Тот Самый Мужчина
Шрифт:
Но, оказывается не только петь. Потому что на середину сцены вышел худощавый юноша, видимо, больше не в силах выносить этого откровения, он чуть-чуть притопнул каблуком, словно говоря: «Остановись, прошу, не надо больше!», — а другие мужчины обступили его и застучали палками в пол… Мгновение тишины, и уже только стук и графичная пластика молодого мужчины. Но они опять говорили о том же, что и песнь этой женщины! Мне казалось, что от счастья понимания у меня вот-вот вырвется сердце, потому что палки и каблуки стучали точно ему в такт, и
Наверное, это чувствовала не я одна, потому что вся потрясенная публика как-то, особенно, темпераментно вздохнула, когда совсем по — земному рассыпался гитарный аккорд и над сценой взметнулись кружева и оборки! И мы опять все дружно затанцевали, как умея, повторяя жесты и ритм фламенко.
А потом была обжигающая британская джига, негритянский спиричуэл, снова заставивший всех задуматься и затаить дыхание… Арагонскую хоту сменил греческий сиртаки, все опять повели хоровод и почувствовали себя беззаботными эллинскими божествами! А музыканты из Австрии закружили нас в вальсе.
— Разве вальс — народный танец? — спросила я Клода, старясь не наступить ему на ноги. К моему удивлению, он отлично вальсировал!
— Наверное. Вы так хорошо танцуете все, вы учились специально?
— Нет. А вы?
— Только вальсу. Я поспорил с братом, что научусь танцевать вальс. Он всегда считал меня неуклюжим. Я еще не отдавил вам ноги?
— Признаться, я переживаю о том же самом.
— Вы? Забавно. Может быть, мы что-нибудь выпьем, когда закончится вальс?
Через толпу мы пробрались к стойке бара. Тем временем на сцене настраивала инструменты венгерская группа.
— Что вам заказать? — спросил Клод.
Венгры весело заиграли Брамса.
— То же, что и себе.
— Но я за рулем.
— И обещали маме.
Он усмехнулся.
— Выпейте легкого вина. Я же не предлагаю вам дальнейшие эксперименты с шотландским напитком.
— Я действительно хочу воды. И, наверное, давно.
Парнишка бармен поставил перед нами стаканы и бутылочки «перье». Мне показалось, что я никогда в жизни не пила ничего вкуснее. А венгры играли Брамса.
— Клод, я бы повторила.
— Что? — Он смотрел на меня, но, похоже, из другого измерения.
Всё, подумала я, я бы повторила всё с самого утра, и даже ночные странствия, если бы они опять привели меня к Клоду. А на сцене заговорила скрипка. Не обернуться на ее голос я не могла, потому что она, как и та испанка, заговорила обо мне. Вернее вместо меня.
Это был грузный длинноволосый седой старик. Скрипка, прижатая красной одутловатой щекой, наверное, просто составляла часть этого человека, как и смычок в узловатых пальцах, которые вовсе не держали его, а лишь ласково следовали за ним, как нитка за иголкой. И на свете не было никого и ничего, кроме меня и голоса этого совершенно живого существа… Или так говорил со мной этот старик?..
Но
Глава 12, в которой в напряженной тишине кричит Клер
— Клод! Срочно вызывай «скорую»! — раздалось в напряженной тишине.
Это кричит Клер, она велит мне вызвать «скорую», через мгновение сообразил Клод и бросился к телефону. А Клер с возгласом:
— Дорогу! Я врач! — уже расчищала себе через послушно расступавшуюся публику дорогу к сцене.
Кто-то протянул Клоду телефонную трубку и с уважением посмотрел на него, как будто оттого, что позвонит именно он, Клод, а не кто-то другой, зависело очень многое. Клод прижал трубку к уху и попытался набрать номер «скорой», на долю секунды ему даже показалось, что он забыл эти две цифры, он хотел спросить у Клер, она же наверняка знает, и опять услышал ее голос:
— Расступитесь! Ему нужен воздух! Откройте окна! — Она уже стояла на коленях возле скрипача, протягивая кому-то его скрипку. — Да что вы стоите! Принесите хотя бы вентилятор! И освободите мне место. Господа! — крикнула она в зал. — Отгоните машины на улице, чтобы «скорая» могла проехать!
Кто-то послушно пошел отгонять машины, кто-то открывал окна, а Клер расправлялась с изобилием пуговиц и шнуров «венгерки» на груди скрипача.
Это спектакль, подумал Клод, потому что основное действие происходит на сцене, а люди в зале молчаливо ждут, сможет ли или не сможет героиня пьесы оживить другое действующее лицо. Вот она справилась с застежкой и уже массирует ему грудь… Это сейчас так страшно, но у пьесы обязательно должен быть счастливый конец! Я сошел с ума! Это же все на самом деле! Это не героиня пьесы, это Клер! А я должен вызывать «скорую»!
Он набирал цифры, не узнавая свои дрожащие руки. Наконец женский голос на другом конце провода буднично спросил:
— Что случилось?
— Клер, что я должен говорить?! — растерянно крикнул он, опять подумав, что участвует в школьном спектакле и забыл роль.
— Остановка сердца, — деловито ответила героиня пьесы, не отрываясь от своего занятия. — Мужчина за пятьдесят…
— Шестьсот два, — уточнила по-французски тоненькая девушка в венгерском костюме, прижимая к себе две скрипки: свою и ту, что отдала ей Клер.
Шестьдесят два, догадался Клод и сказал в трубку:
— Остановка сердца. Мужчина шестидесяти двух лет.
— Он называется Ласло Бараш. Мой дедушка.
— Ласло Бараш… — передал имя Клод.
— У него есть страховка?
Клод посмотрел на сгибающуюся и разгибающуюся над Ласло Барашем спину Клер, на застывшую фигурку девушки с двумя скрипками и ответил:
— Есть. — Только бы скорее приехали, подумал он, а там разберемся.
— Адрес? — спросила диспетчер «скорой».