Тотальная война
Шрифт:
Навигатор осторожно стряхнул столбик пепла с сигареты.
— Во всем этом отрадно только одно — до последней минуты он постарается сохранить тебе жизнь. Чтобы потом выставить новым Гаврилой Принципом. [51]
— Не имею ни малейшего желания, — поморщился Максимов. — Вот уж что мне не свойственно, так это тяга ко всемирной славе.
Губы Навигатора дрогнули в слабой улыбке.
— Тем не менее все идет именно к этому. — Голос его сделался сухим и резким. — Если не удастся получить достоверных данных о причастности Винера и его организации к провокации
51
Сербский студент, член тайного общества «Черная рука», совершивший покушение на наследника престола Австро-венгерской империи принца Франца-Фердинанда, что послужило поводом для начала Первой мировой войны. Принцип был убит на месте преступления; на улице города Сараево, на месте, с которого он произвел выстрелы, до сих пор сохранились отпечатки его ног, прорисованные на асфальте.
«Вот и все. Рано или поздно это должно было случиться, — подумал Максимов. — Пойди туда, не знаю куда. Добудь то, сам не знаю что. А если останешься в живых, то позавидуешь мертвым».
Максимов мелкими глотками допил остывший кофе. Почерпнул пальцем коричневую кашицу, отправил в рот. Зажмурившись, стал жевать, полностью сосредоточившись на горько-терпком вкусе во рту. Постарался ощутить малейшие оттенки этой вкусной горечи, насладиться до последней капельки. Нехитрое упражнение по переключению внимания позволило успокоить бешеную скачку мыслей.
«Как там сказал Брандт? — Максимов на секунду вытащил из памяти морщинистое лицо старого гнома и сразу же вспомнил его слова: — „Если все предопределено заранее, надо иметь мужество позволить судьбе свершиться“».
Странник занимал в иерархии Ордена особое положение. Он мог получить право на контакт с любым членом Ордена, но о существовании его самого знал только узкий круг. Страннику разрешалось самому искать пути достижения цели. Но привилегия имела и обратную сторону. Странник, как правило, действовал в одиночку. А одним всегда легче пожертвовать, когда вопрос стоит о безопасности многих.
Максимов отставил чашку.
— Мне пока не ясно одно. Почему в деле фигурирует именно брактеат из Ретры? С ним столько связано и столько вокруг него накручено, что вполне хватит на отдельную операцию. А Винер выбросил его в качестве наживки.
— С одной стороны, ход безупречный. На наживку клюнули все. Ты, надеюсь, представляешь, какой ажиотаж царит в спецслужбах? С другой стороны, тайной подоплеки не может не быть. Винер мистик и, безусловно, вкладывает некий сокровенный смысл во все, что он делает, — задумчиво произнес Навигатор. — И все же для нас это тоже пока загадка.
Навигатор, отвернув манжету, посмотрел на часы.
— Кстати, некий фээсбэшник развил неуемную активность. Пытается свалить все в одну кучу: труп в твоем подъезде, — дело закрыто, можешь не беспокоиться, — и смерть Гусева, и все прочее, что произошло в Калининграде.
Максимов усмехнулся, вспомнив визит «майора».
— Я уже принял меры, — продолжил Навигатор. — Его успокоят. Один наш общий знакомый вызвался помочь.
Пальцы
Глава двадцать пятая. Инициатива наказуема
Спецоперация
«Не думай о секундах свысока», — требовало радио голосом Кобзона.
Николаев и без подсказки патриотического баритона понимал — времени в обрез. Но, памятуя о второй части строфы из песни, той, где пули свистят у виска, решил не рисковать. Эту привилегию он решил оставить Лешке Парамонову. Если тот счел нужным рассматривать командировку в Калининград как боевое задание, то зачем человека в этом разубеждать? Лишь бы работал.
Судя по кратким докладам — звонил Парамонов раз в день — работалось Лешке вдали от начальства легко и весело. По личным негласным каналам Николаев получил информацию, что со здоровьем у друга все нормально, в смысле — запой от пьянящего воздуха свободы не наблюдается.
Список, что оставил ему Парамонов, Николаев в лучших чекистских традициях сжег в пепельнице, а пепел спустил в унитаз. Правда, предварительно запомнил. Никакого желания инициативно выходить на контакт с теми, кто, со слов Парамонова, курирует специалистов узкого профиля, прошедших подготовку по линии ГРУ и КГБ, не было. И не могло быть. До сего дня, даже в самые мрачные периоды карьеры, Николаев не замечал у себя склонности к суициду.
Долгий опыт конторского житья подсказывал ему более безопасный и тем не менее гарантированно успешный путь. Николаев знал, какую слабость питает начальство к простым, ярким и перспективным идеям, В чем тут секрет, догадаться сложно; то ли дело в природном скудоумии руководства, по определению не способного самостоятельно придумать нечто оригинальное, то ли в потаенном зуде к переменам, как форме бюрократического самовыражения, но хорошо отработанная и грамотно доложенная идея производила на руководство магическое действие, как пляска шамана на дебильных соплеменников. В этом Николаев имел шанс убедиться.
В одном перестроечном году, когда уже стало ясно, что по-старому жить не дадут, а как жить по-новому, не знает никто, Николаева посетила гениальная идея. Тогда, как и сейчас, обстановка в управлении была кризисной. Архивные агенты и бывшие подопечные Пятого управления шельмовали родной КГБ во всех газетенках. А чекисты только прядали ушами, как пес, которому газетой шлепают по морде, а команды «фас» не дают. Чтобы снизить накал оплевательства, переименовались в Управление по защите конституционного строя. Не помогло. Быстро выяснилось, что плюют в морду, а не на вывеску.
Генсек лишь разводил руками и требовал перестраиваться, что в переводе на нормальный язык означало: либо придумайте, чем заняться, либо ищите новую работу. На вольные хлеба в то время опера не стремились. Кто дожидался пенсии, кто — команды «фас». На площадях бурлили митинги, кооператоры зарабатывали первые миллионы, бандиты учились работать утюгом и с калькулятором, партийцы прятали золото, а двуликий Гдлян-Иванов обещал посадить все Политбюро. Человеческий океан на одной шестой части суши бурлил и клокотал, а Большой дом на Лубянке, как айсберг в этом океане, ждал, куда вынесет.