Тот самый
Шрифт:
Это уже не люди, — уговаривал я себя. — Им уже ничем не помочь.
— Саша? — голос Хафизуллы выражал недоумение. А еще опасение: а тот ли я человек, которого он знал раньше…
Крепко сжав зубы, я вдавил спусковой крючок. Ход у него был тугой, пришлось приложить заметное усилие… Звук выстрела прокатился, как камнепад. Голова тератоса взорвалась. Не давая себе опомниться, я перевёл прицел на следующего, и снова нажал.
Это просто тир, — билось в голове. — Они не настоящие. Не люди. Не живые. Зато позади, за спиной — мои друзья. Алекс, майор,
Хафизулла вставил новую обойму. У меня в запасе всего семь выстрелов, так что я тоже потянулся за дополнительным магазином. Без наушников, в закрытом туннеле, выстрелы отдавались под сводом черепа, как грохот парового молота.
После таких упражнений голова болит дня два-три, а слух нарушается недели на две, — поймав себя на этой мысли, я усмехнулся. Кто сказал, что у меня есть две недели? Или, если уж на то пошло, два дня? Так что не парься, Бойцовый Кот, живым тебе всё равно отсюда не выйти.
И сразу мне стало стыдно: почему я думаю только о себе?..
— У тебя всё ещё есть семья? — спросил я Хафизуллу между выстрелами, ожидая, пока осядет пороховая гарь.
— Конечно есть, — ответил ротный. — Дочка в школу пошла. Первый класс…
— Тогда зачем ты этим занимаешься?
— Чтобы не пришлось заниматься ей, когда вырастет.
Курд одним движением поменял магазин, отбросил пустой на землю.
На самом деле, всё сражение заняло секунд тридцать — сорок. Наши только успели добежать.
Так всегда бывает: во время боя время растягивается, подобно резинке от трусов. В каждое мгновение вдруг начинает помещаться гораздо больше действий, они набиты мелкими событиями, как магазин — пулями, одна к одной, плотно, чтобы не осталось зазора…
Но как только бой заканчивается, резинка — вжжжик — и сжимается обратно. Время начинает течь с обычной скоростью, и ты выныриваешь в него, не понимая, что происходит. А происходит вот что: клетки тела — аксоны, нейроны — еще какое-то время, несколько мгновений, продолжают двигаться в быстром режиме, и ты как бы совершаешь скачок в будущее, туда, где никакого боя уже нет и в помине.
Я моргнул — и увидел Алекса. Под тёмным цилиндром светились лишь его лицо, похожее почему-то на маску черепа, белый воротничок и серьга в ухе.
— А времени вы не теряли, — сказал шеф, доставая сигару. Щелкнув зажигалкой, он долго посасывал её кончик, затем выпустил клуб дыма и улыбнулся. — Перекур, — объявил он остальным.
Котов тут же достал из-за пазухи фляжку, свинтил колпачок и отхлебнул. Передал фляжку отцу Прохору.
— С ума меня сведут эти подземелья, — пожаловался он сердито. — Как маньяк — так сразу подземелья. Мёдом им тут намазано, что ли?
— Не мёдом, — откликнулся Алекс. — Кое-чем похуже.
Фляжка пошла по кругу. Хафизулла пропустил — он был правоверным мусульманином. Без дураков. Без всяких там поблажек
Не всё равно уважал его позицию. Видел, что в ней-то он и черпает силы жить дальше. Было время, когда я завидовал таким людям, как Хафизулла. Вера для них была — нечто большее, чем старец в чалме, смотрящий на мир с высокого неба.
— Как думаешь, далеко нам ещё осталось? — вдруг спросил Алекс.
Я честно прислушался к себе. Крючок, с тех пор, как отец Прохор одолжил мне крест, больше не тянул, но чувство направления всё же осталось. Разумеется, оно указывало вглубь туннеля — а куда же ещё?
— Не очень, — сказал я. — Метров семьсот — восемьсот.
— Странно, — поджал губы шеф. — Я думал, будет гораздо дальше.
— Он нас не боится, — тихо сказал Гиллель. — Против его воинства, мы — пылинки.
— Не прибедняйся, жидовин, — отец Прохор, казалось, за то время, что мы не виделись, прибавил в росте. — Такую пылинку, как ты, тараном не сдвинешь.
— Так я и не о себе, — поддел его сторож.
— Хочешь сказать, я пылинка?
Для них это тоже способ расслабиться, — подумал я. — Как солдаты, которые перед боем выстраиваются в очередь перед сортиром и травят анекдоты… Причём, чем неприличнее, тем лучше.
— Как думаешь, Сергеич, что нас там ждёт? — тихо спросил Котов.
— Судьба, — пожал плечами шеф и улыбнулся, зажав сигару в зубах. Майор сплюнул.
— Толку от тебя…
Он смолил сигарету, и сизый дым уносился туда, откуда мы пришли.
— Ты говорил, что уже встречался с Лавеем, — зашел он с другой стороны. — А значит, представляешь, что он может нам противопоставить.
— Да не знаю я ничего, — огрызнулся шеф. — В тот раз всё было совсем по-другому… Он был один, я был один. Мы стояли друг напротив друга, и шансы были равны. Мне казалось, я его убил тогда, — добавил он тихо. — Но меня тоже неоднократно убивали. А я вот ничего. Жив…
— Пора, — вдруг ни с того, ни с сего, сказал отец Прохор.
— Присядем на дорожку, — кивнул Алекс и уселся на свой чемодан с гранатами. Остальным присесть было не на что, и мы просто встали в кружок, глядя в землю.
— Тебе не надоело его тащить? — тихо спросил Котов, носком ботинка постукивая по чемодану.
— Хочешь помочь? — язвительно спросил шеф.
— Да не особо.
— Тогда не вякай.
И тут мы услышали пронзительный женский крик. Шел он с той стороны туннеля, куда мы шли. И мне почему-то стало понятно, что кричит Антигона…
— Погнали, — шеф вскочил и ухватив ручку своего ящика, устремился вперёд.
Глава 19
Всё смешалось в доме Обломских. Алекс с громыхающим чемоданом вырвался вперёд, за ним еле поспевал я. Гиллель и отец Прохор шли степенно, неторопливо — и каким-то образом не отставали от нас, бегущих. Котов замешкался: то ли шнурок у него развязался, то ли ремешок зацепился… Хафизулла отстал.