Тот кто знает (Книга 1, 2)

Маринина Александра

Наташа уселась на табуретку в уголке между холодильником и кухонным столом, обхватила пальцами обеих рук большую чашку с горячим чаем и устало прикрыла глаза. Полина надоела ей смертельно, и не только в эту их предутреннюю встречу, а вообще. Но приходится держать себя в руках хотя бы ради Иринки. Не дело это, если девочке придется жить рядом с постоянно конфликтующими бабушкой и соседкой. Полина продолжала что-то бубнить о том, как бедненькую Наташу обманывают все, кому не лень, и в первую очередь ее муж, а Наташа вспоминала, как точно так же много лет назад сидела на кухне, в этом самом уголке, и ждала звонка Вадима…

* * *

…Летом семьдесят четвертого года Инка уговорила

Наташу поехать в Ленинград.

– Ты же белых ночей ни разу в жизни не видела! – округляя глаза, говорила лучшая подруга. – И вообще, Ленинград – это что-то! Это невозможно рассказать, это надо увидеть и самой почувствовать.

Поехать очень хотелось, но было боязно.

– А где мы будем жить? – осторожно спрашивала Наташа, понимая, что в гостиницу они устроиться не смогут.

– У кого-нибудь из команды, – беспечно махнула рукой Инка. – Летом у многих хаты пустые.

– Команда? – непонимающе спросила Наташа. – Что это?

– Ой, ну это долго объяснять, приедем – сама увидишь.

Наташа не заставила себя долго уговаривать, она давно мечтала посмотреть Северную столицу. Дорога обошлась совсем недорого, билеты на дневной поезд стоили всего 9 рублей, а им как студенткам полагалась скидка. Выйдя из здания Московского вокзала, Инка повела Наташу по Невскому проспекту.

– А куда мы идем? – полюбопытствовала Наташа.

– В «Сайгон». Сейчас как раз десять вечера, обязательно кого-нибудь найдем.

– А что такое «Сайгон»? – не отставала Наташа. – Это что, общежитие, где живут вьетнамские студенты?

Инка хохотала, но ничего внятного не отвечала, ограничиваясь туманными обещаниями, что Наташа «сама увидит». «Сайгоном» оказался кафетерий на углу Невского и Владимирского проспектов. Девушки вошли внутрь, и почти сразу же раздался чей-то голос:

– О, Инка!

Раздвигая толпящихся вокруг высоких столиков посетителей, к ним двигался длинноволосый симпатичный парень в джинсах и странного вида свитере крупной вязки с неровными заплатками. Инка повисла у него на шее.

– Ты меня ждал?

– Гюрза сказала, что ты вроде сегодня должна прикатить.

– Познакомься, это Наташа, моя подруга. А это Сережа Вери Гуд.

В течение следующих пятнадцати минут Наташу напоили крепчайшим кофе, от которого у нее началось сердцебиение, и познакомили с некоторыми членами «команды», для которой кафетерий был сборным пунктом. Все они показались ей веселыми и доброжелательными, хотя общались между собой на таком жаргоне, который она не всегда понимала. И почти все имели какие-то непонятные прозвища, например, Гюрзой называли девушку с большими красивыми глазами и густыми заплетенными в косу волосами. Другую же девушку называли Гремучкой, по-видимому, за то, что рот у нее не закрывался ни на минуту, она все время что-то рассказывала и при этом постоянно сама себя перебивала собственным же смехом. Одеты они были с вызывающей небрежностью, но Наташин наметанный глаз видел, что небрежность эта, как говорится, «дорогого стоила», и рваные джинсы, и заплатанные рубашки и свитера, холщовые сумки с корявой вышивкой, а также сарафанчики, надетые поверх теплых рубашек, вовсе не свидетельствовали о бедственном материальном положении своих хозяев.

Вскоре появились еще несколько человек – трое молодых людей и две девицы, – и вся компания не спеша двинулась в сторону набережной Невы. Инка накрепко прилипла к Сереже со странным прозвищем Вери Гуд, и Наташа поняла, что это и есть тот самый парень, в которого Инка была влюблена вот уже два месяца. Они познакомились в Москве, куда Сережа с друзьями из «команды» приезжал на два дня «проветриться», и с тех пор разумная и спокойная Инка Левина совершенно потеряла голову. Двигались, разбившись на группы по два-три человека. Рядом с Наташей шел невысокий прихрамывающий парень по имени Антон,

многозначительно-мрачный и немногословный. Узнав, что Наташа учится во ВГИКе, он начал, медленно цедя слова, доказывать ей, что советский кинематограф давно умер, и памятником ему должен служить фильм Тенгиза Абуладзе «Мольба»: дескать, лучше этого все равно никогда никто в нашей стране не снимет. Наташа сперва активно включилась в дискуссию, но вскоре примолкла, поняв, что Антону ее мнение вовсе не интересно, ему интересен только он сам. Да и ей, честно говоря, собеседник только мешал: она наслаждалась необычным ощущением светлого вечера, когда солнце уже зашло, а темнеть еще не начало, и одновременным знанием того, что уже почти полночь.

Прогулявшись по набережной, дошли до Михайловского замка. Из обрывков разговоров Наташа поняла, что сейчас будут репетировать какую-то пьесу. Все это было необычно и радостно волновало девушку: такой знакомый по фильмам, книгам и фотографиям и в то же время незнакомый город, белая ночь, симпатичные общительные ребята, сразу принявшие ее как свою, ночная репетиция… Пока все рассаживались, кто на камнях, кто прямо на земле, Наташа уже начала было мечтать о том, какой замечательный сценарий можно было бы сделать на этом материале, ведь перед ее глазами сейчас проходит совсем другая жизнь, неизвестная ни москвичам, ни жителям других городов, ни даже самим питерцам.

«Команда» – это особый мир, дружная веселая семья, в которой умеют ценить прекрасное и разбираются в искусстве и в которой никто никому не навязывает свое мнение и свой вкус. Затаив дыхание, она ждала начала репетиции…

И уже спустя несколько минут испытала разочарование. Пьеса оказалась претенциозной, чрезмерно «эстетской», перегруженной символами по принципу «чем непонятнее – тем лучше». Мысленно Наташа назвала ее «полухипповым декадансом». Да и не пьеса это была, а нечто вроде символа пьесы, то есть выходили персонажи и произносили тексты, но ни внутренней структуры, ни драматургии, ни развития образов в ней не просматривалось. Однако разочарование довольно быстро растаяло, уступив место обычной для Наташи восторженности: да, пьеса плохая, но разве это главное? Главное в другом: ведь есть же, есть в наше время молодежь, ищущая новые пути в искусстве и новые способы самовыражения, есть добрые и открытые ребята, которые стремятся к философским разговорам, к познанию жизни, а не к тому, чтобы выхлестать очередную бутылку в скверике или на детской площадке, а потом на радостях набить кому-нибудь морду. Об этом обязательно надо рассказать на комсомольском собрании, может быть, даже проявить инициативу и добиться, чтобы о «команде» сняли документальный фильм к очередному съезду ВЛКСМ.

Часа в четыре утра собрались расходиться по домам. Наташу вместе с Инной пригласил к себе Сережа Вери Гуд, его родители уехали в отпуск, квартира пустая.

– Слушай, это, наверное, неудобно, – зашептала Наташа, отведя подругу в сторонку.

– Ну чего неудобного-то? Он же сам зовет, хата пустая.

– Он тебя зовет. А я вам там только мешать буду. Попроси Сережу, пусть он поговорит с ребятами, может, я у кого-то другого переночую.

– Ой, ну и балда же ты, Натка! – рассмеялась Инна. – Да ты знаешь, какая у него хата? Туда хоть полк солдат приведи, никто никому мешать не будет.

Наташа плохо представляла себе такую квартиру, в которой никто никому не мешает, но, в конце концов, все бывает, ведь еще сутки назад она и «команду» не смогла бы представить, а если бы ей рассказали – не поверила бы, что такие ребята существуют.

Вери Гуд жил прямо на Невском проспекте, и, едва войдя в квартиру, Наташа ахнула: таких хором она и впрямь представить себе не могла. Огромный округлой формы холл, в который выходили двери шести комнат и из которого уходил коридор на кухню и в ванную с туалетом.