Тот первый поцелуй
Шрифт:
— Верно, Элизабет, я пьян. Очень пьян. — Он улыбался неестественной улыбкой. — Но позволь мне спросить, дорогая, не хочешь ли ты мне что-то рассказать?
Элизабет побелела: он знал, в этом не было сомнения.
— Неужели, — начала она, еле шевеля губами, — неужели ты видел…
Его улыбка исчезла.
— Ты угадала, Элизабет. — Его голос был полон издевки. — Я видел свою добродетельную жену в любовном объятии с моим собственным братом.
У Элизабет пересохло во рту. Она хотела отвести глаза и не могла. Взгляд Моргана прожигал насквозь, до самой глубины души.
— А теперь все-таки
Элизабет судорожно сглотнула. Она не могла вымолвить ни слова.
Я его предупреждал, чтобы он не являлся без приглашения. Так вот, скажи мне, Элизабет, ты сама пригласила его к себе в спальню?
— Нет! — Наконец голос вернулся к ней. — Морган, ты ошибаешься!
— Я ошибаюсь, Элизабет? Я застал вас, когда вы обнимались, скажи мне, в чем моя ошибка.
Морган был неумолим, она видела приговор в его глазах, ей оставалось только упрашивать.
— Нет, Морган, ты ошибаешься! Натаниель действительно приходил, но я его не ждала и не приглашала. У него неприятности, Морган. Ему нужны деньги, и я… Я отдала ему ту сумму, что лежала к шкатулке. На хозяйственные расходы…
— А что еще ты отдала ему, Элизабет? Что еще?
Слова прозвучали, как пощечина, Элизабет побледнела, но стояла на своем. Разве есть что-нибудь на свете сильнее правды?
— Я не обманываю тебя, Морган. Натаниель меня поцеловал. Он отказывался уходить, пока меня не поцелует. Но если ты хочешь кого винить, то вини меня. Я должна была сразу его остановить, но я хотела увериться раз и навсегда, что мои прежние чувства к нему умерли. Неужели ты не понимаешь? Умерли! Я ничего не почувствовала и думала только о тебе!
В его взгляде мелькнула теплота, но челюсти по-прежнему были стиснуты.
— Тогда докажи мне, Элизабет. Докажи, что ты меня любишь.
Перчатка была брошена, Элизабет оставалось только ее подобрать. Она должна принять вызов, иначе навсегда лишится его доверия.
Очень медленно Элизабет приблизилась к мужу, у нее подкашивались ноги, и несколько шагов казались бесконечными. Она облизала сухие губы.
— Я не знаю, что ты от меня хочешь, — сказала она неуверенно.
— Поцелуй меня, Элизабет. Мы с Натаниелем братья, а у братьев все пополам. Даже их жены. Ты согласна?
Элизабет сжалась от обиды. И почему только он постоянно издевается над ней? Но отступать было поздно, он мог никогда ее не простить.
А что значит простить? Морган О'Коннор был из тех, кто никогда не прощает. Он еще не простил Натаниелю некую неведомую ей вину! Непонятным образом Элизабет знала, что это именно так.
— Я жду, Элизабет.
С внутренним трепетом она положила самые кончики пальцев ему на плечи и, приподнявшись на цыпочки, боязливо прижалась губами к его губам.
Морган оставался холодным и неподвижным, его губы были сурово сжаты. Он словно окаменел и не отзывался на ласку, хотя Элизабет ощущала, что внутри он был как натянутая струна. Она попыталась расшевелить его, прикасаясь к его губам то с одной, то с другой стороны, и кончила тем, что прикрыла его рот своим, безмолвно умоляя смягчиться. Ее ладони в неосознанной ласке легли ему на затылок. Языком она обвела красивую линию его рта. Его губы чуть приоткрылись,
У Элизабет кружилась голова, когда наконец она отодвинулась от него. Они смотрели в глаза друг другу, и его по-прежнему светились, но уже не гневом, а голодной жаждой, столь сильной, что Элизабет оробела.
— Раздень меня, — приказал Морган; его голос стал хриплым.
Сердце подпрыгнуло, и Элизабет чуть не пустилась наутек, но в то же время роль зачинщицы и соблазнительницы, этого она не могла отрицать, действовала на нее странно возбуждающе.
Она прикоснулась к пуговицам на его рубашке и, несмотря на внутреннее волнение, быстро расстегнула их. Морган молча подчинился, когда она сняла с него рубашку и бросила ее на пол.
Следующими были брюки. Элизабет стала перед ним на колени. Здесь задача оказалась труднее: пуговицы не поддавались из-за давления плоти под ними. Когда же наконец она с ними справилась, то рывком стянула брюки, и вслед за рубашкой они упали на пол; Морган ногой отшвырнул их в сторону. Ничто больше его не стесняло.
Он было наклонился, чтобы поднять ее с колен, но Элизабет остановила его легким движением головы. Подняв лицо, она робко и просительно смотрела вверх на мужа, положив руки на его узкие поджарые бедра.
Его руки застыли у нее на плечах. Мгновение, почти не дыша, они оставались неподвижными.
Затем она прикоснулась губами к его плоти. Языком, неторопливо и с остановками, продолжила осторожное знакомство, отчего его плоть еще больше увеличилась в размерах.
Он запустил руки в ее волосы.
— Элизабет, — прошептал он и снова уже громко:
— Элизабет!
Испытываемое Морганом наслаждение возбуждало Элизабет, пальцами она вцепилась в его бедра, Морган запрокинул голову и громко застонал от удовольствия. Когда его терпение истощилось, он поднял ее на ноги и вместе с ней рухнул на кровать; с невольным вскриком она схватила его за плечи и торопливо притянула к себе. Это было яростное и бурное слияние, со страстным бесстыдным шепотом и стонами восторга…
Первое из многих за эту ночь.
Возможно, это был только сон.
Но, пробудившись, Морган обнаружил рядом свою жену, обнаженную и прекрасную. И хотя болела голова, а во рту пересохло, прошлая ночь была самой необыкновенной в его жизни.
А также самой горькой. Воспоминания нахлынули, словно волна прилива.
«Я не обманываю тебя, Морган. Натаниель меня поцеловал. Он отказывался уходить, пока не поцелует меня. Я должна была сразу его остановить, но я хотела увериться раз и навсегда, что мои прежние чувства к нему умерли. Неужели ты не понимаешь? Умерли! Я ничего не чувствовала и думала только о тебе».
Морган сжал зубы, он не мог так просто забыть увиденное. И все же, несмотря ни на что, он хотел верить каждому слову Элизабет.
Но разве мог он это сделать?
Все события были повторением прошлого. Амелия и Натаниель, и вот теперь Элизабет и Натаниель. Конечно, следовало признать, что Элизабет увлеклась Натаниелем задолго до того, как он с ней встретился, но ни Элизабет, ни Амелия не смогли устоять перед лживым обаянием брата.
Этого ему не забыть. А что если все повторится снова? Что если Элизабет опять не устоит?