Тот, кто придет за тобой
Шрифт:
Вдоль дороги выстроились салоны по продаже машин, стройматериалов и гигантские мебельные магазины, ярмарки и рынки, куда от конечных станций метро по выходным съезжались все те, кто замыслил ремонт или строительство дома.
Едва начинало темнеть, везде включалась реклама. Владельцы торговых центров словно соревновались, кто установит у себя на крыше самый большой рекламный щит или электронный экран.
В центре города, где все извилистые улочки раньше вели лишь на центральную площадь к исполкому, возникло огромное количество салонов красоты, аптек, кафе,
Первый этаж единственного сохранившегося в городе каменного купеческого особняка занимало похоронное бюро.
Дальше на несколько остановок тянулись новостройки, а на границе их и леса – с другой стороны озера – раскинулся коттеджный поселок: там много домов еще не заселили, потому что рядом шли железнодорожные пути и под самыми окнами по ночам грохотали товарные поезда.
Но едва лишь вы сворачивали на проселок и огибали озеро с запада, весь этот строительный бум, вся цивилизация куда-то исчезала. Проселок уводил в поля, заросшие травой, юркие тропы вились среди зарослей к заброшенной ферме, а потом снова уводили в поля и луга. А там опять начинался лес, куда дачники и горожане по выходным снаряжались за грибами и ягодами.
Местность, вся сотканная из контрастов, поражала широтой и обилием впечатлений. Так что порой при взгляде с невысокого холма казалось, что и вся земля на тысячи километров такая: новостройки, автозаправки, рекламные щиты, закусочные и японские рестораны – это лишь небольшие островки в море зелени, в бескрайнем и девственном море до самого горизонта.
Может, кто-то уже и присматривал эти широты под застройку, но у него еще не доходили руки и не хватало средств – слишком много земли, слишком большие расстояния.
И только дороги – шоссе, автострада, они как шрамы рассекали пейзаж, одновременно уродуя его и соединяя, сближая и расчленяя.
В этом тоже заключался контраст, какая-то двойственность, а может, пограничная линия между реальностью и тем, что за ней, между сумерками и светом, между днем сегодняшним и днем прошлым.
И эту двойственность, постепенно обживая землю, чувствовали все, кто селился на ней – независимо от того, покупал ли он квартиру в новостройке или коттедж, старый дачный дом, заросший сиренью и бузиной, или же первый этаж купеческого особняка, прилаживая над входом новую рекламную вывеску.
Добро пожаловать сюда...
Если вы любите тишину летних сумерек...
Если двурогий месяц, плывущий по небу, все еще представляется вам ладьей...
Если вы не боитесь...
Если вы ничего не боитесь...
Или вам нечего вспомнить...
Добро пожаловать сюда...
Авиалайнер летит в небе...
И никто из пассажиров, в том числе и вы, не знает, что случится через минуту...
На
Глава 3
НЕУДАВШАЯСЯ АКТРИСА
По темнеющему небу, перечеркнув двурогий месяц, пролетел авиалайнер. И его гул растворился в ночном воздухе, как...
Катя Петровская – криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области – не сразу поняла, что на этом все и закончилось.
За окном дачной террасы действительно пролетел самолет... авиалайнер... ну да, там же где-то аэродром за железной дорогой. И гул растворился в ночном... нет, пока еще в вечернем воздухе, «как кровь растворяется в воде».
И только шорох, как постскриптум. Шорох магнитофонной пленки.
– Ну и как? Вам понравилось?
Полина Каротеева – хозяйка дачи на пригорке, где вот уже второй час Катя и ее закадычная подруга Анфиса Берг беспечно чаевничали после субботнего пикника-заплыва-загула на берегах местного лесного озера, спросила это как бы между прочим, однако весьма многозначительным тоном.
– Исполняете вы классно, Полина, – сказала Анфиса. – В смысле читаете.
– Итак, вам понравилось? – Полина Каротеева обернулась к Кате.
– Да. Вы здорово это прочли. Просто мороз по коже.
Катя слукавила, хотя... хотя в некоторых местах этой магнитофонной записи... Да нет, все ерунда. Просто в сумерках, когда в окно терраски из сада заглядывает месяц, – как раз самое время вот таких историй. Ужастиков под чаёк.
Полина Каротеева прочла и записала на пленку все это отлично. А вот первый декламаторский опус ее показался им утомительным и фальшивым. Отчего-то она выбрала для художественного чтения монолог Фигаро из «Свадьбы Фигаро», ну, тот, где он ждет невесту, мучается от ревности и сокрушается.
Полина Каротеева исполнила монолог в какой-то лихорадочной манере. Но совсем другое дело вот эта запись, про то, как...
– А чей это рассказ? – спросила Анфиса. – Кто автор?
– Вы не поверите, девушки, – Полина Каротеева прикрыла глаза. – Это мое.
– Вы сами это написали и прочли?
– Здорово, – поддержала Катя подругу, на этот раз гораздо более искренне. – У вас талант.
– Об этом мне и в школе-студии МХАТ говорили, – Полина все еще продолжала сидеть с закрытыми глазами. – Но жизнь, увы, не так сложилась, как я хотела.
Сейчас она напоминала сонную птицу... сонную клушу, угнездившуюся, как на насесте, на старом венском стуле у чайного стола. С желтыми крашеными волосами, собранными от жары на затылке в жидкий хвостик, с рыхлым розовым телом в тунике, с веснушками и выгоревшими от солнца белесыми бровями. Было в этом нечто трогательное и умиротворяющее. И тем разительнее казался контраст, что вот эта домашняя хлебосольная женщина, типичная дачница, пусть и не актриса, а (по сведениям Анфисы) доцент в институте молочной промышленности, сама придумала, записала и прочитала странную историю, которую они только что слышали на магнитофонной пленке.