Торпедный веер
Шрифт:
Ситуация сложилась рискованная; всплывать нельзя, надо дождаться ночи, а до наступления темноты еще несколько долгих и напряженных часов. «Вот угораздило! — досадовал Девятко. — Сидим как на привязи».
Выждав положенное время, Александр Данилович отдал, наконец, команду всплывать. На сердце тревога: ведь не известно, что произойдет в следующую минуту.
Он наблюдал за приборами, считал секунды… Все тихо, спокойно. И вот он уже откинул крышку рубочного люка, вдохнул свежий воздух. Непроглядная ночь, ветер срывает брызги с гребней волн и швыряет на кормовую надстройку… Но опасность не миновала. Девятко пригласил к себе военкома посоветоваться.
— Помните, Иван Евдокимович, — начал Девятко, — как под Севастополем рванула фашистская мина и в надстройке срезало шпонку вертикального
— Младший командир Дубовенко и старшина мотористов Рязанов. Я так думаю, что для этого случая больше подойдет Дубовенко… Задание очень ответственное.
Дубовенко еще не успели передать распоряжение командира, а он уже надевал водолазное снаряжение.
Решалась судьба экипажа и подлодки, и Александру Даниловичу хотелось внушить эту мысль моряку, поднять у него чувство ответственности, вселить уверенность в благополучном исходе.
— Послушайте… — начал командир, но, увидев сосредоточенное, полное решимости лицо Дубовенко, просто положил ему руку на плечо и дружески сжал его.
— Есть! — словно бы угадав мысли командира, четко ответил Дубовенко.
Ему помогли надеть шлем-маску, и он начал медленно спускаться в воду. Сначала он обследовал гребные винты, но ничего подозрительного не обнаружил. И только после двухчасовых поисков натолкнулся на скользкий трос. Его заклинило в трещине, один конец свисал вниз, другой за корму. Водолаз стал перепиливать его ножовкой. Но сталь поддавалась плохо. Тогда он пустил в ход кусачки и напильник. И дело пошло. Пряди-канатики отделялись одна от другой, и операция быстро приближалась к завершению. И тут Дубовенко едва не потерял от страха сознания. Та самая мина, которую они вот уже несколько времени волокли за собой, совершенно неожиданно возникла перед ним. Подсвеченная сверху слабым светом фонаря, она походила на какое-то морское чудище с рогами. Дубовенко на миг потерял самообладание. Он выбросил вперед руки, что-то закричал, стал звать на помощь. Кого — он и сам не помнил, внезапный страх парализовал его. Несколько секунд длилось оцепенение, пока он овладел собой и смог закончить свое опасное дело.
Когда младшего командира подняли наверх, он был настолько обессилен, что едва мог ворочать челюстями. Все занялись Дубовенко, и в это время воентехник второго ранга Тростников что было силы закричал:
— Трос отпилили, отпилили! Мина в десяти метрах!
Ему показалось, что волна вот-вот выбросит её на корму. Но мину уводил от подлодки ветер, смерть, висевшая над экипажем в течение нескольких часов, медленно отступала.
Командир приказал Дубовенко прежде всего отдохнуть, поесть, а потом уже доложить обо всем. Опасность миновала, лодка направлялась на базу, следовательно, времени было достаточно, чтобы выслушать доклад и сделать выводы из этого чрезвычайного происшествия.
Снимая в своей каюте китель, Девятко вдруг услышал шуршание бумаги и вспомнил о письме, лежавшем во внутреннем кармане… Он взял в руки синий конверт.
Две недели длился этот поход, полный опасности и тревог… Сколько еще таких походов впереди… И всегда письма будут согревать и придавать силы.
Он стал бриться, глядя в маленькое квадратное зеркальце. Но глазами косил вправо, где лежал на столе развернутый листок, вырванный из ученической тетради, густо исписанный мелким почерком. Этот почерк Александр Данилович узнал бы среди тысяч других, «Лидочка здорова, скучает за папой… Мы ждем тебя с победой, у нас все хорошо… Все пройдет, как с белых яблонь дым…»
Лодка приближалась к родным берегам.
Запас прочности
Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский вызвал к себе командира бригады подводных лодок капитана первого ранга П. И. Болтунова. Разговор был кратким: Филипп Сергеевич ткнул кончиком остро отточенного карандаша в висевшую над столом карту и сказал несколько приглушенным голосом:
— 51-я Отдельная армия генерала Батова обороняет ворота в Крым, Отдельная Приморская армия генерала Петрова, переброшенная из Одессы, запаздывает с выходом в район боев. У нас просят помощи. Надо послать
Комбриг козырнул:
— Я готов хоть сейчас, товарищ вице-адмирал! Прошу только вашего разрешения самому выйти в море. Командующий помолчал и согласился.
— С выходом не задерживайтесь. Дорога каждая минута, — предупредил он, заканчивая разговор.
Прошло немногим более часа, и командир бригады в сопровождении суровых штабистов, с чемоданчиком в руке шагал твердой походкой мимо железной ограды, по направлению к пирсу.
Командир подлодки Фартушный, его боевые товарищи невольно залюбовались своим комбригом. Подтянутая фигура, отличная строевая выправка, красивый шаг. Прирожденный моряк! Перед ним порой робели подчиненные. Строг, немногословен, любит точность. Самая, пожалуй, примечательная черта Павла Ивановича — необыкновенная чуткость к человеку. В людях он по-настоящему разбирался. Высоко ценил отвагу, преданность морю. И сам владел этими качествами в полной мере. Море для него — сама жизнь, без моря он не мог бы дышать.
Фартушному запомнился рассказанный кем-то из штабистов такой эпизод; во время одного из первых налетов на Севастополь группа командиров оказалась на открытой местности. Когда над головами засвистели вражеские фугаски, все поспешили в укрытие. Только комбриг не пожелал прятаться. Стоял суровый и невозмутимый, спокойно наблюдая, как кружат самолеты, разворачиваясь для новой атаки. Павла Ивановича любили на флоте, гордились им.
Как только командир бригады ступил на палубу, прозвучал сигнал боевой тревоги. Красный флаг с белой звездой поднялся на стеньге [2] . Выстроившись в ряд, Фартушный, его помощник Белоруков, комиссар подлодки Замятин, штурман Шепатковский и другие командиры встречали Болтунова. Павел Иванович выслушал доклад о готовности подлодки к походу, молча пожал всем руку и поднялся на мостик. Прозвучала команда. С-31 отошла от бетонной стенки, разворачиваясь на выход из бухты.
2
Стеньга — верхняя (вторая) часть мачты.
Жизнь на корабле входила в обычное русло. Вахтенные несли свою службу, свободные от дежурства занимались. Комбриг не вмешивался в распорядок, установленный воинскими законами. Он лишь наблюдал и прислушивался. Рейс предстоял сложный. В воздухе денно и нощно висят фашистские самолеты, после оставления нашими войсками Одессы море буквально заполонили катера противника. Того и гляди засекут подлодку, загонят на дно и заставят отлеживаться. Прежде всего нужно как можно быстрее обогнуть полуостров. Наиболее опасны районы Евпатории, Ак-Мечети, куда нередко проникают вражеские корабли, а там уже прямая дорога на север. Комбриг понимал, насколько сложна и опасна задача. Стрелковым частям всегда помогали надводные корабли, у них достаточно бортового оружия. С наступлением темноты комбриг собрал офицеров, чтобы изложить план операции, выслушать их мнение. На столе лежала карта Крыма, исполосованная красно-синими жирными стрелами. Павел Иванович обрисовал ситуацию, которая сложилась в результате наступления фашистских войск на Крым.
— Враг бросил огромные силы, пытаясь с ходу прорваться в глубь полуострова, чтобы затем взять Севастополь. Танки противника прорвались к Ишуньским позициям [3] . Командование решило обстрелять их артиллерией эсминца. От этого плана пришлось отказаться, так как не хватает авиации для прикрытия корабля. Потому, собственно, и обратились к подводникам за помощью…
Болтунов окинул взглядом присутствующих и спросил, кому что неясно.
Фартушный заметил, что трудно будет преодолеть мели у самых подходов к берегу. Если только удастся их проскочить, дальше все пойдет нормально.
3
Ишунь — село, расположенное в северной части Крыма.