Торгующая наслаждением
Шрифт:
Взглянув на нее в очередной раз, могу точно сказать, что она находится в раздумье. Потом начинает качать головой, смотря на меня взглядом, полным сомнения.
– Я не уверена, что люблю развлекаться так уж сильно. Мне нравятся деньги. Я люблю ходить по магазинам и следовать моде. Искусство мне тоже нравится. Хотя, за исключением того, что тебе показывала, я мало что понимаю. Честно говоря, не знаю. Навряд ли я бы хотела стать кассиром в магазине или делать что-нибудь еще такое же унизительное.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы стать персональным покупателем (прим.:
Могу сказать, что девушка обдумывает мое предложение.
– Я не уверена, но вполне возможно, что мне бы понравилось.
– Подумай об этом. Я помогу, если что. Если не захочешь моей помощи, уверен, ты справишься сама. Не возражаешь, если я спрошу, почему тебе больше не нравится твоя работа?
– По некоторым не зависящим от меня причинам. Самая главная из них... Думаю, что я все же уже выросла из такой работы.
Бренна как-то странно смотрит на меня. Мне кажется, она что-то скрывает. А если еще и вернуться к тому случаю с синяками... Может быть, тут все гораздо сложнее?
Официант принимает наш заказ, затем расставляет бокалы. Я хочу одернуть Бренну, когда она заказывает вино, ведь ей только двадцать. Есть так много всего, о чем я мог бы сказать, если бы только это не разоблачило меня, поэтому прикусываю язык. Когда официант отходит, над нашим столом нависает давящая атмосфера грядущего разговора. Я знал, что с Бренной что-то не так, еще когда она подошла ко мне, и совсем не уверен, имеет ли это какое-либо отношение к предстоящей смене профессии. Не хочу ее расспрашивать, не хочу лезть в ее жизнь, но чувствую, что если этого не сделаю, все так и останется недосказанным между нами.
Поэтому я решаюсь:
– Тебя что-то беспокоит? Видимо, что-то печалит?
Девушка опускает бокал после хорошего глотка. Мы уже почти прикончили вино, а ведь нам еще не принесли ужин. С тяжелым вздохом она улыбается мне:
– Я хочу рассказать тебе о некоторых вещах, но не знаю, с чего начать.
– Что ты имеешь в виду?
В этот момент все, о чем я могу думать, так это о том, что она знает о моей работе детективом.
У меня нет выбора, если она попросит рассказать все честно.
– Мое прошлое. По большей части...
Если честно, она застает меня врасплох.
– Серьезно? Ты действительно хочешь поговорить об этом?
По идее, я не должен чувствовать такое облегчение сейчас, но сама возможность узнать что-то о ней заставляет меня почувствовать себя почти счастливым.
– И да, и нет, – Бренна неловко смеется. – Это больше, гораздо больше, чем я чувствую, но я должна сказать тебе.
Наклоняясь над столом, я беру ее руки в свои и говорю проникновенным голосом:
– Ты мне ничего не должна. Не надо чувствовать себя обязанной рассказывать мне. Но я здесь просто для того, чтобы выслушать все, о чем ты хочешь поделиться со мной.
Бренна закрывает глаза, ладонями сжимает мои руки, как будто набирается мужества рассказать мне о наболевшем. У меня возникает такое чувство, что мыслями она унеслась в то далекое прошлое, о котором
– Кое-что я уже рассказывала твоей сестре, так что не уверена, что ты не знаешь.
– Она мне ничего не сказала, – шепчу ей едва слышно. Что почти верно. – Я умолял ее рассказать о тебе хоть что-нибудь, но она ответила, что ты сделаешь это сама, когда придет время. Очевидно, это было правильным поступком. Конечно, я злился на Эмили, но теперь предпочитаю узнать правду из первоисточника.
– В ночь перед тем, как мне исполнилось восемь лет, мои родители подрались. Я пришла на кухню узнать, в чем дело. Мама пыталась заверить меня, что все в порядке. Ничего из ряда вон выходящего. Мой отец уехал за пивом, мама сидела за кухонным столом и плакала. Это было последнее, что случилось перед концом. Мама открыла глаза, чтобы посмотреть на меня. По ее щекам лились слезы, она всхлипывала, держа в руке какой-то конверт, как будто это спасательный круг. Помню, мне очень хотелось спросить ее, что было в том конверте, но так и не решилась. Я до сих пор понятия не имею о том, что в нем было.
– Уверен, есть способы, узнать об этом, – вставляю я быстро.
Бренна пожимает плечами:
– Теперь уже неважно. Это было двенадцать лет назад. В любом случае, на следующее утро должен был быть мой день рождения, и к нему прилагалась вечеринка. Я была очень взволнована, поэтому мама улыбнулась обнадеживающе и велела готовиться ко сну. Когда я забралась в постель, она подошла ко мне, поцеловала, но мой отец так и не пришел, чтобы пожелать спокойной ночи.
Официант своим появлением прерывает рассказ Бренны, расставляя на столе заказанные нами блюда. Расцепляя руки, мы принимаем тарелки и благодарим официанта. Не думаю, что кто-то из нас голоден сейчас. Бренна допивает свое вино прежде, чем продолжить рассказ:
– Я была не в силах уснуть той ночью, в основном, от волнения. Где-то после полуночи я встала и направилась в угол своей комнаты. Лунного света было достаточно, чтобы можно было спокойно играть с куклой Барби. Вдруг я услышала, как мои родители дерутся, затем два хлопающих звука и шум от падения. Потом дом накрыла тишина. Спустя некоторое время, думая, что же мне делать, я прокралась по коридору к спальне родителей. Открыв дверь, я увидела два тела, целиком покрытых кровью.
– Черт, Бренна. Мне так жаль...
– Позволь мне закончить, хорошо? – мягко прерывает она. Я киваю, умолкая и позволяя ей продолжить. Мне хочется укусить свой кулак, чтобы остановить волну гнева, поднимающуюся внутри меня. – Полиция утверждала, что согласно осмотру места происшествия и отсутствию других доказательств, таких как записка, это происшествие было причислено к разряду убийство-самоубийство. Отпечатки моего отца были единственными на пистолете. Не знаю, как бы поступила сейчас, но даже когда мне было восемь лет, я точно знала, что мама держала пистолет в руках за некоторое время до этого происшествия. Картинка, которая чудом сохранилась в моей памяти о том вечере, говорит мне о том, что моя мама держала пистолет в руках, когда ее застрелили...