Торжество жизни
Шрифт:
Стучать пришлось долго, но никто не выходил. Видимо, в квартире никого не было. Но вот приоткрылась дверь напротив, и немолодая женщина выглянула, чтобы узнать, кто так настойчиво стучит к ее соседям.
Коля обрадовано кинулся к ней:
— Скажите, пожалуйста, не здесь ли жила до войны Екатерина Васильевна Сазонова?
Женщина настороженно посмотрела на друзей.
— Да, жила… А что?
— Нет ли кого-нибудь из семьи Сазоновых? У них была дочь. Мы принесли ей известие о Екатерине Васильевне.
Женщина ахнула, засуетилась,
— Где она? Что с ней? Почему она ни разу не написала?
Коля отмахивался:
— Сейчас, сейчас… А где ее дочь? Где ее муж?
Соседка рассказала, что партийный работник Сазонов и его жена архитектор Екатерина Васильевна, подпольщики, были окружены в этом доме фашистами и отстреливались до последнего патрона, Сазонов был убит, а раненую Екатерину Васильевну схватили эсэсовцы, и больше о ней никто ничего не слыхал. Дочь Сазоновых в это время была не то у бабушки, не то у тетки. В феврале 1943 года, когда наши части освободили город. ее приводила какая-то старушка и просила, в случае если от Екатерины Васильевны придет письмо, немедленно сообщить ей. Но куда именно сообщить — женщина не знала. Она лишь передавала рассказ соседей-очевидцев. Но все же она обещала узнать адрес родственницы Сазоновых и просила зайти через неделю.
Коля облегченно вздохнул. Ему казалось, что цель почти достигнута и что девочка будет найдена.
Но Степан был грустен. Выйдя из дому, он посмотрел на окна бывшей квартиры Сазоновых.
"Если девочка жива, — думал Степан, — она стала совсем взрослой, все понимает… Может быть, она еще ждет, еще надеется встретить свою мать, а я принесу ей страшное известие".
Но, может быть, Екатерина Васильевна уцелела? Может быть, живы Зденек и все те, кто остался в казематах подземного города?
Нет! Если раньше была хоть маленькая надежда, то сегодня она исчезла окончательно. Не только немецкие, но и японские фашисты готовили против Советского Союза тонны смертоносных бактерий, полчища чумных крыс. Американские империалисты грозят войной… А подземный город попал в руки американцев.
Резкая, почти физическая боль сжала его сердце. Лишь теперь Степан окончательно поверил в гибель друзей из подземного города. Их замучили, жестоко замучили те, кто называл себя союзниками Советской России.
В этот день состоялось общее собрание студентов и сотрудников Медицинского института. И почтенные академики, и студенты, и технические работники выражали свой справедливый гнев, — все требовали строжайшего наказания японских военных преступников.
Выступил профессор Кривцов. Он говорил о лучших традициях русской и советской науки, о замечательных людях, которые погибли сами, чтобы ценой своей жизни найти средство против смерти.
Выступала Таня Снежко. От имени комсомольцев института она просила ходатайствовать перед президиумом Верховного Совета о самом строгом наказании врагов народа.
Выступал
— Не было и нет худших, кровожаднейших зверей, чем фашисты, к какой бы национальности они не принадлежали!
Когда Степан Рогов сошел с трибуны, председатель собрания подал ему записку.
"Уважаемый товарищ Рогов! — прочел Степан. — Убедительно прошу вас зайти ко мне на квартиру в один из ближайших вечеров. У меня к вам очень важное дело. Доцент Великопольская".
Степан поднял глаза. Полная красивая женщина, сидевшая в третьем ряду, поймала его взгляд и грустно улыбнулась. Степан узнал доцента Великопольскую. Она вела спецпрактикум на старших курсах микробиологического отделения института.
Степан Рогов недоумевал: какое важное дело могла иметь к нему совершенно незнакомая женщина, которую он лишь изредка встречал в институтских лабораториях?
Карпов, склонный видеть во всем нечто таинственное, утверждал, что дело идет о какой-нибудь тайне. Он доказывал:
— Ну, пойми, Степан, если бы ей нужно было видеть тебя по общественным делам, она бы запросто подошла и спросила, в крайнем случае пригласила бы притти к ней в лабораторию. А тут… Не-е-ет! Ты смотри, как написано:
"Убедительно прошу" и "важное дело"…
Степан, который ничего таинственного в этой записке не видел, все же убеждался, что "дело", о котором писала доцент Великопольская, видимо, было вопросом личного, а не общественного порядка. Во всяком случае, надо выполнить просьбу. Но на квартиру к Великопольским итти не хотелось, хотя Коля и утверждал, что Елена Петровна очень милая и простая женщина.
События ускорила сама Елена Петровна. Однажды вечером она, встретив Карпова, спросила:
— Скажите, Коля, вы не знаете студента Рогова?
— Конечно, знаю. Это мой друг.
— Вот хорошо! Передайте ему, что я повторяю свою просьбу.
Николай улыбнулся:
— Елена Петровна, он стесняется. Может быть, ему можно притти к вам в институт?
— Нет, пусть лучше придет на квартиру. А чтобы он не стеснялся, — Елена Петровна улыбнулась, — приходите вдвоем. Хорошо будет, если вы придете завтра в семь вечера.
Когда на следующий день в назначенное время друзья пришли к Великопольским, Елены Петровны еще не было дома. Дверь открыла девочка-подросток, в которой Степан не без труда узнал Галочку — ту самую Галочку с соломенными косичками, которую он несколько лет назад встретил в кабинете директора Микробиологического института. Она вытянулась и повзрослела, но в ее поведении все еще осталось много детского. Слишком уж чинно она передала, что ее мама извиняется за непредвиденную задержку, слишком по-взрослому отрекомендовалась: "Галина!" — и попросила пройти в гостиную.