Тот, кто утопил мир
Шрифт:
Как Чжу уже поняла, по плечам Оюана настроение читалось не хуже, чем у разъяренной кошки: «Да, оставил, потому что ты держишь меня в плену, а я тебя ненавижу».
Логично, что Мадам Чжан сделала ставку на сильнейшего в семье, пусть он и не глава клана, и даже не ее муж.
— А Рисовый Мешок знает? Конечно нет… — Никчемный завистник с удовольствием перевалил на плечи брата всю грязную работу, дабы не опозориться на поле боя, но никогда не уступил бы ему трон. — Какой скандал! Бедный Рисовый Мешок, он и своей жене все это время не был хозяином, не то что войску
— Я не сомневаюсь, что этого она и добивается. Но генерал Чжан действительно достойный человек. Он угодил меж двух огней — любит и брата, и его жену.
— Даже такого брата, — с иронией заметила Чжу. Убить настоящего Чжу Чонбу ей бы подлости не хватило, но назвать себя хорошим человеком она едва ли могла. — Думаешь, плакат юаньцы нарисовали? Кампания по публичному очернению врага. А что, изобретательный ход с их стороны.
Оюан пожал плечами:
— Это как-то не похоже на Главного Советника, но и старый воин может научиться новым приемам. Больше некому.
— Ну… — Чжу нахмурилась.
Да, в том, чтобы свергнуть Чжанов, заинтересованы вроде бы только юаньцы и она сама. Но что-то не давало ей покоя.
— Может, и так.
Утро подкатилось к тому безмятежному часу, когда слуги в усадьбах переделали самые срочные дела и присели отдохнуть с пиалкой чая, прежде чем начать готовить обед. Чжу выкинула из головы тот странный плакат, открыла мешок и достала оттуда маленькую тыкву-горлянку. Сунула ее Оюану под нос. Тыква громко гудела.
— Пора заняться делом!
— Ты… бойцовскими сверчками вразнос торгуешь, — резюмировал Оюан с предельным презрением.
— Мало вы со своими воинами общались, да? — Чжу рассмеялась. А потом рассмеялась еще громче — поняла, что под шляпой он закатил глаза.
— Генерал Чжан не отправит сына одного без парочки телохранителей, двух-трех прислужников, может, еще наставника-другого к нему приставит… Бьюсь об заклад, вся эта компашка сходит с ума от скуки.
Она шустро подбежала к воротам ближайшей усадьбы и постучалась.
— Бои сверчков — отличный способ провести время. Ма Сюинь, правда, не любительница. Говорит, это жестоко. Она хочет, чтобы я запретил такие игры, как только стану Императором. Видимо, думает, что в следующей жизни я буду жуком, ну и вот, для моего же блага…
Слуга отворил ворота, и она помахала у него перед носом тыквой:
— Сверчков не желаете?
— А мы, — с легкой угрозой в голосе сказал Оюан, — сколько домов собираемся так обойти?
— Сколько нужно, столько и обойдем, — жизнерадостно отозвалась Чжу и поймала за рукав слугу, выходящего из передних ворот следующего дома. — Сверчков надо?
К полудню у Оюана болели ноги, и он мечтал собственноручно сровнять с землей весь Чжэньцзян — так, глядишь, проще и приятней будет искать. Он ни разу в жизни не задумывался, сколько домов может быть в большом городе. По-видимому, слишком много. План Чжу у него с самого начала доверия не вызывал, а теперь недоверие приняло столь устрашающие масштабы, что, когда Чжу постучался в очередные ворота очередной непримечательной
Чжу чуть ли не вприпрыжку пошел прочь от усадьбы. Оюан процедил:
— Даже если место то самое…
— Даже!
— …Отец наверняка приказал ему сидеть дома.
Чжу притормозил у дверей парочки чайных, расположенных напротив той усадьбы.
— А ты скучным был в детстве, да?
Оюан ответил тоном, наводившим ужас на целые батальоны:
— Я был рабом.
Чжу, однако, не только отказывался бояться, но и имел неприятную привычку никогда не оставлять последнее слово за Оюаном.
— Монастырь в недостатке дисциплины не обвинишь, однако даже монахи знают, что смелого пацана взаперти не удержишь, бесполезно. Он выйдет. Надо только подождать. Давай присядем за столик.
Как только Чжу ступил на открытую террасу ближайшей чайной, взгляд хозяина упал на деревянную руку. И, даже не поглядев, кому та принадлежит, он плюнул прямо на башмаки Чжу.
Оюана удивила собственная всепоглощающая ярость. Но он знал этот взгляд. На него этим взглядом всю жизнь смотрели, будто он и не человек вовсе, а так, вещь. Не будь на нем шляпы, скрывающей лицо, которое оскорбляло людей своей двуполостью, оплевали бы и его. Оюан отрубил Чжу руку именно затем, чтобы тот на своей шкуре испробовал презрение и насмешки, познал именно такую разновидность несчастья. А теперь он сам угрожающе шагнул к хозяину и очнулся, только когда Чжу схватил его за запястье и выволок наружу.
— Не надо суетиться!
К яростному изумлению Оюана, Чжу, кажется, вообще не смутило пятно на чести и, что проще заметить, на башмаках. Он потащил Оюана в соседнюю чайную и радостно объявил:
— О, смотри-ка! Здесь в любом случае лучше. Они не выгонят нас до утра, можно будет поспать за столиком.
Оюан не понял, с чего Чжу это взял. С его точки зрения, чайные все одинаковы. Они заняли столик на открытой веранде, откуда открывался прекрасный вид на усадьбу через дорогу. Неулыбчивая, но безупречно учтивая хозяйка принесла им блюдо с ломтями остывшего, однако сносного «пьяного цыпленка». И только когда они уже просидели там какое-то время, Оюана осенило, что в чайной хозяйничают женщины. Сидели они группками или по одной, и у каждой был фонарик. Одна играла на флейте, другие резались в мацзян или болтали. Присмотревшись, Оюан заметил, как к одной из женских стаек подошел мужчина, перекинулся с ними парой фраз. Одна из женщин поднялась, взяла фонарь и повела его в ночь. Так вот почему Чжу сказал, что заведение не закроется до утра!
— Это же шлюхи.
Чжу оторвался от наблюдения за парочкой стражников, которые только что вернулись в усадьбу с кувшином вина.
— Милые девочки. Они нас не оплевали, заметь. Надо будет оставить на чай.
Оюан взъярился, едва вспомнив об этом инциденте. В памяти повсплывали все случаи, когда люди отворачивались от Чжу на улице, здесь или в Тайчжоу. Даже уличные торговцы иногда отказывались продать ему товар и косо смотрели вслед. Но любая обида скатывалась с Чжу легко, как вода с соломенного плаща.