Тотальное преследование
Шрифт:
Разумеется, он также обеспечивал и слежку едва ли не за каждым значимым работником и жителем Тихуа. Это Томаз тоже хорошо чувствовал. Он вообще настолько хорошо настроился на этот чудовищный, по прежним человеческим меркам, суперкомпьютер, что совсем упустил из виду людей, разучился придавать им значение, а это было неправильно… И конечно, за это пришлось расплачиваться.
Оказалось, что за Извековым наблюдал не только комп, но и люди. Они-то не потеряли интерес к другим… индивидам, как это почему-то получилось у Тома. Они его рассматривали, прикидывали, что он за человек,
Том терпел, терпел, да и спросил ее как-то, когда она вдруг решила проводить его чуть ли не до каюты, которую он занимал. Они шли по широкому и довольно многолюдному по местным меркам коридору. В нишах его были даже установлены не примитивные освежители воздуха, а настоящие пальмы. Том повернулся к ней:
– Тамара, почему вы обо мне печетесь?
– Не догадываешься? – Она улыбалась, но как-то грустно не вполне радостно. – А может, я влюбилась. – По-английски она говорила с сильным акцентом.
– Вздор! – Он был уверен, что говорит правду. – В меня нельзя…
– Много ты про себя знаешь!
– Достаточно, чтобы задать этот вопрос.
Тамара вздохнула, поправила свои черные как смоль волосы. Посмотрела в упор – она была настолько высокой, что глаза их оказались почти на одном уровне. Такое у Тома было только с сержантом Нго. Но когда это было?.. Хотя, если подумать, не так уж и давно – всего-то считаные месяцы прошли.
– Хорошо, я отвечу. Ты же не англичанин, хотя говоришь так, что даже местных можешь обмануть.
– Верно. – Он все еще маскировался, вернее, пытался. – Я из южноафриканцев.
– Ты такой же южноафр, как я мекаф. – Она улыбнулась даже с некоторой злостью, хотя чем эта злость была вызвана, Том не понимал. – Ты – русский. И, может быть, даже бывал у меня на родине. Ведь ты иногда понимаешь, когда я разговариваю по-своему.
– Ничего, кроме «гамарджоба», не знаю.
– Зачем врешь – не понимаю, но определенно… врешь!
– Поговорить на родном языке захотелось? Так не получится. – Теперь он пытался поймать ее взгляд.
– Человек вообще редко понимает, что и зачем делает. Он просто делает это, – убежденно сказала Тамара. – А потом оказывается… Оказывается, что это было ему нужно. – Она решилась. – Вот ты определенно мне зачем-то нужен. Для того чтобы… Ну, в общем, понятно. А что нужно тебе?
Ему ничего толком понятно не было, но он не знал, как в этом признаться. И еще он удивился ее напору. Он уже давно заметил, что почему-то вызывает у некоторой части… слабого пола вот такую, заметно агрессивную реакцию. Они зачем-то хотели его покорить, почти завоевать, чтобы держать при себе, в своей и только в своей собственности.
– Мне нужно научиться толково работать, чтобы не ощущать себя недоумком. Пока у меня не слишком получается.
– С этими
– Стоп, так ты что же – врач?! Хирург?..
– Хирургическая сестра, – поправила она. – А ты не замечал?.. Я за ним уж не знаю сколько времени хожу, чуть не на шею вешаюсь, а он – не замечает! – И почти без паузы Тамара стала говорить то, что и хотела, собственно, высказать: – Ты вот что, Николас, ты… В общем, что ты скажешь, если я у тебя хотя бы на сегодня останусь? Вдруг что-нибудь из этого получится?.. Попробовать-то можно или, с твоей точки зрения, не стоит?
– Я не готов, – честно сказал Извеков и, попрощавшись холоднее, чем Тамара того заслуживала, ушел.
Некоторое время они больше не разговаривали и едва здоровались при встречах. Хотя у Тома сложилось впечатление, что встречаться они стали едва ли не чаще, чем прежде. Как-то Тамара так устраивала, что теперь ей нужно было очень часто заглядывать в инженерно-технический блок госпиталя, где Томаз оккупировал пару столов. На одном он чинил, паял, проверял, настраивал, разбирал и собирал, а на другом писал отчеты и в ящиках этого стола хранил кое-какие инструменты и запасные детальки.
Тот разговор заставил Тома обратить внимание, как решались всякие бытовые и моральные проблемы в этой среде, в этом городе. Оказалось, что решались они так же, как везде, где были люди – мужчины и женщины, которые всегда нужны друг другу.
Кто-то за кем-то ухаживал; кто-то, иногда с прямотой, свойственной именно медикам, устраивал какой-то конкубинат в разных формах; кто-то откровенно блудил, не вдаваясь в тонкости эмоциональной сферы… А может, и не имел вовсе этой самой эмоциональности, которая, что ни говори, всегда сопутствует влечению, влюбленности, сожительству… А потом у Тома снова все слегка нарушилось, и, может быть, даже не слегка.
Он получил возможность подключиться к головным аппаратам, которые, конечно, вовсе не были машинами для лодирования. но зато умели очень неплохо передавать информацию – чистую информацию о городе и о Луне в целом.
Эти головные приборы были двух вариантов: с настройкой на волновые характеристики мозга человека, и другие, по виду более навороченные, хотя – уж Том-то это знал, что называется, из первых рук, сам их неоднократно настраивал, – приспособлены они были всего лишь для того, чтобы инициировать волновые явления в мозгу реципиента посредством видео– и звукоряда, но при этом они иногда вызывали отчетливые фантомные, то есть мнимые, ощущения. Вот эти-то, вторые, сначала показались Извекову интереснее. Потому что стоило натянуть на голову специальный шлем, как сразу человек попадал в другой мир, где можно было… очень многое. Настолько, что Том, при его-то доступе к этой технике и при его квалификации, не мог всего охватить, не мог даже оценить по достоинству.