете, капитан?
– Так ты, стало быть, собираешься изменить своему Знамени, приятель? сказал капитан, долго разглядывавший его физиономию.
– Ах, капитан, вы очень жестоко обходитесь с бедным малым, - воскликнул мягкосердечный Роб, мгновенно почувствовав и оскорбление и негодование, который предупредил вас по всем правилам, а вы на него смотрите хмуро и обзываете его изменником. Вы, капитан, никакого права не имеете ругать бедного парня. Только потому, что я слуга, а вы хозяин, вы на меня клевещете! Что я сделал дурного? Растолкуйте мне, капитан, какое я совершил преступление?
Удрученный Точильщик расплакался и стал тереть глаза обшлагом.
– Послушайте, капитан!
– воскликнул
– Скажите, какое преступление я совершил? Что я такого сделал? Украл какие-нибудь вещи? Поджег дом? Если так, почему вы меня не обвиняете и не судите? Но порочить репутацию мальчика, который был вам хорошим слугой, только потому, что он не может вредить самому себе ради вашей выгоды, - какое это оскорбление и какая награда за верную службу! Вот почему ребята сбиваются с прямого пути и погибают! Я вам удивляюсь, капитан, удивляюсь!
Все это Точильщик сопровождал плаксивым завыванием и осторожно пятился к двери.
– Так, стало быть, ты раздобыл себе другую койку, приятель?
– сказал капитан, не спуская с него пристального взгляда.
– Да, капитан, уж коли говорить вашими словами, я раздобыл себе другую койку!
– воскликнул Роб, продолжая пятиться.
– Получше, чем была у меня здесь. И там мне не нужна будет ваша похвала, капитан, а это большая удача, после того как вы закидали меня грязью, за то, что я беден и не могу вредить самому себе ради вашей выгоды. Да, я раздобыл себе другую койку. И если бы я не боялся оставить вас без слуги, я бы мог уйти хоть сейчас, только бы не слышать, как вы меня ругаете, потому что я беден и не могу причинять вред самому себе ради вашей выгоды. Почему вы меня упрекаете за то, что я беден и не намерен действовать во вред себе ради вашей выгоды, капитан? Как вы можете так поступать, капитан?
– Послушай, приятель, - миролюбиво отозвался капитан, - ты бы лучше этого не говорил.
– Да и вы бы лучше этого не говорили, капитан, - с гневом возразил невинный, начиная хныкать громче и продолжая пятиться в лавку.
– Уж лучше выпустите из меня кровь, но не порочьте меня!
– Потому что, - спокойно продолжал капитан, - ты слыхал, может быть, о такой штуке, как линек?
– Слыхал ли я, капитан?
– вскричал язвительный Точильщик.
– Нет, не слыхал! О такой штуке я никогда не слыхивал.
– Ну, так вот, мне кажется, - сказал капитан, - что ты очень скоро с ней познакомишься, если не будешь начеку. Я твои сигналы прекрасно понимаю, приятель. Можешь идти.
– Значит, я могу сейчас уйти, капитан?
– воскликнул Роб в восторге от такой удачи.
– Но помните, капитан: я не просил у вас разрешения уйти немедленно. Вам не удастся еще раз опорочить меня только потому, что вы по собственному желанию меня прогоняете. И вы не имеете права задерживать мое жалование, капитан!
Его хозяин разрешил этот последний вопрос, достав металлическую чайницу, и отсчитал Точильщику его деньги, бросая на стол монету за монетой. Роб, хныча и всхлипывая, тяжко оскорбленный в своих чувствах, подобрал их одну за другой с хныканьем и всхлипываньем и завязал каждую в особый узелок в своем носовом платке; затем он поднялся на крышу дома и наполнил шляпу и карманы голубями; потом спустился вниз, к своей постели под прилавком, и связал в узел свои вещи, хныча и всхлипывая все громче, как будто сердце у него надрывалось от воспоминаний, после чего он пропищал: "Прощайте, капитан; я ухожу от вас, не помня зла!" - и, наконец, переступив через порог, дернул за нос Маленького Мичмана, на прощанье нанеся ему оскорбление, и с торжествующей усмешкой зашагал по улице.