Торжество жизни
Шрифт:
За окном играло солнце. В ярком небе облака плыли степенно и важно, неся свой драгоценный груз.
И профессор забыл о мрачных прогнозах исхода болезни, на восьмом десятке ему страстно захотелось еще долго-долго жить, работать, творить. Климову вдруг показалось, что и сердце-то самое сердце, которое не давало ему покоя последние годы, — начало биться по-юношески сильно, и мысли стали ясными и четкими. Он ощутил в себе волнение, которое всегда появлялось перед большим взлетом мысли, когда раскрывалось то, что казалось недостигаемым.
Надо
Профессор решил, что в работе Степана произошла заминка и ему нужна помощь, дружеский совет.
— А тут еще этот Меджиссон. — Профессор с ненавистью посмотрел на "Британский вестник". — Хороши, если б Степан прилетел сюда дня на два. Хорошо бы…
Профессору очень хотелось видеть Рогова, чтобы расспросить о методике исследований, но он не решался отрывать его от работы.
Порывшись в ящике, Климов достал бланк и написал коротко:
"Дорогой Степа! Выходит моя книга, и в ней последняя глава — твоя. Если ты сможешь, прилети ко мне денька на два, у меня есть целый ряд соображений, которые, пожалуй, помогут тебе в работе.
Р. S. Читал четвертый выпуск "Британского вестника"? Не огорчайся, я вижу, что у Меджиссона ничего не выходит. Выше голову — победим мы!".
Профессор дописал две последние строчки для успокоения Рогова, хотя знал, что они вряд, ли подействуют, как не действовали и на него самого собственные доводы.
Статья профессора Меджиссона в "Британском вестнике" была действительно большим ударом. На двадцати восьми страницах Меджиссон расписывал, как ему удалось найти больного странной болезнью, которую он скромно называл "мраморной", а редакционная статья — "болезнью Меджиссона".
Это был некий Дж. К., 38 лет. Профессор Климов, конечно, понял, что это не кто иной, как боцман Джон Кэмпбелл. Меджиссон рекламировал его как уникума, как "неуязвимого человека", которому не страшны никакие болезни. Он писал, что с согласия больного прививал ему самые опасные болезни и они не прививались.
Профессор Меджиссон сожалел, что ему не удалось довести опыты до конца: необычайный больной погиб вследствие случайного отравления недоброкачественными американскими консервами. Но в конце статьи проскользнула фраза, раскрывшая всю подлость и зверство Меджиссона:
"…Как показали исследования сыворотки крови больного, он мог бы заболеть лишь гриппом "А", штамма Пуэрто-Рико-8".
Дочитав до этого места,
Теперь, когда профессор Климов прочел статью вторично, мысль о том, что Меджиссону в сущности ничего не удалось добиться, укрепилась. Меджиссон, правда, расписывал необыкновенные возможности, открывающиеся перед ним, указывал, что благодаря большому количеству сыворотки, которую удалось сберечь, его лаборатория вступила в стадию завершающих опытов. Он даже приводил несколько "предварительных", как он называл, экспериментов, но по интонациям статьи, по осторожности, с какой высказывались вполне ясные профессору Климову детали, было понятно: Меджиссон знал о вирусе Иванова ровно столько, сколько знал Климов тридцать лет тому назад.
И в то же время профессор Климов не мог отделаться от мысли, что многое из описанного в статье ему так знакомо, так близко, словно было написано им самим.
Во всяком случае, надо немедленно сообщить в "Британский вестник", что "мраморная болезнь" — болезнь Иванова — открыта и исследована в России более сорока лет тому назад. Надо потребовать объяснений у Меджиссона по поводу загадочной смерти боцмана Кэмпбелла.
Профессор быстро набросал письма и склонился над гранками своей работы. Он заменял целые абзацы, углубляя и совершенствуя книгу, и ему казалось, что никогда в жизни он не работал так продуктивно, как теперь, когда заканчивал свой последний — он был уверен в этом — труд. Увлекшись, он курил папиросу за папиросой.
Солнце все ниже склонялось к горизонту. Золотой луч медленно плыл по голубым шпалерам стены, ненадолго задержался на пучеглазом плюшевом медвежонке и фотографии мальчика в меховой шапочке; перепрыгнул на стол и ярким светом озарил длинные листы гранок.
Профессор поставил точку и удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Солнце било прямо в глаза, лучи его согревали. Приятно было опустить веки и нехотя бороться с дремотой, повторяя про себя:
— Как хорошо, что пришла весна!
Профессор Климов уснул в своем кресле и больше не проснулся.
Глава XX
Степан Рогов получил телеграмму одновременно с газетой, в которой сообщалось о смерти выдающегося ученого — члена-корреспондента Академии наук СССР Виктора Семеновича Климова.
Портрет в черной рамке ничуть не напоминал живого профессора. У Климова были добрые улыбающиеся глаза, а с портрета он смотрел важно и строго.
— Это, пожалуй, ретушер напортил… Или выбрали неудачное фото… Да, неудачное фото.