Тот первый поцелуй
Шрифт:
Морган повернулся и увидел ее, когда она уже достигла последней ступеньки. Он внимательно осмотрел ее всю с головы до ног, от прически до кончиков туфель, затем совершил обратное путешествие. Элизабет ждала, затаив дыхание.
Их глаза встретились. Его не выражали ничего: ни удовольствия, ни одобрения, ни осуждения. Одно только холодное равнодушие. Как если бы она была неодушевленным предметом. Слабый огонек надежды погас, но Морган никогда не узнает об этом. Один шаг, и он уже рядом с ней и предлагает ей руку.
С полным безразличием
Тем не менее Элизабет намеревалась получить удовольствие от вечера и даже улыбалась, когда они выходили из экипажа у подъезда театра. Театр был полон, а их места в центре балкона оказались очень удачными: сцена была перед ними как на ладони.
Поднялся занавес, и с этой минуты Элизабет забыла обо всем на свете, в том числе и о своем непреклонном муже. Для нее не существовало ничего, кроме действия на сцене. Затаив дыхание, она следила за развитием событий и наслаждалась пением героини, обладательницы прозрачного серебристого сопрано.
Антракт наступил неожиданно скоро, и вместе с остальной публикой они вышли в фойе, где находился буфет с прохладительными напитками. Морган принес бокал вина, но только для нее и ничего для себя; Элизабет уже заметила, что он не пьет вина или крепких напитков.
Морган подал ей бокал, не коснувшись ее пальцев.
— Кто бы мог подумать, что вы настоящая ценительница оперы, — заметил он.
И вновь она еле сдержалась. «Как вы можете?»— чуть не вырвалось у нее. Но вместо этого она с преувеличенной скромностью объяснила:
— Отец очень любил оперу. Когда мы бывали в Лондоне, то не пропускали почти ни одного спектакля.
— Вы были очень близки с вашим отцом?
— Очень, — ответила Элизабет, и улыбка исчезла с ее лица.
Несколько супружеских пар подошли поздороваться с ними. Ярко блестели драгоценности, в воздухе мешались ароматы духов и одеколона, стоял гул голосов. От Элизабет не ускользнули открыто восхищенные взгляды, которые на нее бросали мужчины. Морган словно ничего не замечал. Что же касалось дам, то они были преувеличенно любезны и щебетали о новых модах и предстоящих балах и спектаклях, которые ей обязательно понравятся.
Не успела от них отойти последняя пара, как Морган склонился к ее уху и шепнул:
— Представители бостонской аристократии.
— Вот как, — очень серьезно отозвалась Элизабет и тут же, не сдержавшись, улыбнулась. — Правда, весьма кичливые особы?
Их глаза встретились. Она прочла в его взгляде изумление и другое, пока непонятное ей чувство, и ее охватила радостная легкость.
Как раз в этот момент за его спиной она увидела темноволосую женщину, которая, не таясь, смотрела на Моргана. В алом атласном платье с низким, почти вызывающим декольте, она была красива необычной броской красотой. Но даже на расстоянии Элизабет видела недовольное выражение ее поджатого яркого рта.
— Эта женщина смотрит на
Морган обернулся и проследил за взглядом Элизабет.
— Да, — коротко подтвердил он. — Но вас она не должна интересовать.
Тонкая нить, только что связывавшая их, оборвалась. Элизабет почувствовала легкую тошноту и головокружение. Она догадалась…
Красавица была любовницей Моргана.
А когда женщина обожгла ее злым взглядом, а затем повернулась к ним спиной, Элизабет уже больше не сомневалась.
Спектакль потерял для нее всякую прелесть, ею овладела безысходность, будущее рисовалось в черных красках. Остаток вечера она провела, терзаясь тоской. Они уже подъезжали к дому, когда она обратилась к Моргану.
— Мне не нравится моя новая комната рядом с вашей, — объявила она. — Я хочу жить в прежней комнате.
Взглянув на его жесткий профиль, Элизабет поняла, что сделала ошибку: Морган не уступит.
— Об этом не может быть и речи, — отрезал он.
— Почему?
Она бросала ему вызов с дерзким пренебрежением, которого в действительности не испытывала.
Он резко повернулся к ней с яростью на лице, и она в страхе отшатнулась.
— Потому что пойдут разговоры среди прислуги, а потом и в городе. Я больше не потерплю никаких сплетен о нас с вами, так и знайте.
Элизабет не верила своим ушам.
— Сплетни! — вырвалось у нее. — А как насчет вас? Думаете, прислуга не знает, как поздно вы возвращаетесь домой? Что вы не спите в своей постели?
— У меня создалось впечатление, что вам все равно, в чьей постели я сплю, лишь бы не в вашей.
Элизабет не нашлась сразу, что ответить. Как жестоко он умел ее уязвить! Как безжалостно унизить!
— Смею ли я предположить, Элизабет, что вам одиноко в вашей девичьей постели? Но ведь не я, а вы не захотели иметь со мной никакого дела.
— Наш брак с вами фарс, и я не вижу причин его продолжать. — Элизабет уже не могла остановиться. — Поэтому так и знайте: я переезжаю в прежнюю комнату!
Его руки легли ей на плечи, он притянул ее к себе так близко, что она чувствовала его дыхание на своем лице. Его глаза, казалось, светились в полумраке.
— У каждого из нас будет своя отдельная жизнь, Элизабет. Но вы останетесь в новой комнате рядом с моей.
— Тогда я требую, чтобы на дверь между нашими комнатами поставили замок! — выкрикнула она в отчаянии от его власти над ней, в отчаянии от разбитой жизни.
Она стремилась вырваться на свободу, но у него была железная хватка. Даже в неясном свете она видела его упрямо сжатые челюсти, а когда он заговорил, в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость:
Давайте поговорим откровенно, Элизабет. Я не позволю, чтобы в моем собственном доме кто-то запирал от меня дверь. Кроме того, мне кажется, мы уже выяснили этот вопрос. Если бы я захотел, никакой замок не помешал бы мне войти к вам в комнату.