Тот самый
Шрифт:
Я отстранился и только спустя несколько секунд открыл глаза. По моим представлениям, первый поцелуй должен быть особенным: с трепетом в груди, с фейерверками и электричеством на кончиках пальцев. На деле же я почувствовал только щекотное дыхание на щеке и влажные губы на своих губах. Если люди называли это проявлением чувств, то я мало что понимал в жизни.
– Всё случается в первый раз. Особенно когда тебе шестнадцать лет, – Алиса хихикнула мне в ухо.
Мы переглянулись, и Жека раскрутила бутылочку. Я потрогал пальцами губы, словно теперь они должны были стать другими.
Горлышко бутылки указало на
– Никогда раньше не целовала девочек, – доверительно сообщила нам Жека. – А ты? – она посмотрела на меня.
– Я тоже раньше никогда не целовал девочек.
– Дурак. Я о другом…
Не получив ответа, она вновь раскрутила бутылочку. Мы с Жекой ещё пару раз поцеловались, но поцелуи были быстрыми и смазанными. Едва ли я ощутил её губы или смог запомнить, чтобы после воссоздавать их в воспоминаниях. Когда горлышко показало на Алису, я скривился.
– Фу! Это просто отвратительно…
– Согласна, – Алиса кивком подтвердила мою мысль. – Я скорее поцелую жабу, чем тебя. В таком случае есть шанс, что она превратится в принца…
– Ты слишком высокого мнения о себе. Жабе ты, может, и понадобишься, а вот принцу…
– Так, ребята, не ссорьтесь. – Кир подсунул мне бутылку. – Просто раскрути её ещё раз.
Я кивнул и раскрутил бутылочку. До того, как она успела остановиться, Жека прижала её ладонью к земле так, чтобы горлышко указало на Кира.
– Ну а что? – она вскинула брови под моим вопросительным взглядом и ухмыльнулась. – Со мной же ты уже целовался. С Алисой не хочешь. Не нужно быть оракулом, чтобы понять, что остался только Кир.
– Но это нечестно, – шёпотом произнёс я. – Почему бы мы не могли поцеловаться ещё раз?
Жека рассмеялась.
– Давай, я же поцеловала Алису. И до сих пор жива.
Я взглянул на Кира. Он сидел в позе лотоса и спокойно смотрел на меня. По его взгляду я не мог понять, о чём он думал, поэтому остался на месте.
– Ну… – Алиса подтолкнула меня в плечо.
Не успев смерить Алису раздражённым взглядом, я почувствовал движение рядом с собой. Когда чужие губы прикоснулись к моим, я инстинктивно закрыл глаза, как делал это с Жекой. Ресницы пощекотали щёку. Длинные пальцы мимолётно погладили шею под линией роста волос, растерев капельки пота. Как только я приоткрыл губы, перед моим лицом оказалась пустота. Я шумно втянул воздух под довольные возгласы Алисы и Жеки, а когда открыл глаза, все сидели на своих местах. Их лица казались белыми масками. Я быстро моргнул и вновь почувствовал жажду, раздиравшую горло.
Вскоре бутылочка всем надоела.
– Идёмте купаться! – Жека вскочила с места и потянула Кира в воду. – Ну, чего отстали?
– Нам пора домой, – прямо сейчас я старался быть голосом разума Алисы. Я говорил тихо, чтобы слышала только она. – Ты же знаешь, что будет, если…
– Если, если, если… сколько можно, Матвей? Тебе самому не надоело? Идём! – она взяла меня за руку и с силой потащила вперёд.
На самом деле мы оба понимали, что прямо сейчас мамины слова и запреты – всего лишь пустой звук. Сегодня я ощутил это особенно остро. Мама выстраивала клетку из воздуха, думая, что та сможет удержать нас.
– Алиса…
– Ещё полчасика и домой. Обещаю.
Белки глаз покраснели. Обрамлённые светлыми ресницами, они казались неестественно
– Ладно, – сдался я. – Но только полчаса.
– Хорошо, мамочка!
Как только я сделал шаг, раздался крик Жеки.
В тот день я действительно смог отыскать тёмные пятна в душе, и их оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Они разрастались подобно чёрной дыре в космосе. Я верил: если мою душу просветить рентгеновским лучом, на снимке обязательно окажутся тёмные пятна. Моя терра инкогнита. Я нашёл её, когда позволил себе довериться случаю.
Глава IV. Призвание апостола Матфея, или разбитая копилка с мечтами
Я стоял напротив маленькой репродукции картины Караваджо «Призвание апостола Матфея». Каждый раз я оказывался перед ней, когда хотел исповедаться. Она – мой священник и мой палач, я доверял ей все исповеди и откровения. Репродукция, приклеенная кусочками прозрачного скотча, висела на бежевой стене маминой спальни. На мой взгляд, поступать так с творением барочной эпохи – настоящее кощунство, но мама была непреклонна. Картина пережила ни одну семейную бурю. Однажды я сорвал репродукцию со стены под оглушительные крики, а тусклые уголки, намертво зафиксированные скотчем, остались болтаться на обоях как оторванные крылья бабочек. Во время затишья я постарался приклеить её к стене. Репродукция, местами затёртая, с белыми полосами от сгибов не несла в себе совершенно никакой ценности. Её значимость заключалась в воспоминаниях, запечатанных в ярких образах Караваджо. Когда я заходил в мамину спальню, взгляд в первую секунду цеплялся за репродукцию: в одинокой комнате она смотрелась неуместной кляксой, как будто мама повесила на стену первое, что попалось ей под руку, чтобы спрятать плесневое пятно на обоях.
Мы с Алисой любили слушать историю, связанную с этой картиной. Каждый раз в рассказах мамы появлялись новые подробности, словно она забывала, о чём уже успела рассказать. Историю, которую мы слышали десятки раз, я знал наизусть, будто все слова отпечатались у меня на внутренней стороне век. Может быть, то была красивая сказка, придуманная для нас. Прошлое нельзя изменить, но никто не говорил, что его нельзя выдумать. Если в выдумку поверит хотя бы один человек, значит, с чистой совестью можно считать вымысел реальностью. Мы садились у ног мамы, и она, пользуясь властью над нами, медлила и томно вздыхала, удерживая интригу.
– Когда я была беременна тобой, у меня совершенно ничего не складывалось в жизни, – говорила мама, перебирая волосы у меня на макушке. – Всё шло под откос, и я даже несколько раз задумывалась о том, чтобы прекратить мучения… Меня останавливало одно, – она переводила многозначительный взгляд на Алису, и та быстро кивала. В темноте она оказалась лучиком света. – Я не могла оставить её в этом гадком мире, ведь у нас никого нет, кроме друг друга, но и жить я так тоже не могла. Как только я забеременела тобой, Матвей, начались проблемы. Казалось, весь мир был против нас. Ужасный токсикоз, слабость, тонус… вечно отёкшие ноги. У меня пучками выпадали волосы. Даже после родов жизнь не стала легче, да и ты выжил только благодаря акушерке. Родился с пуповиной, обмотанной вокруг шеи. Ещё бы чуть-чуть и… Это я ещё молчу про то, как к нам относились люди. Гадкие люди.