Тотальное преследование
Шрифт:
– Тогда не стойте над душой! – огрызнулся Том.
– Мне нужно… – сержант запнулся. Отошел, сел на кушетку и обмяк. Достал сигару, стал ее обнюхивать, потом пожевал, достал зажигалку.
– Не стоит тут курить, – сказал Том. – От дыма некоторые приборы начинают врать, а настроить их сложно.
– Это от тебя, парень, приборы начинают врать, – пробурчал сержант обиженно, но сигару не зажег. Жевал табак, как соску, с удовольствием перекатывая по губам.
– Как так? – не понял Том.
– Да все врачи и медсестры говорят, стоит тебе подойти к больному, у того и пульс меняется, и сердце успокаивается или, наоборот, начинает работать. Они грешат на приборы, но я-то думаю… Думаю, это из-за
– Ерунда, – отозвался Том.
– Как знать. – Сержант с сожалением посмотрел на пожеванную сигару и спрятал ее. Повторил: – Как знать.
И вот тогда мысли Тома изменились. Откуда-то сбоку и, как ему показалось, чуть сверху, словно мягкий, растянутый во времени удар, на него обрушилось… Он и сам не понимал, что это такое. Но перед глазами все поплыло. Все реальное, что находилось перед ним, уплыло в темень, в невидимую часть спектра. Голова словно бы отделилась от туловища, и Том понял, что стоит на ногах, но не видит, куда следует идти, чтобы… Да, чтобы прилечь на эту самую кушетку. Черт бы ее побрал! Еще бы знать, где она находится. К тому же этот сержант загораживает к ней проход, пень бестолковый…
– Ты чего? – Сержант довел его все-таки до кушетки. – Что с тобой? Плохо, да? Ничего, я сейчас кого-нибудь позову.
– Не треба, – проговорил Том, не замечая, что говорит уже не по-английски, а на смешной смеси польского и украинского, которые вообще не учил. – Положичь шен хочу… Ма глува…
И вот когда он все же улегся, когда понял, что уже не свалится на пол, Том стал видеть. И как из ниоткуда, из тьмы, из того невидимого мира, который все же остался вокруг него, долетели слова сержанта:
– Зараз, хлоп, зделам… – Выговор сержанта был, не в пример Тому, получше, более натуральный.
«Поляк он», – подумал Том и провалился в свои видения окончательно.
Космос, молчаливый и великий, темный и пронизанный светом Солнца, Земли, далеких звезд и относительно близких планет… Снова откуда-то раздался щелчок – мощный, оглушительный даже. От этого звука Том почти забился на своей кушетке, хотя, конечно, этого не осознал.
И вдруг в этом космосе, где он теперь словно бы превратился в бестелесную тень, парящую в вакууме, появилась сверкающая точка. Она приближалась, потом стала очень большой… Ракетоплан! Он несся на огромной скорости. И ведь не было ничего поблизости, относительно чего Том мог бы определить эту скорость, а вот все равно понял, что корабль несется… к Луне. И что-то в нем Томазу очень не понравилось.
Он сделал над собой усилие и тогда понял. В этой мощной и совсем не похожей на обычные посадочные модули машине находились вооруженные, тренированные и несгибаемые люди. Жестокие, вытравленные, с четкой нацеленностью на прямое действие. И повлиять на них было невозможно. Они привыкли игнорировать все, что не относилось к ним лично, к этой их способности действовать… Словно бы от макушки и до самых пяток, даже еще дальше, каждый из них был пронизан стальным тросиком, некой хордочкой, не позволяющей на них как-то подействовать. По крайней мере, способность Тома внушать что-то людям, как это иногда у него получалось, на этих людей не подействовала бы.
И летели они за ним, по чьему-то приказу, до кого Том никогда не сумел бы дотянуться, да это было и неважно. А важно было только то, что они летели за ним. Его странности, его ошибки, которые он вдруг увидел в своем поведении, где-то там, где и был отдан приказ задержать, арестовать его, позволили вычислить, что Николас Клеве, возможно, и является тем самым оружием, направленным против них, которое необходимо обезвредить…
«Я – и вдруг оружие? – подумал Том. – Нет, этого не может быть, это ошибка!..» Но ошибки не было. Он уже давно понял, что такой момент наступит, еще
С мукой, которой сам удивился, Извеков открыл глаза. Мир вокруг медленно, но верно возвращался, способность чувствовать, видеть окружающее, элементарно ориентироваться в нем тоже возвращалась к нему. Он был один. Сержант, которому, как Том теперь знал, приказали следить за ним, чтобы он, Николас Клеве, куда-нибудь не скрылся, ушел за врачом или за медсестрой, кто бы мог помочь ему разобраться в том, что с подозреваемым происходит… Нужно было торопиться.
С огромным трудом Том поднялся, качаясь, словно тростник на ветру, и сделал пару шагов к двери. «А ведь я не дойду», – подумалось ему. Но он знал: если не дойдет, с ним все будет кончено. И потому все же отправился в это путешествие до двери, за которой мог снова что-то предпринять, за которой тоже следовало что-то сделать, чтобы не попасться… Не быть уничтоженным за то, чего он не понимал, не догадывался даже – ведь ничего ужасного, преступного он не делал, – но что в нем, кажется, было. По крайней мере, так подозревали секуриты.
Лишь в коридоре Том понял, что все же идет, переставляет ноги, хотя некоторые люди, попадавшиеся ему по пути, отходили в сторону… «Наверное, – так же медленно, как после приступа падучей, подумал Том, – выгляжу я, словно покойник из гроба, ну и пусть… Только бы не мешали».
Как ни странно, но в его сознании постепенно устанавливалась необычайная ясность. Он уже очень точно знал, где расположены камеры наблюдения и как от них хотя бы на время спрятаться. Нужно пройти через какой-нибудь очень многолюдный зал, где его фигура не будет так выделяться среди прочих. При этом, разумеется, нужно шагать прямо, чтобы не выделяться походкой и неуверенностью жестов…
Том прошел через зал, где было, кажется, полно девушек и клеющихся к ним парней в разных форменных комбинезонах. Тут его техническое, серое одеяние ни на что особенное не претендовало, но и не выделялось. А затем он свернул в совсем уж потаенные, незаметные коридоры, где и освещение было не слишком ярким, и камер было немного. Для верности он сделал круг, а потом свернул в совершенно невыразительный подвальчик. Из этого подвальчика тянулся один вполне проходимый трубопровод, больше похожий на лаз, и он был способен вывести Тома… Впрочем, ползти пришлось чуть не полчаса или больше, хотя преодолеть нужно было всего-то метров триста-четыреста.
А потом Извеков вывалился в свое убежище. Это был один из технических мусоросборников огромной, пронизывающей всю конструкцию города системы воздухообмена. Он был необходим, потому что воздух всегда немного грязный и запыленный, несущий мелкие твердые частицы, которые из соображений гигиены все же нужно было улавливать и куда-то сваливать. Вот здесь эта пыль и все прочее, что в воздухе оказывалось, и должно было оседать. Но пыли тут не было.
За те несколько месяцев передышки, которые Том получил в Тихуа, он сумел вычистить этот мусоросборник и даже приволок сюда немалое количество пакетов с водой и соками, с галетами, консервами и прочей долгоиграющей снедью. На самом деле он почти все свои деньги потратил на то, чтобы собрать здесь эти припасы. Потому-то Тамара и недоумевала, что он так скудно живет. А ему просто нужны были деньги – все деньги, которые он зарабатывал, – чтобы запастись этими продуктами, чтобы переждать… Вот что ему следовало пережидать, Том не знал, но был уверен, что такой момент наступит. И он наступил.