Торнан-варвар и жезл Тиамат

Лещенко Владимир

– Милейший, а что это у вас за перстень? – спросил длинный.

– Так ведь сами великий инквизитор изволили подарить, – с должным почтением пояснил Торнан, не растерявшись.

– Очень любопытно. И за что, позвольте узнать? – На этот раз в голосе вопрошающего звучала неприкрытая издевка. Видать, наклонности местного борца со скверной и тьмой были хорошо известны.

– За служебное рвение и особые услуги, – сообщил северянин.

– О, – воскликнул круглолицый, – и что ж это за услуги такие?

– Услуги они

и есть услуги, – для виду помявшись, сообщил Торнан. – Ежели что, могу и вам такие же оказать. Энто со всем нашим старанием.

Тут он ничуть не кривил душой – он был вполне готов проделать с обоими то, что за полчаса до того сделал с Великим Инквизитором.

Они пришли. За толстой дверью, которую Гачко отпер фигурным тяжелым ключом, оказалась обычная пыточная камера, освещенная тремя факелами.

– Вот, – ткнул пальцем Гачко в распятого на стене человека. – Надо его допросить.

– А в чем его обвиняют? – осведомился Торнан.

– Тебе-то что, палач? – брюзгливо ответил Гачко. – Твое дело – кнутом работать да щипцами. А спрашивать будем мы.

– Не, я к тому, – пояснил Торнан, – что смотря как обработать. Ежели его отпускать потом или еще нужен будет – так это одно. А если, к примеру, на плаху или там в геенницу – тогда другое дело.

– Отпускать – скажешь тоже, – хохотнул невысокий. – Много ли тут отпускали на твоей памяти?

– Можешь не стесняться, – бросил длинный. – Ему отсюда только в огонь. Этот еретик, лживый раб Черного Властелина, космограф, лекарь и алхимик, вздумавший открыто отрицать истины святой веры. Он говорил, например, что звезды – это не отражения солнечных лучей от края мира, а такие же солнца, как и светильник божественного Митры…

– Это не я, – пробормотал узник, – это говорили еще древние мудрецы…

– Всем им место в огне Охримана! И тебе тоже, безбожник и язычник! Значит, так, – кипя непритворным (или, наоборот, хорошо разыгранным) гневом, распорядился Гачко. – Сперва горячими щипчиками его, затем кипятком… Да что я говорю – ученого учить.

– Добро, – ухмыльнулся Торнан, – энто мы завсегда! Вы только скажите, а мы уж со всем старанием…

Повернувшись к верстаку, Торнан принялся деловито перебирать инструменты – разнообразные пилы, долота, щипцы и иные, назначения которых честный вояка даже и не знал. При этом он мурлыкал себе под нос какую-то песенку, изо всех сил создавая образ бывалого палача.

– Ну, что ты там возишься? – раздраженно прозвучало за спиной.

– Так ведь, господа хорошие, наше дело палачское, оно такое – спешки не любит, – сообщил он, найдя наконец то, что подходило для задуманного. – Ремесло наше – это не просто так! Нужно с умом подойти да со старанием… Э-э, и что за порядки – инструмент не чищен, ножи не точенные отроду…

Он протянул обеспокоенно заерзавшим в креслах инквизиторам два тяжелых тесака-шкуродера с хищно торчащими зубьями.

– Наточить

бы надо, а?

– Ну так точи, – похоже, инквизитора уже выводила из себя тупость северянина. – Надеюсь, это недолго?

– Да уж не сомневайтесь, ваш-степенство, не надолго…

– Послушай, дружище, – прозвучал тихий хриплый голос, и Торнан еле удержал готовую отвалиться челюсть: к нему обратились на родном языке. Он повернулся к висевшему на цепях узнику, ибо именно он сейчас обратился к нему. – Не знаю, каким ветром тебя сюда занесло, но если в тебе осталось хоть что-то от настоящего человека, то прикончи меня. Я знаю, палачи это умеют… Чтобы со стороны никто не понял. Я не хочу в геенницу…

– Что он говорит?! – в один голос встревоженно спросили инквизиторы. – Ты понимаешь его?

– А как же, понимаю, – кивнул с готовностью Торнан. – Ругает вас, ваш-преподобия, так что и сказать-то стыдно.

– Вспомни, друг гиперборей – у тебя на родине не полагается мучить перед смертью даже злодеев… Если хочешь, я скажу тебе, где тайник с золотом…

– Теперь меня ругает, – пояснил Торнан насторожившимся инквизиторам, при этом не переставая размеренно водить точильным бруском по лезвиям сведенных вместе ножей. – Ничё, ничё, недолго вам осталось его слушать…

– Триста монет, полновесных имперских солидов… Проткни мне печень раскаленным железом, пусть я буду умирать мучительно, но недолго…

– Теперь опять вас…

– И как же он нас именует? Даже интересно, что этот тип может выдумать?

– Ну, говорит, извиняюсь, конечно, но вы – отородья ишака и шакала.

– Да? – усмехнулся Друк. – Ну, еретик, наверное, я тебя разочарую, но твоя брань меня не оскорбляет, тем более ты почти мертвец! Матерящийся мертвец – это даже забавно.

Друк заложил руки за спину.

– Кстати, еретик, хочу лишний раз тебя огорчить. Скоро на конклав в Хемлине будет вынесен указ о переименовании Солнца в Митру, а Луны – в Гелит. И за неправильное употребление имен светил небесных будут примерно наказывать! – издевательски улыбнулся он. – Впрочем, что тебе говорить? Ты ведь до этого все одно не доживешь, да и вообще – что толку внушать священные истины тому, кто подобен Охриману?

– Вы, должно быть, часто его видите, раз знаете, кто на него похож… – хрипло пробормотал несчастный, пытаясь даже улыбнуться.

– Замолчи, богохульник, или пойдешь в огонь с вырванным языком! – взвизгнул Гачко.

Торнан продолжал возиться у верстака, а Друк внимательно смотрел на него – слава богу Грома, не так, как покойный обер-инквизитор, а скорее с любопытством: как на заморского зверя обезьяну в королевском зверинце.

– Ты, я вижу, любезный, мастер своего дела, – сообщил Друк.

Про себя Торнан подумал, что у него на родине так могли бы назвать горшечника или плотника, но никак не палача.

– Где так научился?