Торжество жизни
Шрифт:
— Молодцы! Вся группа — молодцы! Ни одной тройки. От меня — спасибо! И от дирекции, полагаю, благодарность.
С порога он вновь повторяет:
— Молодцы! Дружны!
Это уже совсем не тот страшный профессор Несмеянов, о котором сложились легенды, а просто милый, добродушный человек с усталыми глазами, который почему-то хочет казаться суровым, но это ему никак не удается.
И вся группа кричит ему:
— До свиданья, товарищ профессор!
— Спасибо, товарищ профессор!
А когда Несмеянов уходит,
— Друзья! Культпоход! Есть два предложения: на каток…
— Не надо!
— В кино!
— … или в кино. Кто за первое предложение? Кто за кино?
Коля явно мошенничает: за каток у него получается большинство. Возмущенные сторонники кино протестуют:
— Переголосовать!
Голоса разделились поровну. Степан воздержался. Его атакуют с двух сторон — ведь его голос решает все. Николай угрожающе потрясает портфелем.
— Кричи — каток! Иначе порываю дипломатические отношения. Правда, товарищ комсорг?
Таня Снежко молчит, но смотрит на Степана так, что ему становится понятным все. Комически вздыхая, он подымает руку.
— За каток… Хоть я и не умею кататься.
Но его уже не слышат. Шумная гурьба студентов спешит к двери.
Таня вдруг вспоминает:
— Ребята! А табель!
Красным карандашом на большом разграфленном листе бумаги она проставляет результаты экзаменов. Коля комментирует.
— Миша Абраменко — пять! Молодец, три пятерки!
— Лена Борзик — четыре… Эх, ты! А еще хвасталась! Вот говорил же тебе…
— Женя Зиновьева — круглая отличница. Совсем круглая! Неправда ли, ребята?
Женя — маленькая, полная девушка — возмущается, товарищи хохочут.
Следующие три фамилии Коля пропускает из скромности: Карпов, Рогов, Снежко — профорг, староста и комсорг — отличники.
Еще минута — и вся группа, все двадцать семь человек со смехом, с шутками идут на каток.
Швейцар, улыбаясь, смотрит им вслед. Дружные ребята эта четвертая группа — всегда вместе, всегда позже всех уходят из института, всегда веселы. Хорошие ребята!
Он запирает входную дверь и, немного подумав, выключает свет в коридоре. Экзаменационная сессия окончилась.
Степан в первые минуты стоял на коньках довольно робко, но затем освоился. Все же в детстве он катался, и неплохо.
Таня, поддерживая его за руку, командовала:
— Упор на левую ногу. Правую чуть согни… А теперь — поворот.
Огромный каток блестел, как зеркало. От коньков оставались узенькие матовые полоски; они завивались в спирали, запутывались сложными узлами. Рядом с прежними ложились все новые и новые.
Огни, смех, музыка. Мороз возбуждает, щеки пылают. Хорошо!
Резко затормозив, Таня, повернулась лицом к Степану.
— Ведь, правда, хорошо?
Степан
— Ну вот! Ты всегда такой. Будь на твоем месте Коля, он стал бы в позу и продекламировал: "Какая ночь! Мороз трескучий. На небе ни единой тучи". Ты любишь стихи?
— Люблю. Особенно Маяковского. Когда читаю его поэму "Хорошо", то представляю себе всю величественную мощь наших пятилеток. Вгрызаются в землю экскаваторы… Динамит разносит вдребезги днепровские пороги… Штурмовые бригады во вьюжную морозную ночь бетонируют фундамент первого тракторного… Я вижу это своими глазами… Вижу теперь, потому что это было, это есть, а он видел еще тогда. Ты помнишь?
Я с теми, кто вышел строить и месть В сплошной лихорадке буден. Отечество славлю, которое есть, Но трижды которое будет.Таня возбужденно подхватила:
Планов наших люблю громадье, размаха шаги саженьи. Я радуюсь маршу, которым идем В работу и в сраженья. Я вижу где сор сегодня гниет, Где только земля простая, На сажень вижу, из-под нее Коммуны дома прорастают.Степан был взволнован. Таня впервые видела его таким. Он горячо говорил:
— Поэт должен писать так, чтобы его слова зажигали. Стихи должны быть по-настоящему большевистскими.
Таня тихо упрекнула:
— А ты до сих пор не комсомолец.
Степан смутился:
— Таня, я ведь говорил…
— Но ты же сдержал свое слово! А потом, разве комсомольский билет — это диплом, который выдают за отдельный достигнутый успех? Комсомолец — это тот, кто хочет достигнуть всегда большего… И не в одиночку! — она погрозила ему пальцем. — Вот ты скажи, хорошая у нас группа собралась? Хорошая! А почему? Потому, что все комсомольцы… Кроме тебя… — Она улыбнулась, вспомнив шутку Николая. — Кроме тебя, многоугольный! Лови!
Таня резко повернулась и понеслась навстречу ветру, но тут же споткнулась. Степан налетел на нее и упал. Оба расхохотались.
Потирая ушибленное колено, Степан поднялся на ноги и, не глядя на девушку, спросил:
— Таня, а ты дашь мне рекомендацию?
Она видела, что Степан с напряжением ждет ее ответа, и тихо, серьезно сказала:
— Дам. Я верю тебе.
Он благодарно улыбнулся. Вдруг в его глазах блеснуло что-то озорное, мальчишечье. Он дернул Таню за локон — тот самый, который вечно падал ей на глаза, — и бросился бежать: