Торпедой - пли!
Шрифт:
Все! Выбор сделан! Михаил Иванович сглотнул подступивший к горлу ком и взглянул на побледневшего Мишу. Кроме него никто его действий не заметил.
Одна секунда…
Михаил Иванович посмотрел на кольцо в руке и сжал его в кулаке. В ожидании неминуемого сердце сжалось и напрочь отказывалось сделать хотя бы еще один удар. С ужасом профессор понял, что он совсем не герой — он сделал решительный шаг, но ему не хватает мужества красиво сделать второй. Душу охватил леденящий страх. И справиться с ним не было никаких сил.
Две секунды…
— Простите
— А вы так и не успели выдать внучку замуж! — ответил, стараясь унять дрожь в губах, начпрод. — Прощайте, вы все правильно сделали!
Три секунды отмерили в голове целую жизнь. Миша внезапно вспомнил дочь и с горечью понял, что ему тоже не выпить с зятем на кухне горькие сто грамм, закрывшись от строгих жен. Страх сменился тоской по не прожитой до конца жизни.
Офицер лениво открыл глаза и выкрикнул:
— Den Mund halten!
— Ах, заткнуться? — Страх сменился отчаянной злостью. — А это ты видел?!
Четыре секунды…
Правая рука Миши, сжатая в кулак, поднялась в направлении вытянувшейся офицерской физиономии, а левая ладонью переломила ее в локте.
— Не видел? Так посмотри!
Он с ненавистью вытянул указательный палец и направил его на профессора. Взгляд Курта Гайслера протянулся к струйке дыма, тянувшейся из ручки гранаты, и тогда он ощутил, что такое настоящий ужас.
В салоне расцвел гигантский огненный шар.
Миша падал и видел над собой разваливающиеся обломки самолета. Он был еще жив, и будто увидел себя со стороны, и понял, что падать в пропасть — это не страшно, а разорванные легкие — совсем не больно, потому что он уже не дышит, а у бесконечности — вкус крови!
Глава четырнадцатая
БИСКАЙСКИЕ РОБИНЗОНЫ
Артем перебросил с плеча на плечо натершую руки сумку. То и дело оглядываясь, он постепенно замедлял шаг.
— Где же этот Вилли?
Вконец измученный, Артем остановился и прислушался. У него возникла идея нести тяжелую сумку по очереди с адъютантом.
— Ты же слышал выстрелы, — сухо ответила Габи.
— Ну и что? У вас, я смотрю, пострелять — это как поздороваться.
— Они убили его.
— С чего ты взяла? — до Артема с трудом доходил смысл слов, сказанных Габи. — Там же ваши немцы! Они что? Могут вот так вот запросто взять и убить своего?
— Идем, — Габи пошла вперед вдоль виноградных рядов.
— Погоди, погоди! Ты не шутишь? Его и вправду больше нет?
Габи промолчала, и доктор понял, что ей не до шуток. Ошеломленный, он плелся сзади, раздумывая над услышанным.
— Как это вы еще не перестреляли друг друга? Мне его искренне жаль. Он мне только-только начал нравиться.
— Он был лучшим, — дрогнувшим голосом ответила Габи.
Артем почувствовал, что еще немного, и она опять сорвется на плач.
— Он служил с твоим отцом?
— Да. А еще он ухаживал за мной.
— А… Ну тогда понятно.
Габи остановилась и, посмотрев на
— Что тебе понятно?! Вилли был единственный, кто не жалел меня после того, как я заболела. Он не поставил на мне крест, как, вздыхая, это сделали остальные! Он относился ко мне, как к здоровой. Он врал, что я хорошею день ото дня. И я верила ему, а не зеркалу. Я видела, что действительно нравлюсь ему, а он боялся, что остальные подумают, будто он это делает из-за карьеры. Тебе понятно… Много ты понимаешь! Если бы не твой дурацкий фонарь, нас бы не заметили!
— Э, нет! Тогда уж, если бы не твоя истерика, то и я бы не моргнул вспышкой!
Габи отвернулась и пошла прочь.
— Подожди! — Артем взвалил на плечо сумку и поспешил следом. — Я не могу так быстро. Сумка цепляется за кусты.
— Пошел ты со своей сумкой! — огрызнулась Габи.
Артем ускорил шаг, стараясь не отставать. Он в очередной раз удивился нестандартности женской психики. Ему никак не удавалось найти подход к Габи. Попытавшись порыться в памяти и отыскать среди своих подруг похожую на Габи, Артем с удивлением отметил, что таких нет. Те как-то были попроще. «Это все от болезни, — подсказал проснувшийся в душе доктор. — А так — обычная папочкина дочка. Ничего особенного. Хотя не откажешь, симпатичная».
Виноградные ряды закончились, и под ногами заскрипели камни. Тропа повела вверх, вдоль обрывистого склона. Где-то рядом шумело море. Габи уверенно шла вперед, будто сзади и не было Артема с тяжелым баулом. А его это уже начинало раздражать, и он лихорадочно обдумывал, как бы осадить заносчивую немку. Вдруг впереди он увидел поднимающиеся им навстречу три темных силуэта.
— Габи, — еле слышно прошептал Артем ей в спину.
Теперь заметила их и она. Камни осыпались под ногами незнакомцев, и кто-то из них сдавленно выругался. Габи схватила Артема за руку и, стараясь не шуметь, потащила в сторону от тропы, в темнеющие рядом кусты. Как назло, сухие ветки под ногами доктора трещали, будто выстрелы, и не удивительно, что их услышали. Незнакомцы замерли, затем, тихо переговариваясь, пошли им навстречу. Звонко лязгнул затвор, и Артем почувствовал, как по его спине поползли мурашки. После гибели Вилли к таким звукам он теперь относился со страхом. Силуэты приближались, и Артем рассмотрел впереди офицера в фуражке и круглые бескозырки матросов. Но у Габи, наверное, зрение было еще лучше. Она наклонилась к уху Артема и прошептала:
— Замри, я его знаю.
И, поднявшись во весь рост, вышла навстречу патрулю. Доктор сжался, боясь даже вздохнуть, чтобы не выдать себя.
«Куда полезла, дура, — подумал он, стараясь слиться с кустом. — Может, не заметили бы». Но Габи уверенно вышла на тропу и, остановившись, громко произнесла:
— Здравствуй, Филипп!
Офицер остановился. Присмотревшись, он удивленно спросил:
— Фрейлейн Габи, это вы? Что вы здесь делаете?
— Филипп, ты же знаешь, что сейчас творится в гарнизоне. Кругом гестапо. Я убежала и спряталась здесь.