Тот случай между Илаем и Гвен
Шрифт:
— Не ты ли только что предлагала мне разорвать его?
— Да, но я была уверена, что ты откажешься… Спасибо? — Я не знала, что еще сказать.
— Пожалуйста.
Он отложил ножницы в сторону и направился к двери.
— Постой!
— Что еще? Застряла в бюстгальтере?
Придерживая платье, я развернулась в направлении спальни.
— Мне нужно узнать у тебя кое-что о больнице. Это недолго. Подожди одну минутку.
Забежав в спальню, я мигом скинула платье, переоделась в джинсы с футболкой и вернулась обратно. Илай принялся откупоривать бутылку принесенного им вина.
— Нет! —
Он уже разливал вино по бокалам.
— Что? Ты хотела все выпить в одиночку? — Брови Илая удивленно приподнялись, и он протянул мне бокал.
— Нет. У Стиви завтра свадьба, и я собиралась презентовать ей эту бутылку, — вздохнула я, принимая бокал.
— А о других вариантах подарка ты не думала?
Он прошел в гостиную и сел рядом со мной на полу, возле окна.
— Думала, но Стиви… теперь уже Стефани… Ей может не понравиться. Я хотела подарить им что-то особенное: бутылку вина для Натаниэля и серьги для нее.
Я протянула Илаю подушку. Он подложил ее под спину и пригубил вина.
— Ты имеешь в виду Натаниэля Ван Аллена?
— Ты с ним знаком?
— Элита Нью-Йорка общается исключительно между собой. Моя мама «дружит» с миссис Ван Аллен уже многие годы. Мы оба приглашены, но мама буквально недавно сообщила мне, что пойдет на свадьбу одна.
То, как он произнес слово «дружит», заставило меня задуматься, как ему, одному из представителей этой самой элиты, удается оставаться таким земным и простым. Разумеется, он всегда одет с иголочки, и у него имеется целая куча дорогущих аксессуаров, но он ни разу не вел себя как сноб, по крайней мере, в последнее время. Даже в самом начале, когда я знала его только как доктора Кретина, я понимала, что это просто ответная реакция, ведь он был зол и унижен. Илай искренне заботится о других, я видела это своими глазами в больнице.
— Что? Почему ты так на меня смотришь?
Я пожала плечами.
— Задумалась о том, что ты совсем на них не похож. Тебя не заботит, что подумают другие. Себаст… он…
— Ты можешь смело произносить его имя, Гвиневра, он же не Воландеморт.
Я усмехнулась.
— Ну, Себастьяна всегда излишне волновало мнение других. Он хотел, чтобы все было… первоклассным. Когда мы встречались, я знала, что ему нравятся изящные вещи. Он любил похвастаться своим достатком и тем, что он не просто сынок богатеньких родителей. Мне часто было не по себе рядом с ним, я чувствовала себя словно на показе, но в то же время его хорошие качества перевешивали плохие.
Или я так думала.
— Он выбрал для тебя это платье? — спросил Илай, уставившись в окно.
— Почему ты так решил?
— Свадебное платье в обтяжку с блестками и стразами не в твоем стиле.
Хоть я и была согласна с ним, все равно испытала небольшое раздражение.
— Не то чтобы он лично выбирал его. Просто он был знаком с хозяйкой салона свадебных платьев и попросил ее подобрать самое лучшее и дорогое платье. До этого мы с ним побывали в нескольких других салонах, и я уже примерно представляла, какого типа платья он предпочитает. Я постаралась выбрать то, которое ему понравится… Понимаю, это звучит ужасно, но я тоже могу носить что-то
— Никогда не утверждал, что не можешь. И это вовсе не ужасно, просто лишний раз подтверждает, что ты хотела быть привлекательной для него. Ничего предосудительного в этом нет.
— Рада, что ты его разрезал, — я улыбнулась. — Иначе я бы так и хранила его как память. Мне стоило выбросить его давным-давно или хотя бы продать, но у Стиви завтра свадьба. Просто… не знаю, мне хотелось надеть его в последний раз.
Я была уверена, что кому-нибудь на свадьбе оно может понравиться.
— В ответ на твой комментарий скажу, что я — это не они.
Секунду я вспоминала начало нашего разговора.
— Меня не заботит, что думают другие, мне плевать на это. Когда умер мой отец, я понял, каким недалеким было большинство из них. Конечно же, они приходили на похороны, держали маму за руку и прочее. Но еще я помню, как кто-то из них спросил: «Кем он был? Что он делал? Где он жил?». Несколько месяцев спустя кто-то из жен даже попытался обвинить в его смерти маму. Думаю, она оправилась от этого. Тогда я просто… хотел услышать истории о своем отце, истории, которые они могли рассказать, будучи его друзьями. Но затем я убедился, что их жизни не были связаны ничем важным, они просто посещали одни и те же вечеринки. Только пациенты отца говорили о нем вновь и вновь, именно поэтому я захотел стать доктором.
— Если бы твой отец видел тебя… — начала я.
Он повернулся и посмотрел мне в глаза.
— Если бы он видел тебя таким, каким я увидела тебя тогда в больнице, клянусь, он был бы горд тобой. И еще, я гордилась тобой! В тот день мне тоже захотелось стать врачом. И об этом тебе говорит девушка, которая постоянно заваливала химию.
Он усмехнулся:
— Правда?! А я-то думал, что я «просто крутой».
— Я же вычеркнула эти слова, разве нет?
Чертова записка!
Он рассмеялся, и я вместе с ним.
— Твой отец был хирургом? Твоя мама — хирург и директор больницы. Ты — хирург, и твой брат учится на хирурга... Я просто робею.
Он гордо вскинул свою голову, и я закатила глаза.
— А кто твои родители?
— Мама преподает курс афроамериканской и африканской истории в университете Аляски. Она иммигрировала из Южной Африки, когда ей было четыре года.
— А отец?
— Мой папа — астроном. Он тоже преподает в университете. Но в период костров и летних палаточных лагерей он становится главным рассказчиком — представителем коренного населения Аляски. Он наполовину эскимос, наполовину англичанин. То есть во мне намешаны южноафриканская, английская и эскимосская кровь.
Илай, задумавшись, кивнул.
— Я всегда хотел узнать историю своей семьи, но, насколько я знаю, до сегодняшнего момента мои предки всегда жили в Америке. Теперь я вдруг почувствовал, что хочу изучить это вопрос глубже.
— Займись этим.
— Получается, оба твоих родителя преподают, а ты решила стать художницей? Бунтарка, так сказать. У тебя есть братья или сестры?
Я бы хотела, чтобы он не спрашивал об этом. Повертев бокал в руке, я допила остаток вина.
— Теперь уже нет.